Звонница(Повести и рассказы) - Дубровин Алексей Александрович. Страница 66

— Буду. Хотя не люблю горькую. А сейчас почему-то захотелось, — пробасил Николай.

— А если я вас Миколашей назову, не обидитесь? — хозяйка виновато посмотрела на гостя.

Тот улыбнулся в ответ:

— Назовите, Нина, а там… посмотрим, как в сердце отзовется.

— Во что налить, Миколаша? — Нина рассматривала буфет, где стояли стопочки разных размеров и разной отделки. От родителей осталась часть с позолоченными ободками. От мужа — с вензельками по бокам.

— Может быть, в стопочку с вензельком?

— От мужа осталась? — тихо спросил Николай.

— Да.

— И вы из этих, с вензелями, больше не пили? — произнес Николай. — Наверно, даже трогать их боитесь. И бутылка, поди, еще с его времен?

Нина кивнула. Насмешило прозвучавшее «поди», забытое в городе:

— Поди, с его. Будете?

— Да. Ставьте стопку с вензелем. Сам налью.

Гость выпил, почесал щетину:

— Вода.

Водка оказалась без градуса. Видимо, выдохлась за годы.

Переглянулись и заулыбались оба. Странно, водка выдохлась, выпил гость, называется. Чудесный вечер! Небо в тучах? Какие мелочи!

За окном забарабанил по подоконнику июльский ливень.

Просидели до сумерек.

На следующий день он повел ее в музей самоваров. Нина поразилась пузатым блестящим бочонкам и стройным, отливающим то золотом, то серебром ведерным емкостям. Они бродили после музея по улицам города и говорили о странностях человеческой жизни, рассказывали о друзьях, вспоминали забавные случаи из жизни. Нина впервые за последние годы почувствовала насыщенный аромат жизни. Николай притягивал своей искренностью, заразительной улыбкой. «Какой ты домашний, Миколашка, — радовалась про себя его спутница. — Тебя, как деревенский хлеб, хочется гладить и прижимать к груди». Солнце палило, но Николай лишь сдвинул фуражку набекрень и стал похож на ухаря из какого-то фильма. Смех то и дело сопровождал их разговор, и некоторые прохожие завистливо косились, некоторые — улыбались. «Давно так легко не было на сердце!» — Нине не хотелось отпускать руку Николая, она прижималась к его плечу, страдая, что стесняется своих потаенных желаний. Оказывается, сколько неистраченных чувств скопилось в ее сердце. Свыклась уже, что счастье не для нее, а вот бродили целый день по городу, и совсем забылась пустая квартира, кухня, телевизор. На звонки подруг отвечала уклончиво: «Занята». Николай тоже пару раз нажал на кнопку сотового, так и не ответив на вызов.

— Подождут, — объяснил он. — Начальству и в выходные не терпится узнать, с какой партией поеду в предстоящую экспедицию. Отпуск заканчивается.

— Куда, Миколаша? — поинтересовалась Нина.

— На Полярный Урал.

— Это почти на перевал Дятлова? — глаза женщины от восторга распахнулись.

Он рассмеялся:

— Дальше. За перевал. Тебя история со студентами тоже зацепила?

Нина всплеснула руками:

— А кто останется равнодушным? Девять человек по морозу босиком побежали. От кого?

Николай пожал плечами. Больше к этой теме не возвращались. Прогулка получилась до самой темноты. Пили чай с пирожными за уличным столиком летнего кафе, любовались закатными красками на реке. В душе Нина нарадоваться не могла: до отъезда в тартарары у Николая оставалось полторы недели. Одиночество случится потом. Потом! И не надо о грустном! Она будет ждать его, встретит и… Дальше не загадывала. Сердце ее оттаяло и ничем не тревожило. Лишь слегка затрепетало, когда услышало невесть откуда зазвучавшие слова любимой по молодости песни: «Сердце, как хорошо, что ты такое…»

Расставаясь у подъезда, Николай позвонил на телефон Нины по названному ею номеру. Записал: «Нина». Вслух произнес:

— Вот мы и установили с тобой самую устойчивую по нынешним меркам связь — телефонную.

— Смешно, а почему самую устойчивую? — улыбнулась Нина. — Не может какое-то там электромагнитное излучение заменить человеческих отношений. И никогда не сможет.

Да знать бы…

Полторы недели пролетели как один день. Несколько раз за те десять дней Николай оставался у Нины на ночевку. Она тоже побывала в гостях, с любопытством осмотрела его пристанище — хрущевку на окраине города. Не квартира — геологический музей.

