Безальтернативная история (СИ) - "Шлифовальщик". Страница 14

— По местам! — крикнул командир, и штрафбатовцы, крестясь и матерясь, бросились разбирать дужки от кроватей. А на горизонте уже показались гигантские паруса со свастиками, укреплённые на вражеских танках.

3

Пока шёл бой, Виктору удалось выяснить местонахождение управления НКВД, где в далёком тридцать седьмом допрашивали Твердынина. Холодов с помощью мемнавигатора переместился туда, наспех смоделировав энкаведешника-вестового. Найдя кабинет, где допрашивали инженера, он вошёл туда под предлогом передачи пакета, сунул Игнатьеву в руки какие-то на скорую руку смоделированные бумажки, и при этом украдкой сделал снимок совр-определителем — одним из набора выданных Холодову хистприборов.

Неискушённый в мемпутешествиях мог бы удивиться. Зачем, мол, такие сложности, если можно попасть в то место и просто схватить Игнатьева. Но это будет мнение человека, незнакомого со свойствами квазивремени мемориума. Дело в том, что настоящий современный Игнатьев, допрашивающий Твердынина, перемещается по квазивремени. Сейчас он может дожить, как и Твердынин, до сорок второго года. А на месте Игнатьева остаётся порожденец — тот же Игнатьев, только уже не свор, а прошляк. И вместо Твердынина также остаётся прошляк. Порожденцы, если только они не оставили яркого следа в истории, имеют свойство постепенно растворяться, рассасываться, как говорят мемористы — сторонники теории двухмерного квазивремени. Так что убийцы собственных дедушек, которых забавлял этот гипотетический временной парадокс, могли спать спокойно — в мемориуме он разрешался самым простым способом: своего дедушку убить можно, только это будет не реальный дедушка, а прошляк.

Порожденцы иногда вносили в мемориум элемент неожиданности. Например, порожденцы из эпох, близких к настоящему: они сами отправлялись в мемпутешествия и оставляли после себя порожденцев второго ранга, называемых ещё самопорожденцами. Те в свою очередь могли породить порожденцев третьего ранга, те — четвёртого и так далее. Иногда доходило до того, что цепь рангов у порожденца стремилась к бесконечности, и возникал так называемая порожденческая вирусная реакция, когда бесконечную цепочку самопорождений было не остановить. Некоторые теоретики выдвигали гипотезу закольцованности: якобы, порожденцы высоких рангов могли порождать людей в реале.

Дальше всё пошло по накатанной. Совр-определитель выявил настоящую личность загадочного Игнатьева. Им оказался некий Северцев Игорь Павлович, служащий в какой-то мелкой государственной конторке. Оперативникам Мемконтроля не удалось выйти на след Северцева в реале, но зато удалось через отдел регистрации выяснить, что Северцев сейчас находится в мемориуме, в октябре тридцать второго года в южноуральском селе Богданово, где через кровь и страдание народа шла массовая коллективизация. Основная сложность — попасть в нужную точку времени плюс-минус микросекунда, чтобы застать настоящего Игнатьева-Северцева, а не порожденца. И ещё одна проблема — регистраторы не могут выдавать точные координаты нужного погруженца, аппаратура позволяет регистрировать с ошибкой в несколько километров. Поэтому, придётся искать националиста по всей деревне. А кто лучше знает своих подопечных, чем председатель колхоза? К нему и решил перво-наперво отправиться Холодов.

Когда Виктору передали по мемсвязи, куда ему предстоит отправиться в поисках неуловимого националиста, фатумист обрадовался. Во-первых, Южный Урал — это мемтерритория России, то есть нет риска нарваться на иностранного эпохального инспектора. Когда-то мемориум был общим, интернациональным, и все шлялись без всяких мемвиз, где хотели, и меняли историю, кто во что горазд. Потом правительства просекли, что это чревато всякими нехорошими последствиями. Например, клюками (название образовалось от термина «клюква») — скажем, из-за американских меминженеров по российской части мемориума начали бродить медведи и бородачи в ушанках с автоматами Калашникова. Тогда была принята Хартия по мемориуму, в которой было сказано о территориальном разграничении мемориума. Из-за этого возникла масса международных скандалов. Скажем, Турция начала доказывать, что имеет право менять меморную историю Болгарии на правах Османской империи, что вызвало ряд возмущений болгарских политиков. Но потом удалось договориться, разметить мемориум согласно современным границам государств и всё успокоилось.

