И восходит луна (СИ) - Беляева Дарья Андреевна. Страница 63

Когда Олайви ушла, Грайс повалилась на кровать без сил. Она долго дремала. Плечо саднило, и Грайс часто просыпалась, а потом проваливалась в тонкий, как лед ранней зимой, сон. В одно из таких смутных пробуждений Грайс почувствовала, что на нее смотрят. Он стоял над ней, не включая свет и не двигаясь. Кайстофер выглядел жутковато, как-то совершенно не человечно.

- Доброй ночи, - сказала Грайс.

- Доброй ночи, - ответил он бесцветно.

Когда Грайс окончательно проснулась, он включил свет и принялся перебирать вещи в ящиках. Грайс вспомнила о ключе от всего, который хранился в ее тумбочке. Вспомнила, как трогала диск с записями о детстве Кайстофера, его сестер и брата. Вспомнила, как искала подходящий момент его досмотреть.

Олайви ведь теперь тоже все это знала. Грайс только надеялась, что она не скажет Кайстоферу.

Кайстофер открыл шкаф и принялся заново складывать рубашки. Грайс смотрела на него.

- Что ты делаешь? - спросила она. - Пойдем спать.

- Я не люблю беспорядок.

- Но все в порядке.

Кайстофер продолжил перебирать вещи, а потом ушел в ванную. Грайс думала подремать еще, под шум льющейся воды, но сон не шел, а вода лилась слишком долго. Грайс поднялась с кровати, пошла в ванную.

Кайстофер мыл руки. Кожа уже приобрела красный, мучительный оттенок. Он явно занимался этим не десять и не двадцать минут.

Грайс подошла к нему, встала у него за спиной. Она не знала, что сказать. Почему он был так взволнован? До полнолуния оставалось еще недели две.

Кайстофер выключил воду, медленно развернулся к ней. Он сказал:

- Я волновался. Я не контролировал то, что происходит. Это было не по моему плану. Я не хотел, чтобы с тобой случались такие вещи. Я не понимаю, как я не подумал об этом. Если бы я об этом подумал, я бы смог найти решение.

Довольно длинная тирада для Кайстофера.

- Я позволил, чтобы с тобой это случилось. Плохо. Очень плохо. Все вещи, которые я делаю, не помогли. Не имели к этому отношения. А теперь я даже не знаю, что сказать тебе, чтобы поддержать. Я не понимаю.

Грайс обняла его и почувствовала, как он напряжен.

- Я даже не думал о том, что ты - человек. Что тебе можно причинить вред. Это ведь элементарно, биология и ничего больше. Большинство умозаключений имеет синтетическую природу, но это - просто факт.

Грайс сильнее обняла его. Она была такой маленькой рядом с ним, но, казалось, испытывая стыд, он был совсем беззащитен.

- Все в порядке, - прошептала Грайс. - Все обошлось.

Она поцеловала его, и он ответил, нежно, несмело, смущенно. Они отстранились друг от друга, Кайстофер долго смотрел на нее молча, а потом сказал:

- Грайс, я...

Его вдруг передернуло, будто он испытал резкую зубную боль. Грайс положила руку ему на щеку, провела пальцами по скуле. Она вдруг поняла, что впервые они прикасаются друг к другу просто так, вне расписания. Впервые он целовал ее без причины.

- Тебе плохо?

Глаза у него стали туманными, и Грайс на секунду показалось, что он сейчас заплачет, а потом щеку обожгло и в ушах зазвенело. Она услышала голос другого Кайстофера, беспорядка.

- Ты, мерзкая дурочка, ты заставила нас волноваться! Мне больно! Плохая, плохая, девочка!

- Что ты здесь делаешь? - прошептала Грайс.

- Сюрприз, сука.

Он взял ее за горло, прижал к стене. Грайс подумала, что хватит с нее сегодня удушений. Он улыбался своей сладкой улыбкой.

- Ты испугала меня, мне больно, мне не нравится, когда мне делают больно. Я буду играть с тобой так, что на тебе живого места не останется. Давай, сладкая конфетка, скажи хоть что-нибудь, прежде, чем я тебя разгрызу.

А потом он поцеловал Грайс. Совсем по-другому, чем минуту назад. Страстно, болезненно, прижимаясь к ней всем телом, он терся о ее бедра, вылизывал ее язык. Грайс укусила его, отчасти чтобы разозлить еще сильнее, отчасти из страха. Ее чувства ко второй части Кайстофера были слишком сложными, чтобы анализировать их.

