Лемминг Белого Склона (СИ) - Альварсон Хаген. Страница 6

Нет нужды долго рассказывать, как жилось и работалось Альвару Свалльвиндсону в Гримхёрге несколько ночей, как была изготовлена железная маска, покрытая позолотой, оснащённая обручами, и как Тунд Отшельник заклинал её. Только дивились все, когда на десятое утро ходил по двору высокий статный юноша, схожий обликом с жителями Страны Заливов, а вовсе не с коротышками Двергар. А юноша только посмеивался. Но тени залегли под глазами, и никакая личина не могла бы их скрыть.

Тем же утром Альвар отправился восвояси. Тунд вышел его проводить.

— Скажу тебе в напутствие, чтобы ты помнил о судьбе Альвиса из сварфов, который сватался к дочери Тэора. Твой будущий тесть, конечно, не подобен Гневноревущему, да только и северяне куда как скоры на расправу.

— Я не отступлюсь, — отвечал Альвар, — и будь что будет.

— Как знаешь, — пожал плечами Тунд. И добавил, — надобно мне теперь предостеречь тебя, чтобы ты не попадался на глаза чародеям и ведьмам, а также жрецам этой новой веры Креста. Не знаю точно, насколько силён ли их Белый бог, но к чему искушать судьбу до срока.

— Мой поклон, добрый хозяин, — поблагодарил тенгильсон.

Альвар вскарабкался на козлиную спину, отъехал на пару шагов, и вдруг обернулся:

— А кстати, годи многомудрый, скажи, коль знаешь: на какой вопрос Альвис не ответил Тэору?

— Точно никто не знает, — уклончиво молвил Тунд, но, видя, что Альвар не трогается с места, добавил неохотно, — говорят, что вопрос звучал так:

— Глупость какая-то, право слово, — пробормотал Альвар, сбитый с толку и потому несколько смущённый. — Ну, бывай, Тунд Отшельник, и многих тебе зим!

— Я доживу до четырнадцатой зимы твоего сына, — пообещал колдун, — не сомневайся!

«Тролли бы тебя взяли», — подумал Альвар.

Тунд ошибся. Мать узнала сына даже в чужеземном облике.

В ту пору на праздник Йолль в Сторборге, столице Западных Фьордов, принимали заморских гостей. Прибыли и высокородные господа из Андарланда, родичи самого герцога Кено III ван дер Брока [15], и все подивились, как это они пересекли море в пору зимних бурь. А некий молодой человек весьма приятной наружности, бывший среди андаров, заметил на это:

— Не только среди вас, жителей фьордов, есть умелые мореходы!

Услышал это Арнкель конунг и спросил:

— Кто этот юноша, дерзкий в суждениях?

Хельмут ван Шлоссе, родич герцога, подвёл говорившего к королю и представил его.

— Сей достойный господин, — сказал Хельмут, — хоть и молод годами, но успел повидать мир и снискать славу в родных краях. Он хорошо показал себя на море и был у нас лейдсогеманом [16].

— Как зовут тебя и кто ты родом? — сурово спросил король.

Лейдсогеман поклонился и сказал:

— Привет тебе, Арнкель конунг, и доброго здравия! Меня называют Альдо ван Брекке, ибо я родился и вырос на этом острове, но говорят, что отцом моим был Хенгест ван Хальстер, хотя я и не знаю наверняка, так ли это.

— Вижу на тебе золотую цепь, — недоверчиво прищурился король, — и перстень с печаткой на пальце. Ведомо мне, что в ваших краях таковы знаки достоинства ярлов, но ты сам сказал, что не знаешь толком, кто твой отец. Так что же, признал тебя Хенгест ван Хальстер, или ты, ублюдок, нацепил золото просто для красоты?

Тут все замерли, потому что речь короля звучала хоть и спокойно, но грозно, и никто не стал бы заступаться за утборина. Молодой человек, однако, не растерялся.

