Повторение прошлого (СИ) - Терновский Юрий. Страница 19

— Вряд ли… — отозвался нехотя Погорел. Еще вчера и он тоже мечтал о таком же вот светленьком костюмчике, а уже сегодня… Жизнь изменчива и особенно в большом городе, где гадость может приключиться когда угодно, с кем угодно и на каком угодно, блин, мосту, хоть даже с видом на Кремль.

— Точно видел! — воскликнул более чем успешный человек экстра-класса, уверенно держащего жизнь за рога. — В казино в Минске, зуб даю. Пару месяцев назад. Вы еще с такой броской дамой были. Прилично, помнится, выиграли, а я как всегда чуть-чуть прилично проиграл. Вспомнили?

— Нет, не вспомнил, — отрезал Погорел. У него тачку угнали, сделали соучастником преступления, Кира потерялась на Канарах — улетела и пропала, а здесь еще этот со своим казино.

— Но как же… — не отставал тип в костюмчике, — вы сегодня тоже с ней?

— Ты чего привязался? — не выдержал Погорел.

— А вот только грубить не надо, мы с вами на брудершафт не пили, — вскипел неожиданно тот, — чтобы еще всякое дерьмо мне здесь еще тыкало.

Удар в челюсть был быстрый и короткий, падение же грубияна и того быстрее и короче. Играла музыка в ресторане.

Глава 7

Железная, с окошком, дверь со скрипом открылась и в образовавшуюся щель просунулась заспанная, стриженная под сотрудника органов внутренних дел белобрысая голова российского копа. Полицейского по форме одежды и мента по сути всего своего внутреннего содержания. Коровник от навоза за три минуты не вычистишь, не для того его десятилетиями удобряли, чтобы вычистить все в одну аттестацию. Свинячьи, затуманенные властью, глазки служивого, высунувшегося из дверной щели, стали медленно «прощупывать» замкнутое пространство камеры. И если глазки еще хоть что-то видели в сумраке камеры, что вряд ли, то голова, мутная с ночного дежурства, соображать вообще пока еще отказывалась. Полицейский шагнул в камеру, расставил ноги по ширине плеч и властно прохрипел, покачиваясь на пороге, как тот боцман на штормовой палубе сейнера:

— Пгрел, нахр, на выхд…

В ответ лишь легкое посвистывание из приоткрытого рта почивающего на нарах. Никакой реакции. Тело даже и не подумало возвращаться из своего сонного небытия в кошмар предварительного заключения.

— Пгрл, блн, я скзл, — повысил голос сотрудник.

Кто-нибудь из свободных граждан бытия хоть отдаленно представляет себе, что вообще это такое — просыпаться с перепоя в закупоренном железной дверью пространстве? Вот и наш горе-герой только-только начинал еще все это постигать, оказавшись снова на нарах, причем, хм, уже второй раз за сутки. Обидели, понимаешь, мальчика, машинку угнали! И стал обезьянник домом родным. И только третий окрик служивого выдернул спящего из его отключенного состояния сонного блаженства в состояние более чем мрачного безобразия. Просыпающийся разлепил с трудом припухшие веки, потер их вяло руками и медленно, с очень большим трудом сел, переведя тело из положения горизонтального в положение неполной вертикальности, давая еще какое-то время ногам насладиться остатком безделья, а голове хоть немного привести себя в порядок. Досчитал про себя до трех, устало поднялся и под недовольные взгляды сокамерников побрел к выходу. Ноги сами по себе, ноющий желудок сам по себе, а голова и вовсе… Говорят же, что все в ней — все гадости мира, от нее же и все в этом мире проблемы. Беднягу так мутило, что…

— К стене, руки на стенку, — команда надзирателя последовала сразу же, как только больной головой и телом оказался в узком и очень слабо освещенном сером коридорном пространстве, что в любом случае было уже лучше того места, где он до сих пор находился. И хотя все коридоры по Высоцкому всегда заканчиваются стенкой, этот все же должен был вывести его к свету. Или хотя бы к уборной, куда очень уже хотелось. Мочевой пузырь дал о себе знать сразу, как только задержанный перешагнул порог камеры.

— Сейчас рыгну, — признался он честно, прижимаясь лбом к шершавой стене.

— Ноги вширь, разговорчики.

