Чёрное сердце: Ненависти вопреки (СИ) - Ермакова Александра Сергеевна "ermas". Страница 50

— Веселая, спортивная, тактичная… — продолжает за меня Андрей от чего-то злясь. — Милая, — коробит мерзкое слово, но возмутиться не удаётся, Зепар гневно заканчивает: — я это знаю лучше тебя!

— Тогда зачем ты так? — почему негодую, не понимаю, ведь мне плевать на девицу. Её судьба безразлична. Но не могу молчать. Чёрт! Женская солидарность, что ли… — Могли её довезти!..

— В мои отношения не лезь! — рявкает Андрей и резко оборачивается. Глазницы опять зияют чернотой — испуганно отшатываюсь.

— Ты чего?! — взвизгиваю. Жмусь к спинке.

— Будь всё проклято! — ревёт медведем Андрей, и я не успеваю выскочить из машины.

Как Зепар оказывается рядом, постичь не в силах, — сидит за рулём, а в следующую секунду уже со мной… на заднем сидении. И даже сама мысль испаряется тотчас. От ужаса, неожиданности, паники… Закричать не получается — рот поглощен жадным поцелуем. Грубым, наглым, безапелляционным. Подаюсь напору — убита наповал — ведь вмиг лежу, подмятая под Андрея. Дерзкими манерами ощупываюсь, тискаюсь, оголяюсь с такой прытью, что и ветру не угнаться. На место онемению и безропотному повиновению приходит бешенство и ярость. Изворачиваюсь, брыкаюсь, царапаюсь…

О боже! Его не сдвинуть! Не прошибаем… Продолжает усердно раздевать — ткань трещит, мне всё свободней. Противно, голо… жарко?.. Позор! Тело болит… горит… Требует?.. Какой-то бред! Я не мазохиста! Не хочу насилия, внезапности, грубости… Жду благородного, галантного принца с великосветскими манерами! Изящного, чуткого, нежного… Что делать?..

Гнев не усмиряется. Пихаю, что есть сил — Андрей, не прекращает, да и вообще, точно не замечает сопротивления. Укусить не получается, проворный язык с такой агрессией изучает мой рот, что нелепую попытку сомкнуть челюсть выкидываю из головы.

Кричу изо всех сил… Чёрт! Не кричу — стону! Не отталкиваю — прижимаю. Не царапаюсь — ласкаю. Не бью — судорожно обвиваю и руками, и ногами, будто ядовитый плющ цепкими вьюнками стену. Не брыкаюсь — выгибаюсь. Не от него — навстречу! Судьбе? Беде? Жизни? Смерти… Он — моя погибель! Хочу его. Тёмного принца, демона ночи из треклятого сна! С завышенным самомнением, чёрствым характером, грешным телом, сумеречной душой, чёрным сердцем… Все пороки, которые не приемлю, сочетаются в Андрее и именно ему жажду принадлежать. Искусителю, властителю, поработителю… Доводящему до безумной ревности; грани, лопнувшего терпения; страсти испепеляющей точно пламя щепку. Так долго меня истязавшему: не бравшему, когда тряслась от похоти, сгорала от желания.

Открыть глаза не могу — в плену рафинированной неги, заставляющей сердце скакать будто козёл по горам; душу — разрываться от счастья; тело — требовать большего. Заражаюсь вирусом, неизлечимой болезнью под названием Зепар. Он — мой яд и противоядие в одном флаконе, мой храбрый спаситель — безжалостный палач.

Спаси — убей!

Поцелуй высасывает остатки жизни — кислород перекрыт, воздуха глотнуть не могу. Задыхаюсь, в голове мутнеет, плывет, сознание уходит. В жарком, липком поту… Уже обнажена, он тоже. Как успеваем — ума не приложу, да и плевать на мелочь! Тела без нежности трутся друг о друга, но как же томительно больно. Ощущаю его желание: крепкое, горячее, твердое. Хочу его! Чёрт! Он, правда, демон! Я в Аду!.. Горю изнутри.

Затуши пламя! Спаси…

Отрывается на миг, дает судорожно глотнуть воздуха. Нависает горой — оторваться не могу от полных мрака глаз. Пленят, зовут… тону… Как назло, секунду медлит, сжимает мои бёдра, приподнимает.

Сил терпеть нет больше — бери немедля!

Со стоном рвусь к нему… Он с диким рыком мне навстречу.

