Дом ночи и цепей (СИ) - Аннандейл Дэвид. Страница 25

Мы с ней поговорили перед началом службы, но мой разум был занят иными мыслями. Я едва осознавал, что говорил, продолжая смотреть на алтарь. Башня из мрамора и обсидиана возвышалась над приделом собора на шестьдесят футов. Огромный череп из золота и бронзы взирал с ее вершины на прихожан, расправив крылья под стрельчатыми арками. Это зрелище напоминало о Суде Небесном, о том, что Император видел все. Он защищал верующих, но согрешить перед Ним означало навлечь Его праведный гнев и кару.

Хотя я нуждался в поддержке и помощи Имперского Кредо, я не знал, в какой форме эта помощь может быть выражена. Мне нужно было знать, что делать. Но я не хотел услышать ответ, означавший, что Элиана исчезла навсегда.

- Мейсон, - мягко сказала Вейсс.

Я моргнул, с трудом оторвав взгляд от огромного черепа, и обернулся к ней.

- Что ты сказала?

Она покачала головой. Перья на ее головном уборе медленно заколыхались слева направо.

- Я задала тебе вопрос целую минуту назад.

Я даже не расслышал, что это был за вопрос.

- Прости, - не было смысла притворяться, что я могу вспомнить, о чем мы говорили.

- Что происходит?

- Я сказал бы тебе, если бы мог, - и я действительно очень хотел сказать.

Я тщательно обдумал, что ей ответить. Я доверял Адрианне Вейсс как себе. Чем больше я расскажу ей о том, что переживаю в Мальвейле, тем большее бремя возложу на нее. С другой стороны, она видит, что меня что-то сильно тревожит, и она не оставит это просто так.

- Ты все еще скучаешь по Джераллен, - сказал я.

- Конечно, скучаю. Все время. Особенно в начале и в конце дня.

Я кивнул. Это были худшие моменты, когда требования жизни и долга отвлекали меньше, и потеря чувствовалась острее. Пустота на другой стороне постели. Эта секунда после пробуждения, когда ты забываешь, что там никого нет, а потом наступает ужасное мгновение, и ты вспоминаешь, что теперь ты один.

- Ты… - я помедлил, прежде чем продолжить, - ты когда-нибудь… видела ее?

Адрианна долго не отвечала. Ее руки в перчатках сжались, потом медленно расслабились, словно она сознательно приказала пальцам разжаться. Ее плечи содрогнулись.

- В снах, - сказала она наконец. – Так часто… Видеть ее – это прекрасно, но потом так ужасно осознавать, что это не по-настоящему… Я благословляю эти сны, и проклинаю их. Ты это имеешь в виду?

Она пристально смотрела на меня, явно надеясь, что я – ради моего же блага – отвечу утвердительно.

Но я зашел слишком далеко, чтобы лгать. Слишком много произошло со мной, чтобы я пытался найти утешение в легкой лжи.

- Нет, - ответил я. – Ты видела ее… наяву?

- Нет, - быстро сказала она, и глубоко вздохнула. – А ты видел Элиану?

Я не ответил, глядя в огромные темные глазницы черепа.

- Больше, чем один раз? – спросила Вейсс.

- Да, - произнес я, едва шевеля губами.

- Где?

- В Мальвейле.

- А в городе?

- Нет. Только в доме. Только ночью.

- Как ты думаешь, что же это действительно… ? – спросила она.

- Я не знаю.

- Это не может быть Элиана.

Я вздохнул, не желая признавать эту вероятность. Еще вчера я согласился бы с ней. Но не сегодня. Объяснения, к которым я пытался прибегнуть, больше не подходили.

- Ты прошел через многое.

Даже этих слов было достаточно, чтобы воспоминания о Клоструме снова пробудились к жизни. В последние несколько дней они словно дремали, отодвинутые в сторону переживаниями, вызванными появлением Элианы. Я заставил себя не забывать, что нахожусь в соборе. Нельзя было позволить ужасам прошлого захватить меня здесь.

