Не по плану (СИ) - "_YamYam_". Страница 32

— Вот и как с тобой можно говорить и строить что-то серьёзное, если ты столько врёшь? — едва слышно прошептала она и сильнее сжалась в собственных объятиях. — Я иногда смотрю на тебя и не узнаю. Или даже хуже — не могу понять.

— Он полез первым, — пробурчал Чимин и покачнулся с пятки на носок.

— Вот этот зашуганный бедняга? — усмехнулась Хери. — Самому-то не смешно?

— А ты не суди по внешности, — вдруг серьёзно заявил Чимин и сделал шаг в её сторону. — Почему не понимаешь, что не все такие, как ты? Это у тебя душа нараспашку и правда сыплется, как из рога изобилия. Большинство людей хуже. Я хуже, Ким Сокджин хуже, этот «бедняга», — кивнул он в сторону здания школы, — хуже. Мы все врём и притворяемся, носим тысячи масок, потому что это нормально и привычно. Может быть, и неправильно, но почти все делают так. Это разумно — быть одним человеком с определённой категорией людей, и совсем другим — со второй.

— Это, — сглотнула Хери и поджала губы, — самое ужасное оправдание, которое я слышала.

— Потому что это не оправдание, а признание. Почему ты знаешь столько потрясающих вещей, всегда так грамотно и правильно всё преподносишь, но становишься такой неразумной в обычных делах?

Чимин холодными ладонями коснулся её разгорячённых щёк, мягко, почти невесомо очертил скулы, по всему телу разгоняя приятную негу, и спустился к шее, пальцами за линию челюсти приподняв её голову, чтобы встретиться взглядами. У Хери всё тогда полетело вниз, башни разрушились, а пленники были убиты — не потому что крепость решила сдаться без последнего боя, а потому что решила потопить сама себя, стереть с лица Земли.

Она знала всё это отлично, не единственный раз видела в глазах напротив, и точно была уверена в правдивости таких постулатов, да вот только всячески отгоняла от себя подобные мысли. Просто потому что верить в это не хотелось. В Чимине ведь всегда это было, всегда — с самой первой встречи — проклёвывалось сквозь едва не сросшуюся с его лицом маску, и не было других виноватых, кроме неё самой, что она это замечала, но тщательно игнорировала.

— Почему нельзя было сказать сразу? — спросила она, чувствуя, как губы начинают дрожать. — Зачем были эти концерты? Так забавно было наблюдать за тем, как я верю тебе и как доверяю?

— Да потому что ты бы ушла, — фыркнул Чимин. — Сначала ты мешалась и раздражала, я искал в тебе тысячу подвохов, а потом мне стало интересно. Но ты бы ушла, потому что тебе нравятся только «хорошие».

— Значит, признаёшь, что ты — плохой?

— Да, — кивнул он медленно, а сам подался ещё ближе к ней, прижавшись всем телом, и нагнулся ниже к лицу. — Все плохие, а ты хорошая. Не потому что ты прилежная и правильная, а потому что всё своё плохое не прячешь и не стыдишься.

Хери слишком отчётливо чувствовала, как горло её сжимать начинают в тисках самые настоящие слёзы, которые поступают ещё и к глазам, и ненавидела себя за слабость. Тяжело поверить было в то, что она вообще способна на это — лить солёные ручьи два дня подряд. Однако держать всё в себе оказалось вдруг так тяжело, что позорный всхлип всё же сорвался с губ.

— А эта боязнь девушек? — спросила она прямо. — Её ты зачем придумал?

— Не придумал, — выдохнул он. — Я не врал. У меня действительно были… Вернее, до сих пор ещё есть некоторые проблемы.

— Я не верю. Ты не можешь быть тем, у кого могут быть такие проблемы. Больше не верю.

— Я просто отпустил это, Хери, — поджал губы Чимин. — Если бы ты не дала мне пинка, не отпустил бы. Но ты помогла. Так что я просто… — он вдруг запнулся и задумался, судорожно оглядывая всё её лицо в поисках, кажется, подходящего ответа, а потом выдохнул: — Теперь всё так.

— Опять чего-то не договариваешь, — поняла Хери и прищурилась.

— Только не сейчас, — попросил парень и, потянувшись ближе, почти коснулся её губ своими, остановившись буквально в считанных сантиметрах. — Я не могу ещё сказать.

