Исправление настоящего (СИ) - Терновский Юрий. Страница 2

Вот вернусь и сразу же женюсь, решает он неожиданно, выберу себе такую всю губастую и грудастую, и махну с ней прямо на… Куда-нибудь прямо и махну, все равно куда, да хоть к себе в деревню. Летом и у нас тоже хорошо. Болтается крохотный слоник-брелок на белой стенке башни над шлемофоном — подарок последней Светки-медички из медсанбата, где с первой «боевой царапиной» почти целую неделю и провалялся. Три недели войны, одна из которых на больничной койке с банальной ангиной. Танкист недовольно морщится, представляя себе издевательские ухмылки друзей в далеком Ульяновске, когда эта девица разнесет всем знакомым, как он здесь с ней «воевал» в постели. Да, собственно, и постели то никакой не было, так… поцеловались ночью разок перед самой выпиской — вот и весь секс на грани… Надо же было так вляпаться. Интересно, а почему внутри танк всегда в белый цвет красят? Как в гробу, право… Тьфу, сплевывает он. Черт, что за мысли… О жизни надо думать, смерть своего не упустит. Чистое голубое небо вдали, ни одной тучки почти; убегающий вдаль асфальт проспекта под лязгающими гусеницами. Слева ствол 125-мм пушки, нацеленный прямо на солнце. Ряд уменьшающихся к горизонту очень аккуратненьких пятиэтажных домиков и справа и слева от пушки, зеленые кусты и деревья, тоже очень аккуратненькие, а прямо по курсу круглая площадь с шикарной клумбой из цветов, посреди которой…

— Барсук, прием, — голос комбата в эфире, — ответь лисе.

— Барсук слушает, прием, — прижимает к горлу лингафоны танкист.

— Ты где? Доложи Обстановку, твою…

— Проспект какой-то… Воюю один без прикрытия, духи прямо в упор лупят из подвалов. Два моих уже подбито, — хрипит он во все горло, — Прием…

— Вижу, сынок, помигай-ка задним фонарем. Все, молодец, вижу. Я сзади… Дальше не суйся, жди.

— Есть.

— Хана вам всем, — в переговоры встревает чужой голос и мат в эфире, — весь ваш скотский зверинец здесь этой ночью и замочим.

— Как бы сам не замочился, — спокойный голос комбата в ответ.

Шум в наушниках, пауза…

— Зря ты пришел сюда, русский. У нас в гости, когда не зовут, не ходят. А хорошо без прикрытия то воевать? — издевательский смешок в эфире. — Удовольствие больших денег стоило. По старой дружбе предупреждаю…

Ползет не спеша тяжелый танк по улице между руинами, трещат помехи в шлемофоне, стелется по асфальту дым, горят дома, вырываются из окон и лижут стены злые языки пламени, разукрашивая черное в оранжевое. Дрожит земля и сотрясается от взрывов воздух. Времени ноль часов одна минута, война. Война и новый год на календаре, звон курантов. Где-то сейчас шампанское по бокалам, завидует по доброму наш лейтенант чужому счастью. И салют в небо…

— Стой, твою мать, — орет по внутренней связи он своему механику, отключаясь от внешней, — ослеп что ли, куда прешь, не видишь?

— Куда пру? — не понимает тот командира. — Куда надо, туда и пру, духов давить еду.

Но команду все же выполняет и тормозит, пристально всматриваясь в зеленоватую мглу через стекла прибора ночного видения. Танк накренился «хоботом» вперед, пара метров всего еще по инерции, дергается и, качнувшись, застывает как памятник воинам-победителям на пустом месте. Резкий и сильный удар ладонью по ручке люка над головой и вот взводный уже спешит наверх, впуская внутрь башни холодный январский воздух войны, а с ней и все остальное. Еще секунда, и он уже на башне, скатывается колобком по броне вниз, хватается за ствол, прыгает на снег. Какое там солнце и лето, ухмыляется он, привидеться же такое. Зима полным ходом.

— Кроха, ты откуда здесь? — приседает он на корточки перед девчушкой в пуховом платке, обмотанном крест-накрест через мальчишеское пальтишко, прижимающую испуганно к груди дешевую Барби. — Здесь нельзя, иди домой, девочка, здесь взрослые дяди воюют.

В ответ только расширенные от ужаса зрачки ребенка. Убивающее в ответ молчание… смерти.

