Похищение Прозерпины(Рассказы гроссмейстера) - Котов Александр Александрович. Страница 21

— Я там рассказал один анекдот, — захлебывался от удовольствия, пушник. — Сейчас я вам его повторю. Поехал раз русский барин за границу, взял с собой Ивана. Через месяц вернулись назад. Дворня просит Ивана: «Расскажи, что видел». — «Сели это мы в чугунку, — начал Иван. — Ползем. Смотрю в окно налево-ничего; смотрю направо — ничего. Подъехали к границе, пересели на заграничную железку — летим! Смотрю налево — у… у! Смотрю направо — у… у! Побыли там, погуляли, едем назад. Опять сели в железку — летим! Смотрю налево — у… у! Направо — у… у! Подъезжаем к границе, пересели в чугунку — ползем. Смотрю налево — ничего. Направо — ничего». А дворня вздыхает: «Как это вы, Иван, хорошо рассказываете».

Рассказчик заменял некоторые слова грубо неприличными, и эта русская ругань на другом конце планеты, среди чужих людей, была почему-то очень обидной.

— Это было раньше, — вмешался в разговор Мигуэль. — Я недавно был в Москве: поезда, правда, и сейчас ходят не быстро, зато из окон есть на что посмотреть! И налево и направо, побольше, чем где-нибудь еще.

Во время рассказа словоохотливого пушника к нашему столу несколько раз пыталась подойти высокая, стройная дама, однако, услыхав крепкие слова анекдота, она каждый раз спешно ретировалась. Когда рассказчик кончил свой допотопный анекдот, она подошла к нам.

— Познакомьтесь, моя жена, — представил ее блондин, уезжавший в Соединенные Штаты.

Мы пригласили даму присесть за столик, она отказалась — компаньоны ждут играть в бридж. Черноволосая, в черных роговых очках, она держала себя достаточно надменно, разговаривала с нами свысока, с нескрываемой иронией. Расспросив, откуда мы, она вдруг спросила меня:

— Вы большевик?

— Да.

— Тогда я вас ненавижу!

Это прозвучало резким диссонансом в нашем спокойном разговоре. Что было отвечать? Признаюсь, вначале я несколько растерялся.

— А вы капиталистка? — спросил я собеседницу после некоторого раздумья.

— Да, — гордо ответила сеньора.

— Тогда я вас очень люблю!

За столом послышалось тихое хихиканье. Несколько секунд моя собеседница зло смотрела мне в глаза, затем, не говоря ни слова, повернулась и пошла из комнаты. У нее была забавная походка — при каждом шаге она заметно виляла спиной. «С таким счетом в банке она может вилять как хочет», — почему-то мелькнула у меня странная мысль.

Обед кончился, и наши соседи понемногу стали расходиться.

— За бриджем встретимся, — говорили некоторые из них.

В этот момент к нашему столу подошла пара, до этого тихо сидевшая в дальнем углу комнаты. Мы пригласили новых соседей на освободившиеся места. Невысокая женщина лет пятидесяти с правильными чертами благородного, когда-то, видимо, очень красивого лица была одета в строгий темный костюм английского покроя; она говорила мало, лишь изредка в разговоре поддерживала мужа. «Молчаливость жены — привычка Востока», — невольно появилась у меня догадка, лишь только я взглянул на ее мужа.

Это был рослый большеголовый старик, в возрасте между, шестьюдесятью и семьюдесятью годами. Даже при беглом взгляде можно было определить, что он турецкого или персидского происхождения. Вежливый, немногословный, он обладал мягкими манерами воспитанного восточного человека. Темно-серый костюм сидел на нем ладно, как влитый; носил он как раз то, что ему было к лицу.

— Иса-заде, — представился он. — Тоже из России. До революции жил в Ашхабаде.

— А кто вы по национальности? — поинтересовался Пауль.

— Родом я из Персии, но уже мой отец всю жизнь жил в России. Конечно, до семнадцатого года, — улыбнувшись, добавил бывший ашхабадец.

Иса-заде подробно расспрашивал нас о Советском Союзе, о Москве. Изредка задавала вопросы и его жена. Это были приятные собеседники, вежливые, тактичные. Их интересовали музеи, литература, старинная русская живопись; многое знали они и о советской культуре.

