Горечь рассвета (СИ) - Манило Лина. Страница 18

Тысячи личин принимал Ворон за свою слишком долгую жизнь, и каждый раз его маленькое представление имело неизменный успех — порой от этого становилось даже немного скучно.

Он никогда никем не дорожил, а тут симпатия, даже отеческая любовь? Не может такого быть. Наверное, тысячелетия, проведенные в обществе этих ничтожных созданий, вообразивших себя вершителями своих и чужих судеб, испортили его. Ворон накрепко уяснил одну истину: люди умеют только портить — за это, в том числе, он их презирал.

Людей Ворон не любил. Что такое по сути своей люди? Расходный материал, невероятно живучие создания, крушащие и уничтожающие с извращенным удовольствием всё на своем пути, всё, к чему притрагиваются. Сначала создать что-то, а потом с победным кличем уничтожить? Пожалуйста! Бросить своего ребёнка на произвол судьбы, ни разу не вспомнив о его существовании? Да сколько угодно. Оболгать кого-то в угоду собственной прихоти? И это нам по плечу. Для человека нет ничего невозможного, человек способен на всё. Поэтому тысячи лет, наблюдая за людьми, наблюдая, как строятся красивейшие города, утопающие в зелени и роскоши, он знал, что рано или поздно любой даже самый прекрасный город захлебнется кровью своих алчных и злых жителей. Сколько цивилизаций рухнуло на его веку — не сосчитать. Поэтому, какой смысл был ворону кого-то жалеть, если они из века в век поступают точно так же, как их предки, всегда считая себя умнее предыдущих поколений. Его удивляла их поразительная способность каждый раз допускать одни и те же ошибки, как будто каждый раз можно обмануть судьбу и выйти сухим из воды.

И дети…

Aetas parentum pejor avis tulit nos nequiores (лат.). *

В итоге они станут такими же, как их родители — злыми, испорченными, отвратительными, но пока они молоды и чисты, в них живёт искра чистой веры, которая так нужна Ворону. Главное, убрать подальше от их семей, увести с улиц, дать надежду, вселить уверенность, что они что-то могут изменить. Дети ведь такие внушаемые.

В этот раз, с этими детьми, в этом Городе всё шло на удивление хорошо. До того момента, как Ворону встретился на пути Айс — перепуганный, тощий мальчишка с горящими синими глазами. Вроде ничего особенного, но Ворон сразу понял, что этот мальчик совсем не похож на других — инертных, ведомых и безответственных. Айса даже почти ничему не пришлось учить — казалось, сама природа подсказывает парню верные решения. С появлением мальчишки все стало намного проще. Ворон был уже стар, хоть по нему и не скажешь, он слишком много видел и очень устал все решать за других. И впервые он решил, наивный старик, что может на кого-то опереться. Айс способен был принять на себя все удары судьбы, ни разу не поморщившись. А главное — он умел брать на себя ответственность за свои поступки и за чужие жизни. Когда Ворон впервые увидел его, убегающего по полю от того отожратого, ни разу в жизни не знавшего голода ублюдка, Ворон понял, что парень лучше умрёт, чем выпустит свою добычу. Отнять хлеб можно было только у мёртвого Айса — живым он ничего из рук не выпустит. Ворон до этого знал многих упорных мальчишек. Мальчишки они, обычно, смелые. Но Айс был отчаянным, а это качество для Ворона всегда было приоритетным. Ему были нужны те, кто умел принимать решения, идти, очертя голову, на любые авантюры, и способные на сумасшедшие поступки. Айс обладал всеми этими качествами и даже ещё одним, отличающим от других и от этого очень ценным — он умел нравиться людям. Ну чем не лидер?

Но Айс был не так прост, как казалось на первый взгляд. Ворон за всем этим блеском не заметил ненасытность. Айс был чертовски жадным до всего, но больше всего до власти. И Ворон согласен был её ему дать, но не такой ценой, которую в итоге пришлось заплатить.

Ворон знает, что, в конце концов, им суждено встретиться. Это будет последний бой. Ворон уже не питает иллюзий — он знает, что старость настигла его, но перед неминуемым уходом одна только мысль греет: один он за последнюю черту не отправится. И пусть он не хотел такого исхода, но сделанного не воротишь — некоторые вещи не под силу исправить даже ему.

