Солёный ветер (СИ) - "_YamYam_". Страница 34

Он цепляется за Чхве Сыльмина почти сразу, едва только тот лишается всякой поддержки — такой глупой, неразумной, вконец испортившей все отношения и исключившей даже самый мизерный шанс на мирное разрешение дела. Чонгук злится ужасно, хватая мужчину за грудки и вымещая на нём всю свою боль и раздражение. Он смотрит затем на манжет белой рубашки, в очередной раз окрашивающийся в красный, и решает перейти на исключительно чёрную одежду. Сыльмин смеётся хрипло и улыбается препротивно, смотря на него снизу вверх, демонстрирует разбитые в кровь губы и алым покрытые зубы.

— А всё-таки заставил я тебя попотеть, а? — ухмыляется он, пока Чонгук дышит тяжело, выплеснув большую часть гнева. — Вечно пугал меня и угрожал. Так хотел походить на своего отца? Да вот только ты, парень, и в подмётки ему не годишься. Каким щенком был, таким и остался.

Чхве Сыльмин провоцирует умело, на нервах играет профессионально, и именно поэтому в очередной раз давится кровью, когда ударом Чонгук заставляет его распластаться по полу.

— Злишься, да? — хмыкает он, не находя сил подняться. — Ещё бы — вот так сразу лишиться двух драгоценных камней одновременно. Решил вернуть хоть один, чтобы так обидно не было?

— Именно, — усмехается в ответ Чонгук, из кобуры на боку извлекая пистолет, и по-настоящему наслаждается промелькнувшим на лице мужчине страхом. — Я даже не удивлён тому, что ты вечно всё знаешь, вечно обо всём проинформирован. Да вот только это бесит. Ты мешаешь, хённим.

Вся бравада и дерзость Чхве Сыльмина мигом ощущается пустышкой, едва только дуло пистолета оказывается направлено на его лоб. Чонгук знает, что вовсе не обязан прямо сейчас этим заниматься, и знает, что не обязан делать это сам. Однако ещё отлично помнит всегда мудрые слова дяди Минсока: «Ты никогда не станешь авторитетом для своих людей, если не станешь им для самого себя». Чонгук в какой-то степени уважает Сыльмина — старый хитрый лис каким-то неведомым образом, никогда не имея за свой спиной ничего и никого, умудрялся оказываться впереди и заставлять его глотать пыль. Но вместе с тем господин Чхве — угроза. Та самая, которая обязана быть устранена и нейтрализована. У Чонгука перед глазами вдруг предстаёт лицо перепуганной Инён, и он сильнее сжимает в руке оружие, злясь на самого себя. Она своим страхом делает его слабее, заставляет размокать, как картон под дождём, даже когда находится так далеко, и Чонгук злится на неё тоже. Он коротко встряхивает головой, отгоняя от себя ненужные мысли, и решает, что сделать из себя слабака, каким он был ещё шесть лет назад, не позволит ни за что. Даже ей. Даже если они в жизни этой никогда более не увидятся. Поэтому он поднимает взгляд, сталкивается с впервые молящими глазами Чхве Сыльмина и нажимает на курок. Без сожалений.

Чонгук действительно не жалеет о своём решении совсем — даже несмотря на явное неодобрение Со Минсока, общение с которым за последние несколько недель сильно сократилось по вполне понятным причинам, несмотря на то, как качает головой Хосок-хён, намекая на неверно выбранного исполнителя, несмотря на косящегося в его сторону Тэхён-хёна, привыкшего даже из самых последних подонков и крыс извлекать прибыль, какую из трупа не вытянешь. Чонгук зато искренне благодарен Мин Юнги, который забирает из его рук бокал с выпивкой и заменяет его на полную бутылку виски.

— Я бы сделал это ещё раньше, — хмыкает он. — Мы действительно многое ему позволяли.

Парень пожимает плечами и откидывает голову на спинку дивана. Он вроде должен радоваться и даже праздновать то, что вернул себе «Сапфир», по праву ему принадлежащий. Да вот только настроения нет никакого, равно как нет и довольствия — Чонгук представлял прежде, как вернётся домой, застанет там Инён, а затем расскажет ей обо всём, поделится радостью, чтобы в ответ получить одно сплошное счастье в её глазах. Со Инён вообще никак не хочет уходить из его жизни и покидать мысли, которые возвращаются к ней снова и снова. Зато ему очень хочется почувствовать её тонкие пальцы на своём лице, неожиданно крепко держащие подбородок, пока она заботливо ухаживает за каждым его синяком и каждой ссадиной. Но он утром просыпается от ощущения совсем других рук на щеках — знакомых тоже, но «не тех».

— Не дёргайся, — шипит на него Риан, короткими ногтями впиваясь в челюсть. — И не смей возмущаться, сам насобирал богатства.

