Лемминг Белого Склона (СИ) - Альварсон Хаген. Страница 48

— Что, быдло штопанное? — насмехался Торкель, разрубая очередного противника. — Что, свиная задница, нравится коготь битвы?

Тут его треснули по голове топором, у него всё поплыло перед глазами, на волосы и лицо полилась кровь. Лейф бросился на помощь, вышиб зубы крестьянину, а Халльдор осенил Торкеля посохом и протянул какой-то гриб:

— Жуй, боль пройдёт. Повезло, тебя краем зацепило.

На колдуна замахнулся бонд, Лейф стоял рядом и отвёл удар, ему тут же сломали руку, а Стурле прирезал нападавшего. Хаген тоже получил по голове, но это ему не помешало разрубить обидчика от ключицы до груди и продолжить битву. Ранили и могучего Хродгара, и колдуна Халльдора, да и Стурле получил факелом по морде. И, как знать, чем бы кончилась та битва, но тут Хаген заметил чёрно-багровое пятно на краю обрыва. Затем громовой рёв огласил девять миров — и Бьярки, о котором в пылу сражения все забыли, ринулся на врага.

— Берсерк, — прошептал Халльдор, — истинный берсерк…

Страшно и жалко было смотреть на тёмно-русый комок ярости, в который обратился Бьярки. Босой и голый по пояс, в каждой руке он держал по топору. Кровь и куски мяса летели во все стороны. Глаза покраснели, слезились и дико вращались в глазницах. Искорёженное лицо дёргалось, из груди рвался хриплый рык, пена сочилась изо рта. Железное оружие со звоном отскакивало от кожи, блестящей от пота, словно начищенные доспехи. Факельных ожогов и ударов палиц он тоже не чувствовал. Острый кол ткнулся в живот, но зверь отмахнулся лапой — и снёс голову обидчику. Бонды в ужасе бросали своё жалкое дубьё и бежали прочь, не помня себя, теряя портки и крохи достоинства, причём три человека прыгнули с утёса, откуда хотели столкнуть самого Бьярки.

Берсерк не остановился.

Оглядев бешеным взором поле боя, заваленное трупами, он бросился на своих защитников.

Халльдор и Хродгар переглянулись.

— На счёт три — держи его. Готов? ТРИ!!!

Виндсвалль ткнул посохом в перекошенную окровавленную морду, Бьярки замер на миг, разжал кулаки. Топоры выпали, а Хродгар обнял юношу, сжал в тисках и не отпускал, пока берсерк бился, рычал, выл и горько плакал, а также пускал слюни, которыми заляпал Хродгара с ног до головы. Тут приблизилась его матушка и принялась ласково гладить сына по голове:

— Ну-ну, милый, всё хорошо, Бьярки, всё кончилось, мой медвежонок, всё хорошо, ну, тише, тише, спокойно, всё позади, всё прошло, тихо, тихо…

Берсерк понемногу начал остывать, а потом и вовсе обмяк, как-то сдулся, усох, словно волынка, из которой выжали весь воздух. Хродгар опустил его на землю. Старуха склонилась рядом, сняла с головы платок и начала вытирать пену, пот и кровь с сыновнего лица.

— Скажи-ка, почтенная кэрлинг, — спросил Халльдор, — с ним раньше такое бывало?

— Мне того не доводилось видеть, — не оборачиваясь, ответила старуха, — хотя сказывали всякое. А вот его отец, мой Эйнар… Он однажды пришёл в ярость, когда на нас напал белый медведь. Они сюда забредают зимой…

— Правду говорят, что он был викинг и чинил зло соседям? — спросил Хаген.

— Правду говорят, что он был викинг, — эхом повторила кэрлинг, — но лгут, что он разбойничал на Линсее. Ты что, мальчик, совсем глупый? Разве зверь режет там, где живёт? Ох, добрые юноши, как же мне вас отблагодарить! Может, я чем-то…

— Ах ты мать моя хекса! — досадливо воскликнул Стурле, указывая рукой на море. — «Поморник» отчалил! Без нас уйдут… Ну, решайте уже чего-нибудь!

— Не делай волны, Стурле, — поморщился Торкель, — и так голова болит. А что тут, собственно, решать? Зачем мы полезли в эту драчку? Возьмём Бьярки с собой!

— И верно, добрые юноши, берите, — улыбнулась сквозь слёзы старуха, — тут он точно пропадёт.

— Думается мне, — грустно сказал Хродгар, — тебя, почтенная кэрлинг, мы с собой взять не сможем. Арнульф не позволит. Не знаю, убедим ли его оставить Бьярки…

— Может, по пути их высадим? — предложил Хаген.