Ворон знает, что они его боятся. Он чувствует их страх, где бы они ни прятались, ведь ловцу детских душ подвластно почувствовать любую их эмоцию, как бы хорошо они не научились маскироваться и скрывать. И пусть в нём совсем не осталось сил, но чем ближе он подберется к детям, тем быстрее сможет восстановиться. И тогда начнется второй акт этого кровавого смертоносного спектакля, финалом которому будет смерть.

Он догадывается, куда они отправятся — на руинах Города они будут его искать. Будут искать хоть что-то, что поможет его уничтожить. Но так ли это просто?

А ведь от них всего-то и требовалось — уничтожить всех, кто стоит на пути. Ворон им не лгал — он действительно дал бы им многое в этом новом, очищенном от скверны мире. Они бы могли любить, кого хотят, жить, где хотят — весь мир у твоих ног, выбирай! А Ворон бы просто получил возможность спокойно уйти за последний предел, напоследок насладившись делом рук своих — миром новых людей.

Но эти пятеро решили плыть против течения и вот он итог — всё разрушено, что не рухнуло, то сгорело, и теперь у старой птицы в запасе слишком мало времени, чтобы увидеть, как новая жизнь пробьется сквозь толщу выгоревшей земли.

* Поколение отцов, что хуже дедовского, породило нас, ещё негоднее (латинская пословица).

XIV. Айс. Встреча

Я давно уже не ощущаю себя в этом проклятом Лесу одиноким — чувство, что сотни глаз неотрывно следят за мной, не оставляет ни на секунду. Страх быть найденным раньше времени живёт внутри, и я слишком измотан, чтобы с ним бороться. Наверное, если не попаду в ближайшее время в Город, сойду с ума. Хотя, как мне кажется, куда ещё больше? Я и так, кажется, полный псих и, причём уже давно. Наверное, в тот самый момент, когда пошёл за Генералом, и началось моё падение в бездну безумия. Только я не сразу это понял, а сейчас уже слишком поздно как-то менять ситуацию — мне некому помочь и те, кто выжил, такие же.

Мне интересно, живы ли они ещё? Хочется верить, что да, потому что на моей душе и так слишком много грехов — чувствовать себя виновным ещё и в их гибели не хочется.

Могу ли я всё ещё считать себя лидером? Считают ли они ещё меня тем, кому могут доверять, или то, во что втянул их — последняя капля, точка невозврата? Не знаю.

Только у Ингрид, кроме меня, была своя чёткая роль в отряде — она лечила нас. Не знаю, от природы она такая способная или кто научил, но швы после её манипуляций совершенно незаметны. Если бы не она и её волшебные руки, то моё лицо давно уже стало неузнаваемым от того количества шрамов, что рассекают лоб и щёки. Но Ингрид удавалось почти без боли возвращать нам не только здоровье, но и сохранять узнаваемой внешность.

Ингрид всегда была хорошей и будь во мне больше человечности, я непременно бы в неё влюбился. Ответил, так сказать, взаимностью на её чувства. Но я не слишком способен любить, к сожалению. Даже красавицу Марту я не то, что любил — больше использовал. Мне льстило, что возле меня находится такая девушка, которая способна, не поморщившись, и убить, кого скажу и сделать витаминный салат. Ко всему прочему, она согласна была в любой момент отдать за меня свою жизнь. Кто же откажется от такого человека? Да только любил ли я хоть когда-нибудь так, как она того заслуживала? Мой ответ очевиден — нет. Надеюсь, она не хранит в своём прекрасном сердце обиду на меня. И логично, что рано или поздно её терпение оборвалось. Но самое печальным оказалось не то, что она оставила меня. Бросила и ладно, не смертельно. Но Марта ведь переметнулась к этому идиоту — Роланду. А тому лишь бы всё у меня отнять — такова его природа. Думал, Марту увёл, так я и лидерство ему уступлю? Ага, разбежался — делать нечего. Ну да ладно, Марта сделала свой выбор — я на неё не сильно-то и злюсь. А вот Роланд головой думать должен был, когда мои вещи лапать вздумал. С ним у меня при случае разговор будет коротким.