Ещё раз (СИ) - Дронт Николай. Страница 6

Вячеслав обрадовался, спросил у знатоков подробности и сильно загрустил. Оказывается, статья "7-А" показывает, что человек годен к нестроевой службе в МИРНОЕ время. Оружие ему доверять нельзя, а вот лопату вполне. Так что, если летом Сева не поступит в институт, то осенью поедет служить в строительный батальон.

На следующий день, утром, нас отпустили по домам. Решили поддерживать контакты. У Саши телефон имеется, обменялись с ним номерами. Сева дал свой, однако не слишком охотно. У Лёши телефона нет, но он наши номера записал. Ко мне у него есть шкурный интерес. Он слышал, как я рассказывал про свою комнату и сразу сделал вывод. Парню уже 18, возможно пойдёт в армию, точно на завод, а у него девушка есть. Хочет, попросится с ней ко мне в гости. Спокойно посидеть, поболтать… желательно с ночёвкой.

Полина

Степашенька

Стёпа, бывший гимназист выпускного класса, а ныне идейный анархист-синдикалист, чёрноармеец, секретарь боевого клуба "Ураган", входящего в Федерацию анархистских групп Москвы, и начинающий корреспондент газеты "Анархия", был на нервах. По чёрной кожаной тужурке, чёрной кожаной фуражке, а главное, по маузеру в кобуре из орехового дерева и перевязи с множеством карманчиков под обоймы, его сразу можно было отнести к настоящим бойцам революции. Ещё, на всякий случай, карман тужурки оттягивал наган, а на ремне висела патронная сумка с зарядами к нему.

Но сейчас молодой человек решал извечный вопрос российской интеллигенции — что делать? Пока основная часть боевой группы через окна перестреливалась с латышскими стрелками Петерса, идейный вождь клуба, выгребал из несгораемого шкафа экспроприированные у буржуев ценности. И походило на то, что несгибаемый революционер под шумок желает сбежать.

Степашенька, как ласково звали его родители, и сам был не без греха — вместо того, чтобы следуя приказу, сдерживать атаки чекистов до подхода помощи с Донской или из Дома Анархии, он скрылся в относительной безопасности ниши перед лестницей. Слабое оправдание — охранение тыла на случай обхода красных, было неприличным даже в его собственных глазах. Он стыдился до тех пор, пока не заметил крадущегося вождя. А прошмыгнув за ним и увидев такое, задал себе вопрос — как оно возможно?! А если возможно, то…

— Кто здесь? Стёпка, ты?

Рука командира потянулась к кобуре кольта, но юноша первым вырвал из кармана наган. Выстрел, второй, третий… Револьвер плевался пулями, пока боёк не защёлкал вхолостую.

Перезаряжать наган, не было времени. Степан ткнул его обратно в карман и прислушался. В перестрелке на револьверные выстрелы другие черноармейцы не обратили внимание. Тогда умный гимназист и молодой, но уже опытный боец решил отступить. Он сноровисто побросал в саквояж оставшиеся в сейфе ценности. Получилось тяжеловато, сильно больше полупуда, пришлось пренебречь партийными документами. Затем победитель спустился вниз по чёрной лестнице.

Таясь от всех, через заднее окно Стёпа вылез во двор и, скрытый темнотой апрельской ночи, скользнул к воротам дворовых служб. Не то у чекистов было мало людей, не то они не знали планировки двора, но выход совсем не охранялся. Избегая светлых мест, петляя и прячась, уже бывший анархо-синдикалист уходил от революции и соратников по отряду. Куда? Сами подумайте, куда может бежать нашкодивший юнец? Домой, конечно. Пусть кто-то решит, что он трусливо дезертировал, но это не так. Степашенька уходил строить новую, лучшую жизнь. Пусть пока только для себя, но кто знает? Быть может потом, он осчастливит и ещё кого-нибудь.

Родители уехали за границу вскоре после начала февральских событий. Сын категорически отказался их сопровождать, однако пообещав непременно последовать за ними. Квартиру предки оставили на него и горничную Полю. Милая, нежная Полюшка, единственная из прислуги, оставшаяся верной своим хозяевам и не сбежавшая, как многие другие. Степашенька не раз, начиная ещё с прошлого лета, пользовался кроткой податливостью девушки, и на этом основании считал себя причиной верности прислуги. Изредка забегал домой, чтобы оставить в книжном шкафу на память о революционной борьбе кое-какие вещицы, реквизированные у буржуев и экспроприированные у экспроприаторов. Иногда он подкидывал девушке продукты, дрова и… кто из нас не грешен?.. оставался с ней на ночь. Без обязательств, конечно.