— Командир, поехали, — орет ему вне себя от злости обалдевший механик, тоже высунувшийся из люка, — разнесут же в клочья, отбрось ее в сторону на хрен и…

И это было, пожалуй, последнее, что его командир еще успел услышать, сраженный насмерть снайперской пулей. Все случилось так быстро и не больно, что мальчишка в погонах даже и понять ничего не успел, как сидел на корточках, так и завалился мертвый на девчушку с навечно застывшим в своих светлых глазах удивлением. И уже в следующее мгновение огневую позицию снайпера накрыли выстрелом из гранатомета, до чего нашему лейтенанту не было уже вообще никакого дела. Ему вообще уже не было дела ни до чего.

Глава 35

Все же удивительная до чертиков вещь — память, всего лишь одно незначительное упоминание о гранатомете и вот один из героев этого повествования уже снова на войне. Защемило и заныло в груди.

— Устал я, — произнес спокойно Погорел, взглянув на Ивана.

— Ты не устал, а засиделся в своей упакованной жизни, — возразил Иван. — Вот черт тебя и приметил, чтобы ты понял, зачем явился в этот мир.

— Тачки тырить, понятно, — скривился Погорел.

— Хоть бы и так, если в этом твое предназначение. Кстати, о птичках, вспомнил я, где эту чуму видел, что на тебя возле подъезда наехала со своей братвой, — без всякого перехода заявил вдруг он. — Весь город ее полуголыми фотками увешен. Она снималась еще в фильме про чернокопателей, докопавшихся до второй мировой.

— Не смотрел.

— Все равно бы не узнал, столько на лице штукатурки, что…

— Посмотрел бы я на тебя после того, как тебя фурой переехало.

— Мне бы такую жизнь, — улыбнулся Иван, — чтобы знаменитости сами поджидали возле подъезда. А всего-то и надо было — оказаться не в то время да еще и не в том месте. Эта краля и была той исчезнувшей с места аварии сучкой, катившей подшофе на своем кабриолетике со съемок и не справилась с управлением. Потому и смылась, а тебя теперь делают крайним, чтобы ей самой не отвечать по всей строгости нашего продажного закона. Знаменитости из принципа ни за что не отвечают. Взять ту же Василькову из министерства обороны, много она за что ответила?

— Придет время и ответит, не все деньги решают.

— Наивняк, — рассмеялся Иван, — до седин дожился, а все верит в высшую справедливость. Она потому и высшая, чудак-человек, что справедлива только для высших, к коим мы с тобой, увы, никаким боком не прилеплены. Ты себе можешь представить эту актрису в тюрьме? А вот она смогла, поэтому вы и поменялись с ней местами, что простому смертному без разницы где жизнь коротать, за человека все равно нигде не воспринимают.

— Да ладно…

— Вот тебе и ладно. Драматург Разинский на своем джипе в лоб протаранил молодую девицу на ее скорлупке, валил по встречке, он сидит? Смех в зале… А вот тебя обязательно посадят, хоть ты сто раз не принимал участия в той аварии.

— И что? — уставился на него Погорел.

— Ничего, — пожал плечами Иван, — не хочешь угонять эту железяку, что я предлагаю, давай угоним у этой актриски, мне все равно, а подстроим так, будто это твои вымогатели ее у нее стащили? Натворила делов, пусть отвечает по всей строгости нашего дикого закона. Не дадим улизнуть преступнице от закона, пусть она хоть трижды будет двоюродной сестрой жены этого, как его…

— Ты знаешь, где ее тачка? — удивился Погорел.

— Знаю, конечно, — усмехнулся Иван. — На помойке…

Глава 36

— И как же мы ее угоним? — спросил он у Ивана, рассматривая в прицел объект предстоящего нападения уже с более возросшим интересом, чем даже еще минуту назад.

— Молча… — ухмыльнулся Иван. — Я сейчас сбегаю за гранатометом, он в машине пылится. Это такая штука, если помнишь, из какой ты в Чечне того снайпера разнес в клочья, детишек использовавшего в своей охоте. Стать целью на войне — плевое дело, хорошо, у того пулька против твоей гранаты мельче калибром оказалась.

— Был бы уже давно там, а не двадцать лет еще как здесь, — устало заметил Погорел, вспомнив давно минувшее. — Не надоело старое ворошить?