Сказания Фелидии. Воины павшего феникса (СИ) - Маркелова Марина. Страница 9
И Линвард заботился. Именно об этом напоминала Азея.
— Азея, — промолвила Эльда, — но ведь не обязательно же так меня опекать. Мне даже неудобно, как-то…
— Не было бы обязательно, я бы не настаивала, — резко ответила Азея, — ты посмотри на себя! Ты даже встать не сможешь, если что-то случится. А Гаспер, а малыш? Ты о них подумай. В общем, я слушать ничего не хочу. Я прямо сейчас схожу за лекарем, а ты приляг.
Азея поднялась, одернула платье и властно взглянула на подругу. Сломить несмелую, Эльду труда не составило. Теперь же надо было доказать, что настояла Азея на своем не зря.
— Гаспер! — позвала Азея, и мальчишка, как зайчонок подскочил к женщине, заулыбался во весь рот.
— Вот что, Гаспер, я сейчас пойду за лекарем и скоро, надеюсь, вернусь. А ты, посиди ка пока дома, присмотри за матерью. Глаз с нее не спускай.
— Азея, ради Богов, — взмолилась Эльда, — стоит ли ребенка в это впутывать?
— Стоит, стоит. Кого же ты послушаешься, если не любимого сына. Это во-первых, а во-вторых, — Азея нежно взглянула на мальчика, — взрослеть пора, Гаспер.
— Хорошо, тетя Азея, обещаю, я за мамой пригляжу, — готово отчеканил Гаспер, сурово сдвинул брови, и взгляд его стал тяжелым, несносным, — мама, ты будешь меня слушаться?
— Буду, — обреченно вздохнула Эльда, — что мне еще остается?
— Ну вот, и отлично, — промолвила Азея.
Когда она вышла на улицу, не выдержала. Азея прижалась спиной к закрытой двери, зажмурилась, запрокинула голову, ударившись затылком о жесткое дерево. Ее грудь нетерпимо жгла совесть, она же нашептывала в ухо: «И как ты могла, Азея? Как посмела ты подозревать это немощное, измученное создание». И ведь, не только заботы ради пожаловала она без спроса в дом Эльды. Можно скрыть от кого угодно, только не от себя, что за успокоением Азея пришла. Что, желая избавиться от предательских подозрений, хотела снова сблизиться с Эльдой, и наблюдать, насколько близки они с Линвардом. Только теперь, когда увидела все своими глазами, ей стало тошно, душно, противно. Захотелось убежать, скрыться и где-нибудь, в закутке, тихо себя ненавидеть. Но нет… Самое малое, на что она должна была сейчас сделать, это позвать к захворавшей подруге хорошего лекаря.
Во всем Аборне, от стен дворца Совета до статуй храма Великих Богинь, нашлось бы немало шарлатанов, называющих себя лекарями, врачевателями, знахарями и повитухами, однако Азею обмануть было сложно, и, поразмыслив, она выбрала троих. Первым из этих избранных был Баратор — бывший лекарь Совета Семерых и членов их семей. По неизвестной причине, а, может быть, из-за старости, он впал в немилость, и был отвергнут правителями, однако дела своего не оставил. Баратору шел уже седьмой десяток, жил он один недалеко от храма, получал пособие по старости и мог бы с чистой совестью позволить себе заслуженный отдых, но громкое прошлое и неугомонный характер не позволяли покою обосноваться в жизни Баратора. Люди шли к нему со всяким недугом, от царапин до душевного расстройства, убежденные в том, что лучшего лекаря им не найти. Иной раз у дверей его дома выстраивались очереди, стоял галдеж и ругань. Баратору приходилось выходить и просить тишины, дабы не гневить соседей.
Обратиться к нему, пожалуй, было бы разумнее всего, но Азея опасалась, что окажется не единственным посетителем. Возле дверей Баратора всегда сидели люди, и в том, что ее никто не пропустит вперед, и тем более не позволит врачу уйти на дом к больной, Азея, к собственному сожалению, не сомневалась.
Второй стала знахарка Лаира. Когда-то эта женщина сделала все возможное, чтобы спасти Азею от смерти после тяжелых родов. Но ребенка знахарка оживить не смогла.
Лаира была отзывчивой женщиной. Желая, чтобы в стране было больше хороших лекарей, в своем доме она создала школу знахарок. Ее ученицами стали молодые девушки, переполненные благородством, которые пришли к Лаире по собственному выбору, и несколько беспризорниц, собранных знахаркой на улицах города и укрытых от жестокой нищеты. Школа жила в Аборне за счет заработанных денег, помощи от правителей не получала, но и на милость не напрашивалась. Того, что давали благодарные жители столицы хватало и непривередливым ученицам, и их благодетельнице.