Он зашипел, а потом замахнулся, чтобы ударить ее снова. И остановил руку.

- Прости. Я не должен был этого делать, - сказал Кайстофер, прежний Кайстофер. Он поцеловал ее в лоб, очень спокойно, почти асексуально. И тут же сказал куда-то в пространство:

- Ой, заткнись, зануда, наша девочка уже завелась.

Кайстофер снова подался к ней, вдохнул ее запах и без предупреждения запустил руку под ее ночную рубашку.

И неожиданно погладил - строго, целомудренно, почтительно, как будто впервые к ней прикасался. У Грайс было ощущение, что сбоит какую-то программу, что картинка скрывается за белым шумом и предстает через секунду чуть измененная.

- Я не хочу делать тебе больно.

- Тебе понравится, если я раскрою тебе челюсть, Грайси?

Он надавил пальцами на рану в ее плече, и Грайс вскрикнула.

- Вот что ты наделала со мной, - капризно запричитал он. - Мне больно, мне больно, я хочу ощутить, что ты теплая и живая.

Он поцеловал ее в губы, лихорадочно, взволнованно.

- Прости меня, я должен уйти.

Но когда он дернулся от нее, Грайс схватила его за руку.

- Нет, - сказала она. И у Грайс было еще много слов о том, что сегодня она едва не умерла, о том, что все у нее внутри будто набито плюшем, такое нечувствительное, словно она игрушка, и ей хочется, чтобы с ней обращались, как с игрушкой, чтобы ей сделали больно, и тогда она почувствует что-то снова, и в то же время ей страшно и обидно, и Кайстофер нужен ей как никогда прежде. Но Грайс не сказала эти слова, они замерли на языке. Сказала она другое:

- Я хочу этого. С вами обоими.

Кайстофер повел ее было в спальню, а потом вдруг развернул, толкнул на пол ванной, Грайс проехалась по скользкому кафелю. Кайстофер задрал на ней ночную рубашку, шлепнул по бедру.

- Покажи, что хочешь меня, и я сделаю тебе больно.

И почти тут же припал к вырезу на ее лопатках, где открытая кожа казалась им обоим такой неприличной, коснулся губами.

- Я хочу, чтобы ты расслабилась.

- Хочу, чтобы ты была моей сладкой, живой женой. Чтобы я мог кончать в тебя, и ты кричала.

Грайс схватила его за руку, потянула ближе к себе, на себя. Кайстофер взял ее за волосы, заставил ее запрокинуть голову и укусил в шею. Ей казалось, что сейчас он приложит ее головой о кафель, но Кайстофер только запустил руку в ее волосы и принялся гладить, так же целомудренно и осторожно.

- Я переживал, что больше тебя не увижу, - прошептал он. А потом грубым движением проник под ворот ее рубашки, больно сжал грудь.

- Что никогда тебя не потрогаю, - добавил он, и интонация его была совсем другой. Пальцы проникли в Грайс, и она сама подалась навстречу его ласковому прикосновению, и тут же его ладонь надавила Грайс между лопаток.

Ей казалось, будто их и вправду двое, так быстро сменялись их движения.

Кайстофер то ласкал ее, осторожно касаясь, позволяя себе ровно столько же, сколько и всегда, то совершенно бесстыдным образом трогал ее, щипал, кусал. Грайс чувствовала его член, упершийся в нее, но он не входил, не торопился. Грайс застонала, и он закрыл ей рот.

- Тише, - прошептал он. А потом снова ударил ее по бедру.

- То есть, кричи! Я хочу, чтобы ты кричала.

Он вошел в нее, так мучительно медленно, не на всю длину, и в это же время сильно потянул за волосы, заставив привстать, податься к нему, самой закончить начатое им. Грайс чувствовала, как к ней возвращается чувствительность. Кайстофер шептал, и Грайс уже не понимала, который именно:

- Наша жена, наша, наша, наша жена. Ты - наша. Ты принадлежишь нам обоим.

Он снова почти вышел из нее, Грайс хотелось заплакать от обиды. Она чувствовала, как мышцы ее сокращаются, как болезненно она желает принять его в себя. И в то же время это мучительное состояние пробуждало ее. Боль в плече и порезах проснулась, но вместе с ней просыпалась и сама Грайс.

Кайстофер гладил ее по спине, целовал ее плечи, вылизывал ее шею. Он снова вошел в нее, и Грайс почувствовала, насколько ей было нужно, насколько жизненно необходимо ощущать его в себе.