Стоящий у стенки повиновался и заткнулся, уткнувшись тут же в шероховатую плоскость стены еще и носом, уж так распорядилась увесистая пятерня конвойного — достойного сотрудника своей конторы. Сжался в напряжении, приготовившись к удару по самому чувствительному месту в своем организме, болтающемуся без всякой защиты где-то чуть ниже пояса, но все обошлось. Сержант лишь профессионально его обыскал, извлек из заднего кармана какую-то скомканную бумажку, сунул денежку в карман, но только уже в свой, и только уже после этого приказал тому следовать в направлении решетки, перегораживающей своей неприступностью узкий коридор. В конце коридора они повернули налево, прошли еще метров двадцать и остановились перед закрытой дверью с большой буквой «М». Небеса все же услышали несчастного и расступились, еще раз доказав одному из несчастных, что жить можно в любых условиях, даже в невыносимых, и при этом ни в чем себе не отказывать, хотя бы в такой мелочи, как — помочиться. Пьяница блевал долго, приглашая примером к унитазу и своего ночного собутыльника, но сержант отказался. Задержанному же этот жест доброй воли сотрудника стоил его последний смятой тысячи, чудом сохранившейся в заднем кармане. За эти деньги он без всякой спешки опустошил еще мочевой пузырь и даже прямую кишку. Жить налаживалась. Он бы еще и душ принял, была бы возможность, просто смеситель над раковиной не позволил этого сделать, удалось только сполоснуть рот, почистить пальцем зубы, и брызнуть еще несколько капель на лицо. Мог бы плескаться и дальше, да денег не хватило. Подниматься на второй этаж по стертым ступенькам, далее снова по коридору, но только уже зеленому и прямо к той двери, к какой и надо с табличкой «Осторожно, злая собака». Конвоир осторожно постучался, будто и в самом деле боялся быть укушенным, и потянул за ручку. Скрипя всем петлями своей фанерной «души», дверь слегка приоткрылась, образуя щель, достаточную… Достаточную лишь для того, чтобы в нее можно было просунуть голову, что самодостаточный охранник и сделал. И это был такой подвиг, вы даже не представляете.

— Рзршите, здржный Пгрл доствлн, — пробасил он, стараясь вообще не дышать в помещение, кабы не надышать лишнего. И получив утвердительный кивок, впихнул в кабинет доставленного арестанта. Вот так этот «Пгрл» и оказался в небольшом, с мебелью из восьмидесятых, кабинете со старыми стенами серого цвета и с таким же старым, местами уже облупившимся, серым от времени и сигаретного дыма потолком. Кабинетик был еще тот, давно уже требовавший качественного ремонта и замены всей дряхлой мебели на что-то более приличное. Седой, давно уже уставший от жизни капитан что-то писал за своим столом, создавая видимость работы. Когда людям делать в рабочее время нечего, они ковыряются в носу, усмехнулся доставленный, что само по себе заставляло уже этого постороннего чувствовать себя сразу же виноватым по всем статьям, отрывающим своей виной других от работы. Чего нельзя было сказать о стареньком настольном вентиляторе, гоняющем воздух по комнате с ревом подбитого бомбардировщика времен второй мировой. Этот трудяга от работы никогда не отлынивал, перемалывая своим старым винтом не только застоявшийся воздух в этом пространстве, но, судя по всему, и само время, на которое ему, собственно, было начхать. Впрочем, как и самому капитану, состарившемуся в трудах под это гудение. За грязным окном накрапывал дождь, на сейфе красовался подсохший кактус, на стене весел старенький портрет самого железного чекиста в мире, а в углу стояли грязные сапоги милиционера, которого просто язык не поворачивается обозвать полицейским. Жалюзи подняты, стол служивого завален бумагами, а вдоль стенки разместился большой старый шкаф, под завязку набитый солидными делами и прочими мелкими делишками. Было бы тело, как говорится… Во всяком случае, именно так решил задержанный, прикидывая в уме, что и его дело тоже скоро займет достойное место в этом несгораемом шкафчике. Рукописи не горят! Дела, наверное, тоже… Капитан кивнул на единственный стул, чтобы тот присаживался, снова уткнулся в свои бумаги. Сцена из первого акта, в которой еще никто не стреляет, но ружье уже повесили на стенку. Ощущение нереальности происходящего, не покидавшее задержанного с тех самых пор, как он только оказался в стенах этого заведения, в этом кабинете только еще больше усилилось. Все здесь было как будто на своих местах, даже радиоточка с единственной волной, и та банально пылилась на шкафе рядом с форменной фуражкой из советских времен. И вместе с тем, здесь чего-то явно не хватало, а вот чего? Доставленный еще раз внимательно осмотрелся, пока капитан что-то там писал и вдруг понял, чего здесь больше всего не хватало, в этих стенах не хватало времени. Он не то чтобы остановилось, хотя и часы на стенке здесь тоже уже лет сто как не тикали, его просто здесь не было, иначе бы и вентилятор давно бы уже загнулся, пройдя на бреющем со стола, сметая все бумаги на своем пути и заваливаясь в смертельном пике со стола вниз. И лишь запыленный монитор от компа на столике возле стенки давал понять, что все реально. Доставленному даже удалось подглядеть краем глаза, что же капитан так внимательно скорее всего читал перед его приводом, оказывается заметку о какой-то Рабинович из Самары, погоревшей на взятке в десять миллионов рубчиков. И все бы ничего, если бы только эта дамочка не была полковником главного следственного управления. Погорел отвел глаза от монитора и тяжело вздохнул. Интересно, сколько этот сейчас попросит с него? Нисколько, тут же решил он. Судя по всему, этот поношенный капитан в лапу и не брал, поэтому в младших чинах и застрял на всю оставшуюся. Честным везде у нас разбитая дорога, взяточникам — почет, уважение и все остальное. Для видимости, иногда они берут своих же, чтоб народец ублажить борьбой с коррупцией и своим страху нагнать, чтоб не наглели сильно уж. Взяла бы парочку лимончиков и и успокоилась, нет, ей десятку подавай, а потом еще столько же. А это уже уровень не полковника провинции, милочка.