Безальтернативная история (СИ) - "Шлифовальщик". Страница 27

Прохожих было много, все были полупрозрачные, что неудивительно: ведь это были идеальные жители идеального мира, которые никогда не существовали в реальности. Бросалось в глаза, что на лицах у них были жизнерадостные и немного неестественные улыбки. Пока фатумист озирался, его несколько раз толкнули прохожие хипстерского вида, снующие туда-сюда по тротуару. Толкнувшие, улыбнувшись пошире, немедленно извинялись, но тут же, оглядев путешественников, прятали глаза и быстрым шагом спешили прочь.

Взглянув на ассистента, Виктор понял, в чём тут дело. Вид у Юшечкина, очевидно, не вписывался в здешние стандарты моды: кожаная куртка без воротника, камуфлированные узкие штаны, тяжёлые берцы и бритая наголо голова с вытатуированной на затылке свастикой. Глянув себе под ноги, Холодов увидел такие же военные ботинки у себя на ногах. Проведя по затылку рукой, он ощутил под ладонью гладкость черепа.

Ассистент, посмотрев на Виктора, расхохотался:

— Ну и вид у тебя!

— У тебя не лучше! — огрызнулся фатумист. — Интересно, какой дурак нас так вырядил?

— Меминженеры. Мы ведь отправляемся на поиски националиста, значит, и вид должен быть соответствующий для маскировки, — логично рассудил Юшечкин. — Так они рассудили.

— Знали ведь, идиоты, что мы не сразу в нужный пропос попадём! — продолжал возмущаться Виктор, распугивая окружающих хипстеров. — А если бы к коммунистам попали, нас бы в пять секунд в распыл пустили! Эй, Бурлаков! — крикнул фатумист, активируя мемсвязь. — Ты чего нас как клоунов вырядил?!

Бурлаков не ответил. Пока Виктор орал, Юшечкин озирался по сторонам.

— Да, мы не в нацистском пропосе явно, — заметил он. — Интересно, куда нас занесло? Может, обывательский пропос?

— Тебе виднее, — раздражённо фыркнул Виктор, чувствуя себя в этом наряде словно пугалом. — Кто из нас жулик, а кто — подающий надежды футмеморист?

— Или мы в иностранном пропосе? — продолжал гадать ассистент.

— Вроде нет… — неуверенно заметил Холодов, прислушиваясь к речи прохожих, говорящих на русском языке, правда, вставляя в речь множество англицизмов.

— Почему нет? — возразил упрямый Юшечкин. — Есть ещё и мультилингвальные альтерны. Там сразу на нескольких языках разговаривают, а перевод настроен автоматически. Например, есть альтерна Средиземье, так там толкинисты из разных стран…

— А надписи почему не переводятся? — не сдавался фатумист, глядя на несчётное число мигающих вывесок вроде «Ambulance», «Police» или «Bookcrossing». — В мультилингвальных альтернах глянешь на надпись, и тут же перевод в ушах звучит.

Тут ассистент хлопнул себя по лбу и заорал:

— Вот я идиот! Мы же в либеральном пропосе! Я был тут пару лет назад.

— Интересно, что среди либералов делает нацист Малыгин? — задумчиво пробормотал Виктор.

— То же, что и мы: тычется как слепой котёнок. Наверное, скоро в другой пропос переместится.

Поскольку погрешность в точке высадки в квазипространстве финитума ещё выше, то националист должен находиться в радиусе пяти километров. Как его искать в центре шумного мегаполиса, Виктор слабо представлял. Путешественники от нечего делать, двинулись к более спокойному месту — небольшому скверу, названному по-русски «Литературный сквер» возле роскошного здания странной формы с русской вывеской «Дворец современной литературы».

В сквере Холодов и Юшечкин под презрительно-опасливые взгляды аборигенов заняли одну из лавочек и начали советоваться, что делать дальше. Мемсвязь Бурлаков тоже не подключил, якобы из опасения, что ассистент будет общаться условным языком с сообщником-профессором. Искать Малыгина здесь — всё равно что иголку в стоге сена, бесполезная трата времени.

Виктор блуждал глазами по скверу, словно надеялся на чудо: вдруг здесь, возле обители современного искусства промчится Владимир Степанович в эсэсовском наряде. Но взгляд натыкался только на скульптуры писателей с подписями «Осип Мандельштам», «Марина Цветаева», «Белла Ахмадулина». В центре сквера возле памятника Гумилёву рекламный щит приглашал всех желающих на «Солженицынские чтения». Возле плаката стояла стайка молодых людей богемного вида, сжимающих в руках «Доктора Живаго» Пастернака, «Ледокол» Виктора Суворова и «Лолиту» Набокова.

