Безальтернативная история (СИ) - "Шлифовальщик". Страница 5
— Россия для русских! — выкрикнул крепыш со свастикой, и вся пятёрка дружно вскинула руки в нацистской «зиге».
— Бей ублюдка! — заорал самый нервный бритоголовый, и вся пятёрка дружно бросилась к Салахову.
Стоящая сзади Юля взвизгнула. Ринат нырнул под руку одному из нападавших и, увернувшись от удара, соскочил с крыльца. От растерянности он забыл код активации подкачки: то ли ладоши потереть, то ли перекувыркнуться.
Вот и отдохнул в прошлом! Одно дело слышать «Россию для русских» в двадцать первом веке. Это нормально. Этот возглас и вскинутые руки Ринат неоднократно наблюдал. Пару раз ему даже доставалось от нацистов. Но это было там, в реале, в демократической России, а не в меморном тоталитарном СССР. Как эти негодяи сюда попали, тоже мемтуристы? Он подумал, какой разнос он устроит мемагентам из «Трансмема» за столь «прекрасный» отдых. Скорее всего, придётся в суд подавать и требовать возвращения денег. Может, и за моральный вред с них содрать стоит. Да бог с ними, с мемагентами — торгаши и есть торгаши! Им бы побольше мемтуристов набрать да слупить с них подороже. А вот куда Мемконтроль смотрит!
Это всё Ринат успел обдумать, пока спрыгивал с крыльца. Краем глаза он заметил бейсбольную биту в руках одного из нападавших. «В Советском Союзе не дрались битами!», успел он мысленно возмутиться новой нескладой, но получил сильный удар по голове и, перед тем как потерять сознание, услышал, как один бритоголовый сказал другому: «Вот ведь работа собачья! Надо бы с Игоря Павловича премию стрясти».
3
По вечерам, как было принято в тысяча девятьсот тридцать седьмом году, в общей кухне огромной коммунальной квартиры проводилась общая спевка жильцов. Товарищ Марфуткина, начальник квартиры — начквар, дирижировала и зорко следила, чтобы никто из жильцов не отлынивал. О тех, кто плохо пел, она сразу же докладывала в НКВД. А дальше по накатанной: приезжал ночью «воронок», обыск, арест, пятьдесят восьмая статья и, естественно, ГУЛАГ. За плохое пение давали немного: кому пять лет, а кому десять с конфискацией. Сосед товарищ Николюкин, бывший комиссар и орденоносец, позавчера получил двадцать пять без права переписки: на строке «и славный Ворошилов поведёт нас в бой» он случайно поперхнулся и закашлялся. Товарищ Марфуткина сначала хотела пристрелить его на месте из маузера, с которым никогда не расставалась, но потом передумала и отдала Николюкина в руки народного правосудия.
Антону Ивановичу Твердынину тоже приходилось участвовать в общих спевках. Испуганно глядя на грозный маузер, которым дирижировала начквар, Антон Иванович старательно тянул:
Наверное, инженер Твердынин недостаточно хорошо изобразил голосом врага, потому что товарищ Марфуткина грозно посмотрела на него и погрозила стволом маузера. Антон Иванович, стараясь не глядеть в глаза начквару, подобострастно проорал нескладные строки:
На этот раз обошлось. Товарищ Марфуткина сняла будёновку, вытерла взмокший лоб, громко высморкалась пальцами на пол и отёрла их о гимнастёрку — верный знак, что спевка окончена. Жильцы, половина из которых были полупрозрачными, облегчённо вздохнули и, неестественно переговариваясь лозунгами и матом, потянулись в свои комнаты. Твердынин подождал, пока кухня опустеет, и поставил чайник. В комнату возвращаться не хотелось: без телевизора скучно, Интернета нет, а чем ещё можно скрасить осенний вечер в тридцать седьмом году, инженер не знал.
Антон Иванович встал у окна, скрутил самокрутку, открыл форточку и закурил. Отсюда хорошо была видна бесконечная высоченная стена, по верху которой тянулась колючая проволока. Вдоль стены через каждые пятьдесят метров торчали пулемётные вышки, ощетинившиеся пулемётами. Это был тот самый ГУЛАГ, в котором сидела половина страны: лучшие люди, которых охраняли подонки, садисты и доносчики, гордо именуемые пролетариями. Из-за стены даже отсюда слышались крики подвергаемых изуверским пыткам интеллигентов, пулемётные выстрелы (время от времени пулемётчики развлекались, стреляя по толпе заключённых или в прохожих по другую сторону стены) и злорадный смех вертухаев.