— То правда, что я родился за дверью, не в королевских палатах, — говорил Альдо, бестрепетно глядя в глаза королю, но голос его дрожал от ярости, как натянутая тетива, хоть и едва заметно, — и юные годы свои положил на то, чтобы снискать честное имя. Много я странствовал, много я видел, сильных немало изведал, и часто платил сталью, а не серебром. Перед смертью Хенгест ван Хальстер признал меня, когда прослышал о моём походе через Гаттен в Форналанд, хотя меня тогда не было подле него. Но люди его и все андары признали меня, и дома меня не зовут ни утборином, ни тиборином, ни хрисборином [17], ни какими иными именами для ублюдков. И цепь фюрста [18] я ношу по праву! Впрочем, нет у меня ни земель, ни добра на земле моих предков, и сплю чаще на корабле, чем под крышей.

— Чем же ты занимался в Форналанде, позволь полюбопытствовать?

— Иногда торговал, — признался Альдо, — а иногда грабил.

Король обвёл собравшихся тяжёлым взглядом, и вдруг расхохотался. Положил руку на плечо молодому фюрсту и сказал так:

— Так ты, стало быть, викинг и морской король? Славный юноша! Как узнать, годна ли сталь? Стукнуть по ней да послушать: коль звенит, знать, хороша! Ныне будь моим гостем и поведай нелживо о своих деяниях, потешь нас на пиру. Да не держи зла на старого конунга. Всяк ищет своего, сам понимаешь.

Альдо понимал. Он снова поклонился и вручил Арнкелю конунгу разные богатые дары, и его людям, и жёнам при его дворе. И солнце сияло на лице Хельги Арнкельсдоттир, когда пригожий юноша поднёс ей витой браслет белого золота, и на пиру она не скупилась подносить ему пиво в хрустальной чарке, сидеть с ним и беседовать. И в сердце его сияло светило альвов…

…а поздней ночью, когда утомлённые долгой дорогой гости отправились на боковую, Альвар Свалльвиндсон из Круглой Горы хотел содрать с лица ненавистную маску, вместе с кожей, ворочался на полати и не мог заснуть. И проклинал себя последними словами, презренный, за те речи, что довелось вести ему, отказываясь от своего родства, признавая себя ублюдком, сделанным в углу и рождённым за дверью, а не в чертогах Свалльвинда, короля сольфов. Ложь горчила во рту. И никакой хмель не перебил бы этот гадкий вкус.

Но ради улыбки Хельги Красавицы он был готов жевать и не такое дерьмо.

Отец был в ярости, когда узнал. Альвар сам всё ему рассказал, сразу по возвращении из Гримхёрга, в надежде на добрый совет, но Свалльвинд конунг разбил надежду, грубо и безжалостно, как молот разбивает причудливый витраж, казавшийся вечным. Он не кричал, не топал ногами, не брызгал слюной во все стороны, он просто говорил, ровно и негромко, лишь побледнел сильнее обычного, так что давний шрам, память о последней войне, рассёк лицо багровой бороздой. Он ронял слова, а в сердце Альвара звенели, осыпаясь, цветные осколки. Застилая глаза серой свинцовой пылью.

— Ты, молокосос, даже и думать не смей про эту свою Хильду или как её там. Понял? Я не собираюсь потакать твоим прихотям, тем более — столь противоестественным. Какой прок нашему роду от этих северян? А законовед мне надобен. Потому ты женишься на дочери Фьялара Финнунга, и не позднее следующей весны.

— Думается мне, — сказал Альвар, — земля горит у тебя под ногами, когда ты так стремишься заполучить этого знатока законов в друзья.

— Спроси при случае Исвальда, — бросил король утомлённо, сел на престол и склонил голову.

— Ты, отец, несправедлив ко мне, — ровным голосом, безо всякой обиды, заметил Альвар, — ты до сих пор считаешь меня босоногим сорванцом, у которого в голове чайки нагадили. Между тем от меня могло быть и побольше толку. Коли бы я больше знал…

Свалльвинд поднял глаза — серые, выцветшие, тусклые. Очень холодные. Словно скала над морем. Альвар только теперь заметил, как отец утомлён, угнетён сводом неба рода Фьёрсунгов, лежащим на его плечах. И как знать, кто может подставить ему плечо на смену.