Чонгук усмехается тихо и прикрывает глаза от всколыхнувшейся в голове боли. Он заснул вчера, видимо, прямо в гостиной у Сокджин-хёна, и ни один из друзей и пальцем не пошевелил, чтобы транспортировать его тело в более комфортное место.

— Вот объясни мне, это же как надо убиваться по девушке, чтобы подставляться под удары? Рассчитывал, что всю дурь из тебя выбьют? И не смотри на меня так, будто не понимаешь, о чём речь, — фыркает Риан, хмуря брови. — Я прекрасно знаю твои способности, поэтому не смей даже пытаться обмануть меня чем-то вроде «Наёмники Сыльмина хороши». В следующий раз, когда захочешь побыть грушей для битья, просто обратись ко мне. Представлю вместо тебя Джина, и живым ты не уйдёшь.

Чонгук усмехается шире, из-под опущенных ресниц глядя на сидящую перед ним Ким Риан. Она маленькая и обманчиво хрупкая, под одеждой скрывающая едва ли не сплошные мышцы, а ещё доказывающая целиком и полностью теорию о легендарной и потрясающей женской интуиции.

— Я правда не специально, — признаётся он под её скептичным взглядом. — Просто был настолько поглощён злостью, что не хотелось тратить её на то, чтобы отбиваться. Хотел, чтобы Сыльмину досталось всё.

— А в итоге всё досталось твоему лицу, — вздыхает Риан. — Осторожнее с этим, к тридцати годам ты рискуешь потерять звание красавчика.

— Переживу.

Девушка качает неодобрительно головой и продолжает колдовать над его лицом — правда, уже молча. Однако едва только он мысленно собирается поблагодарить её за это, как она выдыхает неожиданно:

— Слышал про правило семидесяти пяти и двадцати пяти процентов? — Чонгук хлопает глазами, совершенно не понимая, о чём речь, и Риан продолжает: — Не пойми меня неправильно, это не женская солидарность или что-то вроде того. Просто Джин — трепло. И рассказал мне о том, что ты считаешь, будто Инён совсем-совсем тебя не любит.

— Трепло, — на выдохе соглашается Чонгук. — Но нам обязательно говорить об этом, Риан?

— Конечно, обязательно. Потому что ты, мой дорогой, чертовски ошибаешься. Поверь моему чутью, Инён — не из тех девушек, которые будут находиться рядом с парнем, к которому ничего не чувствуют. Но отношения всегда делают двое. Просто всегда кто-то один любит больше, отсюда и взялись эти проценты — семьдесят пять и двадцать пять. Это правило, и ничего с этим не поделать.

— По-моему, это полная чушь.

— Я люблю Джина, но он меня — нет, — Чонгуку хочется рассмеяться от того, сколь серьёзно при этих словах выглядит лицо Риан, но он сдерживается. — Вернее, ему просто пришлось выдавить из себя эти «двадцать пять», чтобы отношения имели место быть. У Тэхёна и Ёнджи всё наоборот, они…

— Бред, — не сдерживается парень, подаваясь вперёд и усмехаясь прямо в лицо ошарашенной Риан. — Видишь ли в чём дело… Если твоя теория верна, то это Сокджин-хён любит тебя на «семьдесят пять». Потому что он действительно любит. Меня, конечно, не погладят по головке за то, что я сказал тебе это, но я всего лишь возвращаю должок, — хмыкает он. — Я верю в то, что если это любовь, то она равная. Пятьдесят на пятьдесят. Другое дело — то, насколько каждый из двоих готов показать свои чувства. Вот хён и демонстрирует их на «двадцать пять». И Ёнджи, с её максимально низким эмоциональным диапазоном, делает то же. Любовь на то и любовь, чтобы быть взаимной от начала и до конца. И вот ты вроде чертовски умная, Риан, — смеётся Чонгук над её удивлённым лицом и указательным пальцем тычет в лоб, — но становишься такой глупой, когда речь заходит о чувствах, что мне даже жаль Сокджин-хёна.

А потом, уже поздним вечером, лёжа в кровати и проигрывая в голове всё самим собою сказанное, слетевшее с языка не иначе как под воздействием всё ещё не выветрившегося алкоголя, Чонгук вдруг ловит себя на мысли, что и Инён могла лишь показывать себя на «двадцать пять». Она ведь сама говорила, что любить для неё — значит, заботиться. И если она заботились о нём, не значит ли, что любила? Он путается в собственных мыслях, катается по кровати, подобно подростку, зарывается лицом в подушку и едва не рычит от непонимания. Зато спустя ещё полчаса едва с этой же кровати не падает, на экране смартфона различая входящий вызов от «Плаксы».