На изнанке чудес (СИ) - Флоренская Юлия. Страница 37

— Что за мистика?! — пробормотала она и тут же сквозь занавесь своих черных волос увидела юношу. Одетого в чудной багряный балахон. Высокого, статного, точно принц заморский. Для нее пара в самый раз. Если бы не стрелы, которые он сжимал в руках, Селена позвала бы его в гости и представила отцу.

— Это ищешь? — поинтересовался юноша с едва заметным раздражением в голосе. — Тебе следовало бы получше за ними следить. А то впиваются куда ни попадя.

Поначалу Селена опешила. Потом разозлилась.

— Отдай! — приказала она и грозно свела брови над переносицей. Напряглась, словно тигрица перед прыжком. Юноша в ответ горько усмехнулся. Стрелы затрещали, рассыпались под нажимом на множество частей и упали под ноги. Селена бросилась на него, намереваясь свести с противником счеты и сбить с него спесь. Но юноша оказался проворнее. Уж непонятно каким образом, но он заставил ее буквально прирасти к земле. Высокие черные сапоги застряли в ловушке из крепких корней. Затем корни поползли выше, оплетая ноги, поясницу и спину. Под конец Селена могла лишь едва шевелить пальцами. Она бы с удовольствием грохнулась в обморок, если бы представился случай. Но корни не давали упасть. Магия высшей пробы, непостижимые древние чары — вот, какая сила остановила ее.

Владыка и друг деревьев предстал перед ней — невозможно прекрасный и суровый, как ангел отмщения. Огненные вьющиеся волосы, глаза из прозрачного янтаря, правильные черты лица, любоваться которыми можно веками. А эта его улыбка… Нежданное колдовство, мягкая снисходительность, от которой стыд краской приливает к щекам. Селена чувствует себя непокорной девчонкой-сорванцом, наказанной за глупую выходку. Ее отчитали, поставили в угол, но по-прежнему любят и готовы простить.

Она боится того цветка, что без предупреждения распускается внутри. Пурпурный цветок с оранжевыми тычинками. Она топчет его, после чего сжигает дотла. В ее душе слишком много пепла и ни единого живого ростка. Или, может быть, всё же есть один?..

Киприан удаляется без спешки, словно повелитель в собственных владениях. Селена хочет посмотреть ему вслед, но пересиливает себя. Гордая, высокомерная и холодная, как обломок льдины на тающей реке. Спустя сотню шагов Киприан позволяет корням втянуться в землю. Пленнице возвращена ее свобода. Но вот свободна ли пленница?

После долгих часов, проведенных в полях, на лоне природы, Пересвет с великим трудом заставлял себя идти на работу в город. Несмотря на статус аграрного города, Сельпелон был шумен и безнадежно суетлив.

— Старею, — сказал Пересвет, падая на стул перед печатной машинкой. — Скорее бы скопить деньжат на домик в горах!

— С нашей зарплатой скопишь, — скептически отозвался Елисей. — Скушай, вот, лучше крендель, — предложил он, перегнувшись через стол. Россыпь веснушек, нос картошкой, глаза-васильки да льняная рубаха навыпуск. Простецкий парень с простыми мечтами. Городу не по зубам.

— Да ты что?! — ужаснулся Пересвет. — Василиса нас обоих в порошок сотрет! Строго ведь запретила на печатные машинки крошить.

— А ты не на них кроши. Ты рядышком, — посоветовал Елисей.

Бюро печатных услуг «Южный Ветер» одним из первых подхватило несносный городской темп и гналось за новостями, точно свора гончих за лисой. Заправляла погоней сестра Елисея — Василиса. Она беспокойно спала, мало ела, но глаза всё равно загорались всякий раз, стоило где-нибудь замаячить сенсации. Чуть ли не каждое утро она поручала Пересвету написать какую-нибудь статью с изюминкой, тормошила взвод угрюмых печатников, после чего посылала брата в «горячие точки» с тяжеленной тачкой, на которой громоздились свеженькие газеты — что называется, с пылу с жару. Под «горячими точками» она разумела места, где скапливалось больше всего народу: рыночную площадь, вокзал, Фонарную улицу и парк в честь неведомого короля.

Газеты расходились, как горячие булочки с повидлом. Правда, иногда Пересвет терял вдохновение, сочинял бестолковые статьи, и начинка для булочек получалась горькой. В таких случаях Василиса лишала его части жалованья. А потом целый день ходила хмурая, срывая злость на всяком, кто под руку попадется. Она жила «Южным Ветром». А «Южный Ветер» уже давно прекратил бы существовать без нее.