Девушка прикрыла глаза и слегка опустила голову, лбом уткнувшись в его нос. Ей почему-то вдруг перестало казаться всё неправильным, и в душе не звенело больше это надоедливое «ты пожалеешь, если начнёшь встречаться с ним». Всё за один только разговор стало просто и понятно, но от этого не менее волнующе и удивительно нервирующе.

— Я пообещала самой себе, что не буду с тобой, — призналась она на выдохе и в ответ получила заглушенный смешок. — А ещё вчера я… — запнулась Хери, вдруг растеряв привычную смелость. — Как бы… Я и Джин…

— Поцеловались, — фыркнул Чимин, и девушка тут же задрала голову, во все глаза уставившись на парня перед собой. — Я знаю, — усмехнулся он. — Как знаю и то, что вы всё вчера решили, и ты такая же свободная, какой была, когда мы только познакомились. Сокджин рассказал, что вы виделись, и, конечно, не упустил случая и возможности полить всё это соусом из того, какая ты была счастливая, красивая, довольная и много всего ещё. Так что этот твой «Джин», — скривился парень, самым натуральным образом выплюнув имя знакомого, — тоже не такой уж хороший парень. Перестань считать его таковым.

Хери вдруг страшно захотелось рассмеяться, и ей стало по-настоящему жутко от подобной сменяемости собственных эмоций. Ей совсем недавно хотелось расплакаться, а теперь вдруг так забавно стало от видимого недовольства на лице Чимина, что смех распирал грудную клетку и поднимался к горлу вместо слёз.

— Видишь, как я стараюсь? — хмыкнул он. — Вчера я разрешил ему быть с тобой после того случая и даже не сорвался и не приехал, как только узнал о том, что он был у тебя. Хотя очень хотел.

Хери понимала, что он прав. И действительно вдруг поверила в то, что он не только старался — он будет стараться и дальше. Но она знала ещё, что стараться всегда должны двое, и почувствовала себя страшно виноватой за то, что так долго выставляла претензии лишь ему. И ни одной — себе.

— Злишься? — слабо улыбнулась она, чувствуя, как ладони Чимина опять заскользили вверх, к самым ещё щекам.

— Я в бешенстве.

Хери невольно прыснула, а потом кинула не без улыбки и безо всякого зла:

— Так тебе и надо.

А Чимин вместо ответа только потянулся и очень быстро нашёл её губы своими, самым натуральным образом врезаясь в них. Хери вцепилась в ткань куртки на его плечах, почувствовав вдруг, как едва не подводят её ноги, и прижалась ближе, слегка приподнявшись на носочки. Хотелось больше, хотелось сильнее. Хотелось всего и сразу: плакать и смеяться, целовать Чимина до потери сознания и награждать его пощёчинами снова и снова, тянуться навстречу ему и продолжать ускользать из его рук.

— Дыши ровнее, — вдруг разбилась усмешка о её губы.

Но в ответ сказать она не успела ровным счётом ничего — лишь раскрыла рот и раскраснелась в щеках, как тут же почувствовала, как Чимин снова затянул её в поцелуй, одной из ладоней зарывшись в волосы на её затылке. Он соскользнул второй рукой вниз по её телу, сжал коротко талию, поднырнув под полы куртки и позволив ветру лизнуть её кожу, и прижал её ещё ближе к себе, заставляя едва ли не срастись с собственной грудью.

Губы горели огнём, в животе не бабочки — какие-то дикие животные — отплясывали кадриль, взмахивая сразу и лапами, и копытами, и крыльями, а Хери медленно плавилась, распадаясь на самые настоящие атомы в сильных руках Чимина. Она тонкими пальцами зарывалась в волосы на его затылке, сжимала совсем так, как сжимал он её, и отвечала на этот сумасшедший поцелуй совсем так, как если бы он был последним.

Чимин целовал её спешно, будто боялся и очень торопился взять столько, сколько успеет, прежде чем произойдёт что-то непоправимое. Он попеременно сжимал её губы в своих, мазал языком по губам, зубам, нёбу и её языку тоже, вжимал в себя всё сильнее и, едва вырывал из груди эти невольные, постыдные и протяжные «м», довольно улыбался, не отрываясь от неё совсем.

А Хери вдруг стало откровенно плевать: хороший или плохой, скромный или настойчивый, откровенный или скрыващий что-то. Он в любом из случаев был Пак Чимином, и если уж Википедия сказала, будто «глубокая привязанность и устремлённость к человеку» и есть любовь…