Сияние - Валенте Кэтрин М.. Страница 21

Улыбка Мэри как прожектор — тот, к кому она обращена, делается ярче, становится более настоящим.

И вот она обращается к нам.

РУКОВОДСТВО ИНЖЕНЮ

Я прибыла на Луну, чтобы сколотить состояние!

Господи боже, разве не это говорят все девушки? И юноши, и богатеи, и нищие, и аферисты, и настоящие артисты, чёрт бы их побрал, и поселенцы, и искатели серебра, и писатели, и бывшие водевильные исполнители, и банкиры, и гангстеры, и покровители — ох, покровители! Не забывай называть их «покровителями», милочка, пока они трогают тебя за коленку и потеют так, что даже через ткань юбки чувствуется — старые извращенцы, да и молодые такие же. Всякая цыпочка ненавидит быть клише, но, едва ступив на эту каменюку, которая по сути — одна громадная съёмочная площадка да и только, ты быстренько понимаешь, что лишь будучи клише можно рассчитывать на подписанный чек и крышу над головой. Иди-ка в гардеробную, душенька, у нас там шлифовальный станок, который расправится с любой оригинальностью, не задекларированной на таможне. Никаких проблем.

По правде говоря, мне и напрягаться-то не пришлось. Меня как будто из выставочного зала прислали. Последняя и самая лучшая модель, лоск и блеск, поставка первым классом, безупречная инженерная разработка и промышленная подгонка под заводские спецификации! Приобретайте сейчас, пока не вышла серия 1909 года!

Я такая. И этого не стыжусь. Только хихикаю от души. Я Девчонка. Мне даже имя, в общем-то, не требуется. На каждом прослушивании набивается полная комната розоволицых заготовок для купидонов, и все они выглядят и разговаривают в точности, как я. И страдали они столько же, сколько я: достаточно для того, чтобы глядеть с многозначительным прищуром, но недостаточно для того, чтобы испортить цвет кожи. А ещё они все прибыли на Луну в качестве груза, прямо как я.

Проверьте моё резюме, если вам есть до него дело. Родилась в Оксфорде (Англия, Земля), в тысяча восемьсот девяносто первом. Мама была как мама, но занималась кое-чем художественным, так что можете не сомневаться, что амбиции зародились во мне честным путём. Она рисовала. Она покрывала холсты портретами премированных роз из своего сада — больших и маленьких, красных, розовых, коралловых и красновато-коричневых, как оттенки помады. Дикие, чайные, негибридные. Жутковатые, покрытые каплями влаги. Вот что я вам скажу: если взглянуть на бутон пелламской розы крупным планом, три на три метра, он выглядит розовато-лиловым монстром. Разинутой пастью, которая готова проглотить вас целиком. Папа был профессором лингвистики. Пеллам-старший участвовал в написании словаря, так-то. Воззритесь же на моё детство, о пытливые умы: я сотворена из роз и этимологии.

Ясное дело, я сбежала в Камден, как только мои безупречные икры сумели меня унести. Долой обеды, за которыми на мои бобы с картошкой пялились исполинские глотки с многозначительно вздыбленными тычинками. Долой греческое происхождение обычных бытовых слов. И вот это тоже долой: «Должен сообщить, что в этом году мы начали работу над словами, которые начинаются с „дж-“, и вы понимаете, о чём речь: шакалы, джаггернауты и джунгли! [30] Происходящие, соответственно, от санскритских корней srgalah, „воющий“ jagat-natha, „повелитель мира“ и jangala, что, удивительное дело, означает „сухость“». Ну как от такого не завопить?

Я едва не завопила. Дело в том, что когда тебе в жизни достаётся по-настоящему тухлый жребий, надо выдержать, собрать все силы, затянуть пояс потуже. Однако если твоя участь лишь чуточку раздражает, лишь самую малость угнетает — что ж, надо рвать когти, и без промедлений. Будь я трижды проклята, если окажусь в конце концов в хижине какого-нибудь лицемерного аспиранта, ухватившись за рисование роз как за спасательный круг. Ах да — в Камдене ни в коем случае нельзя было оставаться! Нельзя, раз уж имелся способ оттуда удрать. Нельзя, в особенности тем, кто из той же породы, что и я.