Во-вторых, Виктору предстояло отправиться в одну из самых непротиворечивых эпох. Диссонансов в эпоху коллективизации почти не возникало, ибо и патриоты, и либералы, и даже националисты по данному времени имели единое мнение: коллективизация — это процесс уничтожения лучшей части крестьянства бесхозяйственными кровавыми большевиками. Правда, был вяленький протест от кучки коммунистов и ещё каких-то левых, только кто их в наше время слушает!

Меминженеры Мемконтроля быстренько соорудили для Виктора персонажа — корреспондента областной газеты «Заря коммунизма», Ивана Пустохвалова (не умеют нормальные фамилии выдумывать в отделе погружения!), прибывшего в колхоз «Красный богатырь» для написания статьи об успехах коллективизации. Регулятор хистсжатия настроил Виктора на временной ритм Игнатьева. Псевдобиографию Холодов попросил не сооружать, чтобы не засорять мозги ненужными сведениями, рассчитывая в случае чего на собственный опыт и на разбуду. Виктор не любил неприятное чувство, возникающее от псевдопамяти: словно сон, в котором ты вспоминаешь другой сон и мучаешься по пробуждении, а был ли в самом деле тот сон, который вспоминал или нет.

Виктор ощутил себя на деревенской улице стоящим в глубокой грязной луже и шёпотом выругал бестолковых специалистов из отдела погружения, поместившим мемпутешественника в грязь. Хорошо, что ещё сапогами догадались снабдить! На фатумиста немедленно закрапал октябрьский дождь. Оглядевшись, Холодов увидел тёмные покосившиеся избы, кривые заборы и ухабистую дорогу, являющуюся центральным «проспектом» забытого богом села.

Мимо Виктора, обрызгав грязью, пронеслась стайка чумазых ребятишек. Один из них, самый чумазый, повернувшись в сторону вросшей в землю избёнки, крикнул:

— Ванька, выходи! Там гэпэушники приехали. Дядю Мишу будут казнить за колоски!

Холодов ухватил чумазого за рукав. Тот недовольно затрепыхался:

— Отпусти, городской!

— Ну-ка, малый, проводи к сельсовету! — приказал начальственным тоном Виктор. — А не то самого в гэпэу отправлю!

Мальчишка испугался и повёл фатумиста по грязной улице к самой чистой избе в селе, над которой развевался кумачовый лозунг «За один колосок уничтожаем трёх врагов Советской власти!» Слава богу, ГПУ возле сельсовета не наблюдалось — не хотелось неприятных расспросов от силовиков. Всё верно, гэпэушники предпочитают казнить в подвалах, а за неимением таковых — в оврагах, подальше от глаз людских, а не в центре села.

Войдя внутрь сельсовета, Виктор оказался в полутёмной прокуренной комнате. Когда глаза привыкли к полумраку, он разглядел стол в центре комнаты, за которым сидела мужественная черноглазая девица в красной косынке, кожанке и папиросой в зубах. Перед ней на столе матово блестел наган. Меминженеры опять оплошали: девица — явный реликт — такого облика была бы уместна в начале двадцатых, но никак не во время коллективизации.

— Ты к кому, контрик? — осведомилась черноглазая, неприязненно зыркнув на городской плащ вошедшего.

— К председателю, — осторожно ответил Холодов, с опаской глядя на наган.

Вспомнив, что советские люди очень любят всякие документы и прочие бумажки с печатями, он вынул из нагрудного кармана френча мандат и предъявил его девице. Пока она читала, фатумист пытался понять, секретарша это или нет. Слишком самоуверенно ведёт себя для секретарши.

Прочитав, девица, глубоко затянувшись, с достоинством представилась:

— Берта Соломоновна Шнайдер…

«Мемконтроль Израиля, ау!»

— …секретарь сельской партячейки и штатный осведомитель ОГПУ. Местная молодёжь меня зовёт Железной Бертой, — зачем-то добавила она. — А ты, значит, журналист? Будь моя воля, писака, я бы вашего брата через одного к стенке ставила! Контриков среди вас, борзописцев, как грязи в этой деревне!