Время прощания словно разорвало счастливый жизненный круг. При расставании у вагона в груди кольнуло. Вспомнила, как смеялась в юности над бабушкиными рассказами. Та призналась как-то в разговоре, что мужа своего по военным дорогам «за руку водила». «Не смейся, Нина, водила! — твердо произнесла тогда бабушка. — Через отданную при отправке на фронт намоленную иголку с вдетой белой ниткой я за ним присматривала. Сердца наши слушала, советы давала». Нина не сдержала улыбки: как можно человека слушать, если его нет рядом? Но мужа-то бабушка уберегла. И вот у вагона Нина сама что-то необычное ощутила. А если и ей предчувствие вещает? Как быть?

Сказала первое, что пришло в голову:

— Миколаша, не езди! Откажись. В твое Приполярье холода вот-вот нагрянут. Надо тебе нос морозить? Поедешь в другой раз. Останься, Николай. Нет, не мотай головой! Послушай…

Он поморщился, сдвинул на затылок фуражку с белыми разводами на козырьке, перебил:

— Что нашло на тебя? Нельзя мне никак отказаться, старшим партии еду. Да и экспедиция до глубокого снега закончится. Наоборот, время для нас с тобой удобное: сейчас подзаработаю, зиму припеваючи пересидим. Не забыла, мой мобильный у тебя остался?

Подзаряжай его раз в неделю, на звонки не отвечай. Как соберусь обратно, позвоню лично тебе из какой-нибудь северной деревушки. Обещаю.

Он захотел обнять ее, но Нина в порыве отчаяния оттолкнула его руки, отвернулась и, не оглядываясь, пошла от вагона. Надеялась, вдруг бросится догонять?

— Нина! Нина!..

Она так и не обернулась. Почему? Отчего в минуту прощания так разобиделась на весь мир? Или предчувствие ее так испугало? Когда остановила шаг, поезд уже набирал ход. Отошла не очень далеко, но так и не оглянулась. Боялась, он увидит ее мокрые глаза.

Снова потянулось серое, холодное одиночество. Старая пластинка: работа, дом, вздохи в ночной тиши и несладкое пробуждение… Его телефон лежал на кухонном столе. Никто ему не звонил. Нина вечерами брала свой сотовый и прижимала его к сотовому телефону Николая. Так она мысленно оказывалась рядом с ним.

Первый звонок на трубку Николая показался громом среди ясного неба. Нина посмотрела: входящий номер на экране не отпечатался, только две черточки. Запомнить бы, что звонили двадцать третьего августа в 18.44.

Звонок отчего-то принес глухую тревогу. Нина с трудом уснула под самое утро.

Через две недели к ней пришли двое.

— Здравствуйте. Николая Ивановича Скрябина знаете? — спросил один из них.

Нина кивнула и прижалась к дверному косяку.

Мужчины переглянулись. Тот, что спросил о Николае, вздохнул:

— Нелепо так. Сорвался он в ущелье. Самый опытный среди нас, а сорвался. Двадцать третьего августа случилось. В лагерь по вечеру возвращался, а выпал свежий снег… Николай Иваныч на краю оказался, оступился, вот и… Ваш адрес в записной книжке у него отмечен на первой странице крупными буквами. Телефон я вам написал, куда позвонить, если соберетесь могилку попроведать. Возьмите. Ну, мы пойдем.

Она стояла в дверном проеме, не понимая смысла давно известных слов: «ущелье», «на краю». Что значит «сорвался двадцать третьего августа»? У нее с этим числом что-то связано? Нет, ничего памятного, кажется, двадцать третьего не произошло. Пальцы не хотели отпустить дверной проем. Ноги ослабели. Мозг отказался от всяких мыслей о дне текущем. Из зыбкого пространства пробивалось: тик-так, тик-так… Скоро ли вернется Миколаша, отчего так задержался на своем севере? И-и…

От сентябрьского визита геологов, принесших скорбную весть, Нина повела новый отсчет времени. Она продолжала ходить на работу, возвращалась в квартиру под вечер, готовила ужин. Потом сидела, перебирая в мыслях недавние события, и ждала. Раз в неделю заряжала сотовый телефон Николая. Его трубка вечерами все также лежала на столе. Нина смотрела на аппараты «самой устойчивой» связи и мучилась одними и теми же вопросами: за что ей такое наказание? Чем сильнее оказалась бабушка, которая смогла сберечь своего мужа-фронтовика? Верой? Но сегодня почти все подруги у Нины неверующие. И ничего, все при мужиках. Счастливы. Или только на людях счастливы?