В отличие от Василисы, Елисей не собирался посвящать жизнь одному, пусть даже и непомерно важному делу. Его вполне устраивало жить ради маленьких радостей. Таких, например, как, бездомный пёс, который вилял хвостом, едва завидев его с угощением. Или солнечный зайчик, дрожащий на оконной раме погожим днем. Или рыбалка. Правда, погожих дней становилось всё меньше. Елисея это удручало. Он часто жаловался Пересвету, что в ненастье окуни не клюют.

— Думается мне, это всё из-за Мерды, — протянул он.

— Что из-за Мерды? — спросил Пересвет с набитым ртом. Он старательно пережевывал крендель под столом.

— Да хмарь эта, тучи. Прошлая осень такой не была. Прошлой осенью в Вааратоне бабье лето на целый месяц растянулось. И солнышко светило.

Прервав поток его воспоминаний, в кабинет влетела всклокоченная Василиса. Длинное синее платье с белым фартуком уже успело где-то запачкаться, хотя было стирано всего день назад.

— У нас сенсация! — взволнованно сообщила она и стукнула Пересвета по затылку свернутой в трубку газетой. За то, что ест на рабочем месте. Пересвет подавился и чуть было не отдал концы. Ему на помощь бросился Елисей.

— Что за сенсация-то? — спросил он у сестры, стуча Пересвету по спине.

— Грандиоз в лес ходил! — с горящими глазами возвестила та.

Елисей только рукой махнул.

— Да где ж тут сенсация! Мало ли кто у нас в лес ходит.

— Не просто в лес. — Василиса подняла указательный палец. — В тот дом.

Услыхав о «том доме», Пересвет моментально пришел в себя, откашлялся и подскочил к Василисе.

— Что, Грандиоз был у Пелагеи?!

— Именно. И статью об этом напишешь ты. Упомяни там, что Пелагея ведьма, что вокруг ее дома щит невидимый. Слуги Грандиоза подслушали, как он в поместье бранился, да нам передали. Так что никаких басен. Чистая правда.

— Да знаю я, знаю, — сказал Пересвет. — У нее нить защитная. Ой!

— Так вы знакомы?! — удивилась Василиса и с подозрением обошла его кругом. — Вот уж не подумала бы. В любом случае, сочинишь статью, как надо, — жди прибавки к жалованью. — И она легонько подтолкнула его к письменному столу.

20. Сделка с обманщиком

Заложив страницу поваренной книги сухой полынью, Теора со вздохом поднялась со скамьи. Она пыталась освоить искусство кулинарии, чтобы приносить хоть какую-то пользу. Но так и не смогла сосредоточиться. В голову лезли мысли о толстяке, который приходил с угрозами. Толстяк ушел восвояси, а угроза повисла в воздухе.

— Что мне делать, Незримый? — вслух спросила она и устремила взгляд сквозь стекло в добротной белой раме. За окном под каплями дождя дрожала ветвь бересклета. Бревенчатые стены хранили отпечаток тишины. На кухне в послеобеденный час не было ни души, если не считать мышонка, который доедал на полу хлебные крошки. Непростительное упущение кота Обормота.

Незримый не дал Теоре ответа. Чем он сейчас занят? Почему тень так равнодушна? Неужели нужно дождаться ночи, чтобы ощутить его присутствие и помощь?

Если тот человек, Грандиоз, источник всех зол, так надобно его вразумить, исправить, растолковать ему, что к чему. Теора посчитала, что обязана с ним поговорить. Тихонько прокралась в сени, дотянулась до полки с шарфами и нашарила в пряной полутьме зонтик. Незримый приобрел объем нежданно-негаданно. Развернул Теору на сто восемьдесят градусов и повелел оставить эту пустую затею. Повелел молча. Без единого звука. Кого здесь и следовало вразумить, так это его подопечную. Лицо Незримого было сплошь черно. Черны руки, ноги и Корут в ножнах. Что одеяния, что плащ за спиной — всё эбонитово-черное, как дно самого глубокого озера в нижних мирах. Теору объял ужас. Незримый восстал из своей тени при скудном свете дня. Если выйти сейчас из полумрака, возможно, он снова станет двухмерным. В Теоре метались противоречивые чувства. Она жаждала убежать от своего заступника, но в то же время боялась его оскорбить. Незримый окутал ее теплым ветром, положив метаниям конец.