Лемминг Белого Склона (СИ) - Альварсон Хаген. Страница 50

— Прекрати кривляться, — отмахнулась Кьялла с ответной усмешкой, — и говори по сути. Тебе тут кое-кто кое-чем обязан и благодарен, сам знаешь, за что.

— Не знаю, — возразил Арнульф с теплотой в голосе, — но ценю.

Хаген и Хродгар удивлённо переглянулись. А Седой пригубил вина из хрустальной чарки:

— Откуда вы привозите сей дивный напиток? Не с торгов ли на Эрсее? Да, там по осени кипят ярмарки, на которых можно много купить и продать. Особенно — рабов. И рабынь.

Замолчал, смакуя дар лозы. Кьялла модрон прервала тишину с лёгким нетерпением в голосе:

— Отсюда — с подробностями, сын Ивара Хромого!

— Мало стоят мои слова против слов того, кому выпало вкусить радостей доли невольника, — развёл руками Арнульф, — пусть расскажет тот, кто видел сам.

Хаген мало ждал, что придётся вести речи на этом пиру, но, догадываясь, что задумал вождь, быстро глотнул воды, перевёл дух и начал:

— Мне не пришлось долго хлебать горькое пиво неволи, но, думается, достаточно, чтобы составить мнение. Что сказать? Трэлю всюду мало счастья, но в Эрвингарде его вовсе нет. Купцы сбывают рабов гуртом, словно скот, и содержат немногим лучше. Кому с хозяевами везёт, а кому и не очень. Я служил на хуторе Грённстад, на зиму нас отправили работать в Моховую Долину. Сколько умерло там от холода? Сколько надорвалось? Я не считал. Сбился. Мы там были не одни, многие бонды желают взять земли в Мёсендале, которые надобно расчищать от камней и осушать. Иных же, как доводилось слышать, отправляют в округ Эйраскатер, чтобы они работали на тамошних медных рудниках. Как там живётся рабам? Как мертвецам в Нибельхейме, почтенная модрон!

Хаген смолк, отпил воды. Промокнул пересохшие губы. И прохладно усмехнулся уголком рта, глядя в тёмно-синие, властные глаза Кьяллы. Там замерло море — в ожидании шторма.

— Впрочем, это ничего не значит по сравнению с тем, как на Эрсее обходятся с девушками. Парней хотя бы не насилуют… И мечутся на сене в горячечном родильном бреду лани ожерелий, коим не повезло стать честной супругой доброму мужу. И подыхают, как подзаборные суки. Чьё бы сердце не содрогнулось? А многих отгружают на Эстервег. Чтобы они за морем кувыркались на шёлковых простынях с тамошними владыками, пока не появятся первые морщины… Какова их участь после — не мне вам говорить. Но что могу сказать — и что имеет значение — так это счёт. Количество. Больше десятка кнорров и коггов ушло на восток за две недели. Забиты под завязку — на два альна осадка… Сколько рабынь на борту кнорра? Пять дюжин? Меньше? Больше? И сколько их уходит за всё время осенних торгов?

— Юноша складно говорит, — заметила одна из советниц модрон.

Другая же, высокая черноволосая госпожа, нехорошо прищурилась:

— Только один вопрос. Откуда доставляют этих девиц? Что ты можешь об этом поведать?

Голос у женщины был приятный, завораживающе-низкий, как урчание крупной кошки. Хаген вздрогнул: сколь опасна была та красота! — и осторожно произнёс:

— Трудно здесь что-то сказать уверенно, почтенная госпожа. По одежде судить сложно: платье так изнашивается, что порою нельзя прочитать узор, да я в том и не силён, не стану врать. Судя по внешнему виду — девушки там были отовсюду: и с островов, и с фьордов, и с Большого Пути, может, ещё из Алмара или даже из юго-западных краёв… — задумался, напрягая память и мимо воли почёсывая в затылке, и добавил, — а коли судить по выговору, то, конечно, больше всего на Эстервег отправилось северянок. Но, опять же, говорить нам пришлось немного…

— Ты по виду и по речи не был рождён рабом, — сказала Кьялла, — как же ты оказался в неволе?

— Долго рассказывать не стану, просто скажу, что работал на одном хуторе в Боргасфьорде, на нас напали викинги Атли Ястреба, всех, кого не убили, продали на Эрсее. У меня там была невеста. Альвёр дочь Сульдара. Её сожгли заживо. Простите мне эти подробности, — спохватился Хаген, — я не хотел проявить неуважение…

— Нечего тут прощать, — милостиво кивнула Кьялла, — пусть теперь твой король ответит, не вознамерился ли он часом разграбить Эрсей?