Сейчас он доберётся до дома, отдохнёт, переоденется и завтра же оставит город. Жди меня, Париж! С таким золотым запасом можно плюнуть на анархию, монархию, да и на революцию тоже. Нагляделся изнутри, что стоит за словами о свободе, равенстве и братстве — кровь, грязь и грубые мужики, без малейших признаков манер. Год надо переждать, благо сейчас появилось на что, а когда наступит стабильность, вернуться.

Но уезжать придётся непременно завтра с утра. С раннего утра. Кто бы ни победил в схватке, пропажу ценностей не спустит. Полине надо велеть отвечать, что не видела его с прошлого месяца. И дать рублей 50 золотом… Много! Куда ей столько? Хватит и… Посмотрим… Не с собой же её брать, на самом деле. В Тулу со своим самоваром не ездят.

Вот и окошко. Тук-тук.

— Поля, это я. Открой.

— Степан Пудович! Это вы?!

— Я — я. Открывай. Только тихо.

Скрипнула дверь чёрного хода. Фигура в скрипучих кожаных одежках просочилась на кухню.

— Подай чаю и поесть.

— Давно вас не было. Закончились продукты. Чай только морковный. Рафинаду совсем нет. Полы вымыла, полфунта чёрного хлеба дали, тем и сыта.

Юноша недовольно засопел, чувствуя свою вину. Давно пора было подкинуть прислуге продуктов.

— Растопи колонку в ванной. Вымыться хочу.

— Так дров, Степан Пудович, тоже не осталось. Керосину в примусе только-только хватит воды на чай скипятить.

Да, надо было позаботиться о снабжении. А то как-то стыдновато получается. Может всё-таки дать ей пять червонцев?

— Подавай морковный, раз ничего другого не осталось.

Раздевшись до исподнего, накинув халат и плотно зашторив окно, Степан вытряхнул на скатерть содержимое саквояжа.

Груда ценностей впечатляла. Конечно, не так много, как хотелось бы, но прилично, вполне прилично. Дорогих камней маловато, основную цену дадут за тяжесть золотых вещей, но и так хорошо выйдет. В открытой двери появилась служанка с подносом. Увидев такую роскошь, она даже изменилась в лице. Руки её отчётливо дрожали. "Небось, не видела таких богатств," — подумал Стёпушка.

— Поленька, милая, вот — дарю. — Пара дутых серёжек была пододвинута на край стола. — Я тебе дамский пистолетик давал, верни сейчас мне его.

— Премного благодарна, Степан Пудович.

— Я утром уеду. Будут спрашивать — ты меня с прошлого месяца не видела. Поняла?

— Поняла, Степан Пудович. Извольте чаю отведать.

Чай был откровенно плох. Сушёная морковь придавала напитку какой-то горьковатый привкус. Однако кипяток согревал, и Стёпа выпил половину стакана, прежде чем услышал выстрел.

Полюшка

Глубокой ночью Полю разбудил тихий стук в окошко.

— Поля, это я. Открой.

Девушка соскочила с сундука, накинула на плечи платок и подошла к окну.

Стёпка пришёл. Опять небось снасильничает, сволочь. Повадился с прошлого лета. Судьба у прислуги такая — любой из хозяев юбку задрать норовит. А сейчас власти нет, вовсе мужики распустились.

— Степан Пудович! Это вы?!

— Я — я. Открывай. Только тихо.

Полина открыла чёрный ход. Молодой хозяин, весь в коже, с тяжёлым саквояжем, вошёл в дом и приказал:

— Подай чаю и поесть.

А ты принёс попить-поесть? Тебе своё отдавать? Обойдёшься!

Скривился. Не нравится? Бесстыжий! Глаза мои на тебя бы не глядели! Одёжка-то хорошая, не бедствуешь, небось. Насильничать горазд, а как чего поднести девушке, так нет. Я из-за тебя плод стравила, а ты даже бровью не повёл, когда узнал. Красненькую выдал и только. А что на царские сейчас купить можно?