Нет, в те дни — а под «теми днями» я подразумеваю наши дни, а под «нашими днями» подразумеваю все дни, какие ещё наступят, — выбор был небеса или ничего. При наличии мозгов и страстного желания чего-то лучшего, чем потрёпанная старушка Земля с её вспыльчивыми старыми империями, любой откладывал деньги на билет или уже давным-давно улетел на какой-нибудь ракете. Прошло пятьдесят лет с того великого ограбления поезда, которое устроили мастер Конрад Ксавье Верныгора и его старшая сестра, мисс Карлотта Ксантея, пара рождённых в Австралии польских котяток, которые сбежали с сортировочной станции Хобсонс-бэй, прихватив с собой запчасти, ланч и практические познания в инженерном деле, чтобы взорвать свою маленькую «бомбу с вишнями» [31] на Гавайях, где экватор любит нас и желает нам счастья. Я рисовала этот легендарный первый корабль в школьных учебниках. «Древо познания», запущенное из гребаной цирковой пушки; аккуратная капсула, на которой красовались отпечатки их ладоней, испачканных в золотой краске. Корабль донёс Конрада и Карлотту до самой Луны и приземлился под воздействием здешней изящной гравитации прямо… ну, почти туда, где я сижу, где ныне расположена гостиница «Савой» в Титоне, с видом на утопающий в серебре берег Моря Облаков.

Теперь обстановка здорово улучшилась, есть фисташковые меренги, милый чайник с белым чаем и официант, от чьего зада я никак не могу оторвать взгляд. Но вынуждена с прискорбием сообщить, что пока не привыкла сдабривать чай мальцовым молоком. Есть в этом что-то неправильное! Молоко должно быть густым, сладким, и всё. А в мальцовом молоке есть пряная нотка. У него привкус такой… резкий. Полагаю, я вскоре его распробую. В конце концов, оно мне необходимо. Всем нам. Мы рабы Венеры, где оно сочится из молчаливых китов, дрейфующих на некотором расстоянии от берега. Без мальцового молока нам здесь не продержаться. Понимаете, дело в плотности. Если пренебречь молоком в чае, кости станут лёгкими, как солома для шляпы, за год или два, и ты сыграешь в ящик под аккомпанемент ирландской цуг-флейты [32]. Так что я помешиваю чай, всё помешиваю и помешиваю, но вкус как и прежде однозначно чудовищный.

Давным-давно я играла в Конрада и Карлотту с соседским мальчиком, сыном непритязательного младшего преподавателя астрономии — понятно, почему он трепетал от возможности пережить эту историю. Не думаю, что Конрад и Карлотта в своей капсуле делали и половину тех вещей, которые я делала среди персиковых деревьев с… ох, как же его звали? Люциус. Или Лоуренс. Лоуренс! От латинского Laurentius, что означает происходящий из города Лауренциум, расположенного недалеко от Рима.

Ну так вот, я пропустила ту первую стремительную волну переселенцев. Вечно такое случается. Самое лучшее всегда достаётся предыдущему поколению. Но я не так уж сильно опоздала, чтобы не испытать чувства принадлежности к истории! Вот я сижу, пишу в своём зелёном блокнотике и одновременно терзаюсь размышлениями по поводу того, по карману ли мне миска ухи из морского ангела, чтобы насытить желудок, ввиду того, что я (наконец-то!) получила роль в новой ленте Штерна, но мне ещё не заплатили. Я знаю, я ничуть не сомневаюсь, что мой маленький дневник однажды кто-то прочитает, и не только ради того, чтобы догадаться, как затащить меня в постель. Его прочитают, потому что я актриса эпохи раннего синематографа и в каком-то смысле поздней межпланетной эмиграции. Мне и делать ничего не надо, чтобы быть интересной! Заказала она эту уху из морского ангела или нет? Был ли вкус тимьяна таким же, как дома? (Хотя речь идёт о кустике, который мы называем тимьяном, но это местное лунное растение никак с земным тимьяном не связано. Впрочем, если уж на то пошло, «морской ангел» тоже не с Земли — мы так называем местных длинных чешуйчатых тварей с бритвенными рылами и шестью рудиментарными лапами, потому что в «Савое», милсдарь, не подают уху из лунных монстров!) Напомнил ли ей аромат ухи о невинном детстве в колыбели человечества?