Спешим утолить зов похоти: безумной, жесткой, грубой. Рывком входит, чуть не теряю сознание, и без того стремящееся ускользнуть. Прогибаюсь, позволяя войти глубже. Оно! Вот то, что хотела! Ощущение полноты, единства… Дрожу от каждого толчка, подчиняюсь нарастающему темпу. Приливы всё мощнее, чаще! О, нет, я не хочу взлетать одна…

Расстройство улетучивается под напором оргазма. По телу несётся цунами! «Подбрасывает» так высоко, будто зависаю в невесомости… О боже! Как же… хорошо…

Жар медленно угасает, а что ещё приятней… Андрей со мной, на мне, во мне… Останавливается резким толчком и содрогается, не сдерживая протяжного рыка.

Силюсь открыть глаза — получается не с первой попытки. Зепар шумно дышит в мой висок — жаром опаляет кожу, но если посмеет встать — убью! Сама неровно дышу, всё ещё трясусь от наслаждения. Тяжести не испытываю… Ловлю себя на том, что крепко держу Андрея руками и ногами — обвиваю торс, цепляюсь за плечи. Реальность едкой правдой возвращает к настоящему. Что же я наделала? Как могла?! Какой позор!.. Отдалась мерзкому хаму, столько недель издевающемуся надо мной! И где?!. На заднем сидении машины! А как?!. С пылом, жаром… Тела до сих пор липкие. Окна запотевшие…

Ужас! Если кто видел? Прикусываю губу — от стыда умереть хочется! Что за дикий выброс феромонов? Почему не отказала? Как позволила…

Нервно сглатываю во рту сухость. На место приятности приходит неудобство и смущение. Пламя угасает, по коже бегут ледяные мурашки. Теперь уже потряхивает от холода. Андрей чуть отстраняется, глаза с поволокой удовлетворения. Изучает пристально, задумчиво, будто вчитывается в мои мысли.

Отвожу взгляд — не ройся в моей голове, сама себе противна. К тому же если прочитаю, что-то подобное в его глазах — умру!

Андрей заставляет вновь посмотреть на него — нежно придерживает за подбородок и поворачивает к себе:

— Только посмей сказать, что жалеешь, — угрожает с хрипотцой. — Накажу!

На секунду теряюсь. Глупо моргаю. Открываю рот, но затыкаюсь, услышав:

— Запомни, никогда не смей мне врать! Клянусь, накажу!.. — повтор звучит таинственно обещающе-зловеще. — Сейчас как ни в чём не бывало одеваемся и идём домой, — разжевывает точно я слабоумная. Ответить не решаюсь — киваю. Зепар неспешно встаёт и только теперь понимаю, насколько он чудовищно тяжёл… а ещё горяч — меня сковывает от холода. Зубы против воли стучат тихую дробь. Подняться не могу — «вплющена» в сидение. Радует, что хоть не в голое. Подо мной одежда! Хм… так вот почему не испытывала боли — ведь при трении кожи о кожу сидения, не самые приятные ощущения. Андрей нетороплив. Одевается с ленцой удовлетворенного самца. Пуловер, джинсы… без «боксёров». Их кидает мне:

— Вытрись, а то я забылся немного…

Снова торопею.

Гад… Даже не помогает подняться. Кости ломит, ноги не слушаются, руки точно не мои. Скрепя зубами, придерживаюсь за спинку, сажусь. Пальчиками беру трусы Зепара. Смотрю… Хм… Почему на душе становится ещё гаже?.. Развить мысль не успеваю.

— Нравятся трусы? — обувается Андрей, изредка бросая на меня взгляд. — Хочешь примерить?

— Ты… — наконец удаётся разлепить онемевший, саднящий от насильственных поцелуев рот. — Омерзителен… — облизываю пересохшие губы. — У меня нет слов, чтобы выразить все чувства, которые к тебе испытываю…

— Мы сейчас говорили о «боксёрах», а не обо мне и твоих чувствах… — бесцеремонно перебивает Андрей, и словно не замечая нарастающей во мне злобы, с убийственным цинизмом, выходит из машины. Но перед тем, как громко захлопнуть за собой дверь, бросает: — И заканчивай лицемерить. Сними с груди перстень муженька, а то степень твоей двуличности из начальной перетекает в болезненно-неизлечимую. — Вздрагиваю, как от затрещины, и тотчас по щекам текут слёзы. Стискиваю в кулак печатку Вадима, она жжёт, словно раскалена.

Сволочь! Подонок! Как смеет такое говорить?!. Я не лживая…

Если только немного…

Чёрт! Если и так — не его ума дело!

Разжимаю ладонь. Не знаю, что больше причиняет боль. Правда, которой не применит стегнуть Зепар, или совесть, науськивающая: перстень-то будто освещённый крест для нечисти — чувствителен для моей кожи.

Чушь! Андрей заставляет мнить, чего нет… Гад! Даже не позаботился о моей репутации. Вдруг, кто рядом стоит? Дверца открывается — и вот вам… смотрите! Ивакина Вита Михайловна голая на заднем сидении.