— Твоя проницательность, Кьялла модрон, сравнится лишь с твоей красотой, — расплылся в улыбке Арнульф, — именно таков мой замысел. И, думается, ваша помощь не будет лишней.

— Подобные слухи долетали до нас, — проговорила владычица гневным рокотом прибоя, — но не так велика наша сила, чтобы тягаться с хёвдингами на Эрсее. Теперь мы видим, что нашёлся тот, кому по плечу это большое и славное дело! Сколько человек тебе нужно?

— Столько, сколько несёт боевой корабль.

— Оставайся под нашим кровом, Арнульф Иварсон, со своими людьми. Мы будем совещаться и утром дадим ответ!

Хаген высказал нижайшую просьбу посмотреть знаменитый здешний храм Фрейи. Хродгар подумал и присоединился. Тогда Кьялла приказала позвать того парня, что играл на моржовом черепе, чтобы тот был провожатым для сверстников.

Парня звали Хёрд. Он был родом с острова Альдей. Его отец был главным музыкантом при королевском дворе в Альдастейне. Старших сыновей ему удалось пристроить на хорошие места, но Хёрд был младшим, а какова доля младшего сына — нет нужды говорить…

— Вот и сижу тут с семи годков, — рассказывал Хёрд, водя гостей по залам и переходам замка.

— Как тебе тут живётся? — спросил Хаген. А Хродгар сочувственно добавил:

— Тяжко, пожалуй, удержать селёдку с штанах, когда вокруг столько наживки!

— Нет, не очень, — отмахнулся Хёрд, — густо растёт здесь сладкая малина нарядов, и, коли подойти к делу с умом и чувством, можно отведать этих ягод, — осклабился, подмигнул парням, — если у вас есть голод до мёда лип ожерелий, то это можно устроить!

— Я не прочь, — усмехнулся Хродгар, почёсывая в промежности, — а ты, братец-лемминг?

— Воздержусь. Я бы лучше провёл вечер за книгой, коли здесь имеется бокенсаль.

— Здесь роскошный бокенсаль, — похвастал Хёрд, — как раз при храме. Идём, покажу!

— Тебя Торкель засмеёт, когда узнает, — предупредил Хродгар.

— Торкелю я выбью зубы, потому что он лоботряс, — добродушно молвил Хаген и обратился к провожатому, — а что это за инструмент, на котором ты играл? Никогда не видел подобного!

— Арфу и вистлы, волынку и лютню я уже освоил, — самолюбиво хмыкнул Хёрд, — а та штука, о которой ты говоришь, называется ростунг-скёлль [49], потому что сделан из черепа моржа. Дорогой инструмент, но хорошо звучит в просторном зале, не так ли?

— Звучит прекрасно, — похвалил Хаген, — особенно в умелых руках. А если сделать подобное из черепа овцебыка, звук, наверное, будет глуше и ниже.

— Неплохо ты соображаешь в музыке! — одобрил спиллеман.

— А ты здесь только играть выучился? — спросил Хродгар. — Или драться — тоже?

— Отнюдь! Учат и владеть оружием. Это может показаться странным, но Фрейя, покровительница скъяльд-мэйяр, это не столько богиня любви, как думают многие, сколько божество военных союзов, юношей и девушек, едва покинувших отчий порог. Впрочем, глядите сами!

Святилище оказалось и впрямь роскошным. Просторный круглый зал освещался через застеклённые стрельчатые окна. Дощатый пол выстелен коврами, белёные стены — вышитыми картинами. На одной Фрейя верхом на вепре с золотой щетиной вела гневную беседу с великаншей Хюндлой, на другой — ехала над Лесом Мрака на колеснице, запряжённой кошками, на третьей — парила над полем битвы в окружении валькирий, а ветер трепал соколиные перья на её плаще. Были и такие картины, где Фрейя бесстыдно предавалась любовным утехам, занималась колдовством, пировала в своём небесном чертоге в окружении павших витязей. Длинное полотно изображало обряд: юноши и девушки приносили клятвы, окропляя своей кровью алтарь богини.

Но больше всего запомнился Хагену идол прекрасной ваны над храмовым камнем. Умелец вытесал из белого мрамора высокую, властную и пленительную женщину. На плечах её лежал длинный плащ, отороченный перьями хищных птиц. Белое манящее тело плотно облегала сверкающая кольчуга. Ожерелье переливалось самоцветами на пышной груди. Золотые локоны вольно свивались волнами, источая сияние. Сладкая угроза сочилась из уст, полуоткрытых в улыбке. Синие глаза затягивали в морскую бездну.