У соседней лавочки стояли средних лет мужчина и женщина, одетые, как все аборигены, вычурно и пёстро. У мужчины была причёска-хвост, в ушах блестели серьги, а обут он был в высокие сапоги-ботфорты. Женщина была одета примерно так же, но в отличие от мужчины блистала бритой головой, как у путешественников, только без свастики. Дама закурила тонкую сигарету, подозрительно держа её между большим и указательным пальцем, и в воздухе сладковато запахло каким-то лёгким легализованным наркотиком.

— Социализм стирает грань между городом и деревней, а капитализм — между мужчиной и женщиной, — шёпотом изрёк Виктор, глядя на пару.

— Не так. Социализм делает женщину мужественной, а капитализм — мужчину женственным, — выдал свой вариант ассистент.

Холодов вспомнил Железную Берту и было согласился, но, посмотрев на лысину соседки, сам себя опроверг. Пара, неодобрительно посматривая на двух хихикающих нацистов, продолжала неторопливо переговариваться, видимо, обсуждая выставочные работы:

— С точки зрения экзистенции, — глаголил мужчина, — в романе видна определённая трансцендентальность. Гиперболизм, конечно, но вполне эклектично, хотя и дисгармонирует с общим концептом постмодернизма. Фекальная тема нынче в тренде.

— Я бы не вынесла книгу на паблисити, — отвечала лысая дама, со всхлипом затянувшись, от чего её зрачки расширились. — Там явная декогерентность и стилизация под минимализм.

В руках хвостатый мужчина держал книгу с блестящей пёстрой обложкой с непонятным рисунком и большим заголовком, видным даже отсюда: «Танго с унитазным бачком» автора Джереми Шита.

Другую свободную лавочку тоже заняла пара: молодые улыбчивые юноша и девушка в строгих деловых костюмах, видимо, закончившие свою офисную работу в соседнем небоскрёбе деловом центре.

— Нельзя применять стандарт тиджиай в трейд-маркетинге, — сердился юный клерк. — Ладно, при ребрендинге, но в ретейл-дизайне — это драйвел, рэмбэл. Европейцы над нами смеяться будут! Я не аккаунт-менеджер, чтобы пресейлом заниматься, а коучер, практически тьютор!

Молодая девица гладила юношу по руке и успокаивала:

— Не ангризируй! Главное, ебитда выросла.

Виктора передёрнуло от почти неприличного слова. Но вскоре он дёрнулся вторично, увидев, как юноша, неожиданно вынув из-за пазухи бутылку водки, в два глотка ополовинил содержимое.

— Ах ты, алкаш подзаборный! — завопила голосом базарной торговки девица и, вырвав у него бутыль, вылила в себя оставшееся.

— Ты что творишь, ведьма офисная?! — Юноша подскочил к девице и размахнулся, но она вцепилась ему в волосы, и через секунду пара юных клерков каталась по земле, вырывая траву на газоне.

Юшечкин расхохотался, глядя на эту странную сцену:

— Даже в финитуме бывают диссонансы, — прокомментировал он и на немой вопрос Виктора добавил: — Просто либералы между собой не могут договориться. Одни считают, что русских можно сделать свободными как европейцы, а другие говорят, что русские способны только на пьянство. Вот местных и корёжит.

В подтверждение слов ассистента пара поднялась и, отряхнувшись, как ни в чём не бывало продолжила свою беседу, обильно пересыпая речь маркетинго-офисными американизмами.

— Хотя мне тут нравится, — закончил мысль ассистент. — Свобода полная.

— Я вижу, — скривился Виктор, глядя на диссонирующую пару.

Проходивший мимо пожилой человек в клетчатом берете и с длинным шарфом, нарочито небрежно обмотанным вокруг шеи, остановился возле Холодова и вмешался в разговор, не обращая внимания на вызывающий наряд путешественников:

— Зря иронизируете, молодой человек! — проговорил он со старческой неторопливостью, обращаясь к фатумисту. Помпон на его берете качнулся. — У нас именно настоящая свобода. Любой может добиться успеха, благодаря трудолюбию, упорству и предприимчивости. Ему никто не будет чинить бюрократических препонов.