Несмотря на то, что Лаира не смогла спасти ее малыша, Азея доверяла знахарке. Но страх не проходит бесследно. Будь дело в здоровье Эльды, Азея взяла бы ее за руку и спокойно передала бы Лаире и ее подопечным. Но ребенок…? Думая об этом, Азея слышала за спиной хор опасений. Рисковать можно было многим, но только не жизнями детей.
Поэтому Азея выбрала Адриса, молодого лекаря, единственного ученика Баратора, жившего у Велисской башни в получасе ходьбы от дома Эльды.
К нему она не просто пошла, а побежала со всех ног. Неведомое до этого, странное чувство сродни упрямству, злости, обиде, но в то же время и любви, толкало ее в спину и подгоняло, как всадник замешкавшуюся лошадь.
Люди удивленно оглядывались на спешащую Азею, покачивали головами, удивляясь, но ей дела не было до их отношения. Если бы кто посмел остановить женщину в тот момент, осудить или зло посмеяться, получил бы безжалостный ответ и острый взгляд, от которого заледенели и встали в горле любые скверные замечания.
И все же Азею задержали. Уже у самого дома Адриса ее едва ли не затоптал конный отряд защитников Аборна. Азея тихо вскрикнула, уворачиваясь от копыт, вжалась в ближайшую каменную стену. Взбитая пыль защекотала в носу, застлала глаза и забила легкие. Закашлявшись, Азея прикрыла ладонью рот и зажмурилась. Когда она, через секунду, открыла глаза, то увидела прямо перед собой бок гнедого, топчущегося на месте от нетерпения жеребца, тугие мышцы под атласной шкурой, ремни седла и стремя.
— Азея!? — окликнул удивленный и вместе с тем взволнованный голос сверху.
Она подняла взгляд на всадника. Из-под серого капюшона на Азею смотрели непривычно ожесточенные глаза Линварда.
— Что ты здесь делаешь? — спросил он громко, отрывисто, голос его подрагивал от напряжения.
— Я за лекарем, — ответила спокойно Азея, — Эльде не хорошо.
— Здесь может быть опасно, — промолвил он, не оборачиваясь, — поспеши и будь осторожна.
Азея не успела спросить, о том, что произошло. Конь всхрапнул, под властной рукой встал на дыбы, ударил копытами воздух и во весь опор помчался догонять отряд. Азея задумчиво и встревоженно посмотрела вслед мужу, но больше задерживаться не стала. Ее ждали.
Эпизод 6
В то время, когда где-то на границе Фелидии перебарывал малодушные настроения Аллер, когда в доме своем сдерживала неожиданный недуг Эльда, а Азея, позабыв обо всем на свете, бежала к Адрису, Аборн, казалось, вел обыденную жизнь: шумную, звонкую, суетную. Но если отдельный здравомыслящий человек, никогда не осмелится поклясться в том, что наперед знает, что с ним произойдет в ближайшем будущем, то большой город, состоящий из масс, не может себе позволить неведения…
Аборн никогда не знал покоя. Гул, поднимающийся каждый день вместе с солнцем, был и голосом, и сердцебиением столицы.
Непреступный, вековой порядок, возникший из Великих Законов, правил в Аборне, и отступлений не признавал. Страх сдерживал народ: за хрупкие жизни, перед вездесущими Богами и избранной ими властью.
Но в тот день смелость, наглость и отчаяние победили страх. Посреди площади, прямо перед Дворцом Совета, как будто из-под земли, выросла причудливая конструкция из ящиков, бочек, досок. Угловатая, грубая, уродливая, но крепкая и стойкая, она напоминала трибуну. Пятеро молодых людей суетились возле этого странного сооружения и, когда работа была почти завершена, нанесли последний штрих, опоясав постройку широким полотнищем синего цвета.
Двое из строителей тут же принялись горланить, не жалея связок, позволив себе то, от чего оторопел бы любой другой крикун. Готовые швырнуть жизни на алтарь убеждений, они созывали народ, приглашали внять словам их предводителя. Лохматые, неопрятные, но привлекательные благодаря пылающим от азарта лицам, убежденные в собственной правоте, упорные и даже агрессивные, они пугали и притягивали одновременно. Какой-то незримый, но сильный поток энергии, исходившей от этих молодых людей, действительно побуждал прохожих остановиться и обратить внимание на того, кто приготовил речь.