Несколько раз Иса-заде спрашивал о московских гостиницах; мы отвечали вскользь, не придавая этому большого значения. Когда же он еще раз спросил: «Как сейчас в Москве гостиницы? Какая лучше всех?» — я ответил:

— Спросите Мигуэля. Он недавно в них жил.

— Есть много приличных гостиниц, — сказал наш аргентинский друг. — На мой взгляд, самая лучшая «Националь».

— Как раз она-то мне и принадлежала, — спокойно заметил Иса-заде.

— То есть как это принадлежала?! — воскликнул я.

— Я был ее владельцем до революции, — подтвердил Иса-заде.

С минуту я растерянно смотрел ему в глаза. Я, конечно, знал, что до Октября все в России было в руках частных владельцев, но что одному человеку принадлежала огромная многоэтажная гостиница — одна из лучших в Москве, — это почему-то никак не укладывалось в моем сознании. Лишь немного спустя я освоился с этой мыслью.

— А как же вы ею… владели? — спросил я. — Ведь вы жили в Ашхабаде?

— Ну что ж? Мне принадлежало больше половины акций компании, владевшей «Националем». Этого довольно. У меня было много и других интересов в Москве, да и не только там. В Киеве, Петрограде…

Сомнений быть не могло — передо мной сидел богатейший человек, настоящий миллионер, один из тех, от кого избавила мой народ Великая освободительная революция. Сейчас он властвует в другом конце земли — не все ли ему равно, где будут приносить проценты его капиталы? Но все же Иса-заде живо интересовался Россией.

— А как теперь «Эрмитаж»? Какой красивый сад был!

— Он и сейчас есть! — с живостью воскликнул Мигуэль.

— А какие там женщины бывали — королевы! Я там с женой познакомился, — сообщил Иса-заде.

— О, русские женщины — красавицы! — охотно поддержал Мигуэль.

— Наши женщины всегда славились красотой, — с гордостью произнес миллионер персидского происхождения.

С минуту за столом царило молчание.

— Ну, что будем делать? — спросил Мигуэль. — Может, сыграем в бридж? Нас как раз четверо, сеньора посидит рядом, посмотрит.

— Только не больше одного песо за очко, — предупредил Иса-заде.

Я прекрасно знал, что из всей четверки я самый слабый игрок в бридж, и это предложение миллионера меня вполне устраивало. Все же мне показалось странным, что даже в игре, которую он любил и, как я вскоре убедился, хорошо знал, Иса-заде заранее старался оградить себя от большого проигрыша.

Мы перешли в соседнюю комнату. Здесь все было приспособлено для карт. Потолок был обит специальными звукоулавливающими плитами, стены отделаны темными дубовыми панелями. На окнах стояли рефрижераторные установки, вместе с вентиляторами они давали в жаркие вечера приятную прохладу. На стене — гравюры, портрет президента клуба. Около десяти маленьких столиков для карт были покрыты зеленым сукном, к столикам придвинуты удобные кресла.

За столиками играли в бридж миллионеры. Денег нигде не было видно. Игра шла на слово. Все было строго в этом царстве притаившегося богатства, просто, солидно, и только карты выдавали состоятельность играющих; это были специальные нейлоновые карты, привезенные из Соединенных Штатов; их можно стирать, как угодно сгибать; это удобные карты, вечные. Одна колода стоила пятьсот песо — двухнедельный заработок рабочего Аргентины.

За бриджем мы больше разговаривали, чем играли. Иса-заде беспрерывно расспрашивал о Москве, Ленинграде, Ашхабаде. Я исподволь узнавал о его жизни, характере, привычках. Миллионер с гордостью сообщил, что ему удалось точно размерить свою жизнь, строго подчинить ее раз навсегда установленному режиму. Все у него расписано по часам и минутам: когда гулять, когда играть в бридж. Деньги требовали системы, точности, безошибочного расчета.

Игра кончилась, как я и предполагал. Миллионер выиграл, я проиграл. Известно: деньги к деньгам! Правда, сумма была незначительной, и Иса-заде решительно отказался брать выигрыш.

— Нет, что вы, — с улыбкой протягивал я ему проигранные деньги. — Вы и так пострадали от большевиков. Должен же я чем-нибудь компенсировать!

Иса-заде, видимо, понравилось наше общество, он спросил, когда мы еще раз зайдем в клуб.