— Нет, милые юноши, из огня да в стужу, от варга к троллю — то не по мне. Главное — сыночка моего заберите, а я уж пожила на свете, всё изведала. Я тут как-нибудь сама. Всё, идите. Ступайте, и да хранят вас боги! Я буду молиться на каждого из вас им всем!

У Хагена вдруг предательски защипало в носу. Он отвернулся, подхватил безвольного Бьярки, похожего на соломенный тюфяк, и на пару со Стурле повёл его к берегу. Халльдор поддерживал Торкеля, у которого подкашивались ноги, Хродгар же шумно плескался, отмываясь от крови да берсерковых слюней. Затем погрузились в лодку и отчалили. Гребли все, кроме Бьярки и Лейфа, у которого была перебита кость. Кривой Нос морщился, но не издал ни звука.

Кроме, конечно, ругательств, которые мы тут опустим.

На Свиной Шхере викинги оставили две дюжины трупов и счастливую старуху, вдову Чёрного Медведя и мать берсерка. Женщина провожала их на берегу, махала рукой, а ветер срывал слёзы и трепал седые космы: свой ветхий шерстяной платок она оставила сыну.

Внезапно Бьярки открыл глаза, помотал головой, судорожно вздохнул:

— Ма… матушка… я не… скажи им, я не… это он, Лакси, точно… Эльдис!

И снова потерял сознание.

— Счастливый сукин сын, — проворчал Стурле, — мы тут отдувайся, а он пару дней точно проваляется в забытьи. «Слабость берсерка», так это называется? Да, Халльдор сейдман?

— Нет, — тихо промолвил Виндсвалль, глядя в сторону Свиной Шхеры, — это называется «Прощание с домом».

— Я гляжу, вы отправились рыбачить, да выловили кита? — проворчал Крак, когда юноши настигли корабль и втащили беспамятного Эйнарсона на борт.

— Я бы его разделал да засолил, — посоветовал Невстейн Сало, который был за кухаря, — но, сдаётся мне, он больно тощий. Может, у него червяки в пузе?

— Так вас и эдак корявой кочергой, — высказался Ёстейн клабатер, — берсерк у меня на борту!

— Вечно тебя, Стурле, тянет на подвиги, — буркнул Сигбьёрн, — ладно хоть, жив остался.

— А мне теперь с вашими ранами возиться, — бесстрастно отметил Форни Гадюка, — да вот его выхаживать. Эх, герои…

— Часто благородство кажется глупостью, — молвил Фрости Фростарсон, — расскажите всё, как было, чтобы я мог сложить об этом сагу, а наши братья — вынести вам суд.

— Ну, Хаген, ты самый речистый, тебе и слово, — спихнул ответственность Хродгар.

Хаген пожал плечами — делать нечего! — и рассказал всё, как запомнил.

Арнульф за всё это время не произнёс ни звука. Сидел на кормовом помосте, как орёл на вершине скалы, положив руки на колени, отрешённо глядя на Бьярки. Лицо его застыло, словно то был идол из белого камня. Когда Хаген закончил, Арнульф спросил только одно:

— Он и правда берсерк, этот сын Эйнара? Что скажешь, Халльдор?

— Может, он и не родился берсерком, — молвил сейдман, — но сегодня точно им был.

— Был раз, станет и второй, и третий. Юноши хорошо поступили, что спасли для меня этого бойца, пусть бы он даже виновен во всех злодействах, что ему приписали, — вынес суд Седой, — и мне мало дела до того, чья кровь на лапах у медвежонка. Коль скоро он хорошо покажет себя в бою — каждому из вас дам по гульдену сверх добычи.

— А куда мы, кстати говоря, направляемся? — полюбопытствовал Орм Белый.

— Ну как это — куда, — уголком рта усмехнулся Арнульф, — грабить Эрвингард, конечно же.

После тех слов все бурно стали обсуждать это дело, а про беспамятного берсерка тут же забыли. Хаген усмехнулся — сколь же ловко Арнульф Седой умеет переложить галс…

К вечеру Бьярки Эйнарсон пришёл в себя, но выглядел подавленным, говорил мало и на вопросы отвечал весьма неохотно и нескладно. Да, мол, помню, что вы за меня заступились, что матушка осталась там, на шхере, что вы меня забрали. Помню, что на меня нашло, но всё как в дыму, в какой-то багровой хмари, и гул в ушах. Будто сильный ветер и пение рога.

— Спасибо вам, братцы, что выручили, — сказал Бьярки в заключение, — и прости, Хродгар, что я тебя всего заплевал. Я больше так не буду. Честное слово…