— В окошечко смотришь, гражданин Твердынин? — Товарищ Марфуткина подошла к инженеру и хрустнула портупеей.
— Так точно! — бодро отозвался Антон Иванович, стараясь изобразить лицом оптимизм, смешанный с ненавистью к классовым врагам.
— Мещанство это! — осудила начквар, вытащив коробку папирос «Герцеговина Флор суперлёгкие» и закуривая. — Если каждый из нас, вместо чтения трудов Карла Маркса, будет в окно без дела глядеть, то так и страну проглядеть можно! Растопим пролетарским огнём мещанский жирок!! — неожиданно заорала она.
— Но ведь я, это!.. — испугался инженер.
— Подозрительный ты человек, гражданин Твердынин! — прищурилась товарищ Марфуткина и выпустила дым ему в лицо. — И замашки у тебя буржуазные: в окошечко глядеть, мечтать о чём-то… В нашей стране нет места гнилым мечтателям, меланхоликам и ипохондрикам! Так и в ГУЛАГ загреметь недолго!
При упоминании ГУЛАГа Антон Иванович нервно дёрнулся и выронил самокрутку. Начквар презрительно смотрела, как гнилой интеллигентик, суетясь, присел и начал шарить по полу в поисках цигарки.
— Кто знает, о чём ты мечтаешь у окна! — тихо и страшно произнесла она. — Может, ты мечтаешь о том, чтобы капиталисты опять к власти пришли! Или думаешь под Кремль подкоп сделать, чтобы взорвать товарища Сталина!
— Что вы, товарищ Марфуткина! — забормотал Твердынин. — Да я за товарища Сталина!..
— От вас, интеллигентов… — Начквар уточнила нецензурно, каких именно интеллигентов, — всего можно ожидать. Смотри, гражданин Твердынин, домечтаешься! Ударим пролетарскими делами по буржуазным мечтам!!
Она загасила папироску, резко повернулась через левое плечо и строевым шахом вышла из кухни, похрустывая портупеей.
Твердынин очень не хотел погружаться в мемориум на целых восемь лет. Его утешили, что будет хистсжатие, что на самом деле в реале пройдёт недели две, не больше. Но ведь в мемориуме он ощутит полновесные восемь лет! Да ещё какие: с тридцать седьмого по сорок пятый годы. Прямо скажем, времечко не ахти! Антон Иванович со школы помнит: репрессии, архипелаг ГУЛАГ, параноик Сталин, «воронки», вездесущее НКВД… Угораздило же именно ему отправиться в эту кровавую эпоху! Просто на работу пришла разнарядка — послать по одному человеку от каждого отдела в мемориум по бесплатной путёвке. Государственная программа десталинизации, чёрт бы её побрал! Начальник отдела назначил «добровольца», разумеется, безотказного Антона Ивановича. Чтобы средненький инженер Твердынин своими глазами посмотрел на ужасы сталинского режима, проникся и перестал смущать сотрудников неполиткорректными разговорами. Антон Иванович проникся уже за неделю, но разбуды путёвка не предусматривала: придётся торчать в этом аду аж до далёкого сорок пятого.
Государство на десталинизацию денег не жалело. Можно было бы ограничиться самой дешёвой меморной экскурсией первого типа — в «режиме бога». Это когда просто наблюдаешь выбранную эпоху, как по трёхмерному телевизору, и прошляки тебя не замечают. Шляешься везде, хоть сквозь стены. Глупый, кстати, термин, перекочевавший из компьютерных игр — что это за бог такой, который только наблюдает, а ничего изменить не может! Есть режимы погружения технически более сложные: режим персонирования (погружаешься в своём нынешнем обличье, как любят делать мемтуристы) или ностальгический режим (погружаешься в самого себя юного или ребёнка). Самый же непростой и опасный способ погружения — режим замещения, когда сознание погруженца вытесняет сознание какой-нибудь исторической личности.