- Это не то, что ты думаешь. Это не порождение моего разума.

- Ты уверен?

Да. Нет.

- Ты поговоришь с Кальвеном?

- Да.

Казалось, мой ответ удовлетворил ее. Она больше ничего не сказала, лишь успокаивающе слегка сжала мое плечо, давая мне понять, что я не один.

Кардинал взошел на свою кафедру и началась служба. Стаи серво-черепов летали по собору, извергая из своих открытых челюстей облака фимиама. Я с благодарностью вдыхал его аромат. Началось пение гимнов, и я с энтузиазмом присоединился. Я пел о нашем смирении перед властью Императора, и о полном повиновении Имперскому Кредо. Я осуждал грех свободомыслия. Я приветствовал уничтожение еретиков. Я не слышал свой голос. Когда я произносил слова гимна, казалось, словно целый огромный хор прихожан пел моими устами. Я был частью целого, одним из тысяч прихожан в соборе, которые пели, мыслили и повиновались как один человек. В этом я нашел утешение. Мои глаза наполнились слезами, и я вверил свою душу в железные объятия Императора. Здесь не было места сомнениям. Здесь нечего было бояться, кроме греха неповиновения, который мог навлечь праведный гнев на грешника.

Мы пропели гимн, и кардинал Кальвен Ривас заговорил:

- Для каждого из нас, - начал он, - есть только повиновение Императору. Ничто невозможно вне Его закона и вне догм Имперского Кредо. Каждое наше деяние должно вершиться в согласии с законом Его, и таким образом, каждое наше деяние, и каждая наша мысль есть повиновение Ему и преклонение пред Ним, ибо ничто не может быть умышлено вне Имперского Кредо.

Я слушал с напряженным вниманием. Ривас говорил то, что мне нужно было слышать, и то, чего я боялся. Я пытался напомнить себе об этих заповедях, пытался сделать, чтобы вера снова была сильна в моей душе. Подчинение воле Императора поддерживало меня на всех полях сражений. Даже в кошмаре Клострума, когда ужас тиранидов и позор поражения обрушился на меня, я находил утешение хотя бы в том, что умру, служа Императору без сомнений. Но сейчас мне было трудно верить столь же непоколебимо, как верил я раньше в каждую из заповедей Имперского Кредо. Они отрицали, что виденное мною в Мальвейле возможно. Если все, что я видел, было иллюзией, значит, мой разум действительно стал предавать меня. Но если хотя бы что-то одно из этого было реальным, что тогда?

Если ничто из этого не было реальным, значит, не была реальной и Элиана. И принятие этого должно было изгнать ее. Такая мысль была для меня невыносима.

Но, признаваясь честно, я не мог поверить, что все это иллюзия. Особенно после последней ночи. В Мальвейле что-то происходило. Что-то реально происходило. И я уже зашел слишком далеко, пытаясь притворяться, что это не так.

- Иллюзии обладают реальными последствиями! – громогласно объявил Ривас. – Отрицать эту истину есть преступление!

Воистину так.

Служба длилась три часа, три часа я метался между утешением и отчаянием. И когда она закончилась, я чувствовал себя не лучше, чем до нее.

Я должен был поговорить с Ривасом.

- Я подожду тебя, - сказала Вейсс. Прихожане медленно расходились. – Увидимся у дверей.

Я поблагодарил ее и направился к ризнице. Она располагалась в дальнем конце лабиринта коридоров за алтарем. Дверь была открыта, и Ривас в своих кардинальских ризах стоял, опираясь о письменный стол. Когда я вошел, кардинал улыбнулся.

- Ты ждал меня? – спросил я.

- Конечно.

- Потому что ты видел меня в ложе? – я ощутил укол вины, потому что за столько дней впервые нашел время посетить церковную службу.

- Потому что я видел страдание на твоем лице. – Он указал на железное кресло с высокой спинкой в углу комнаты. Кресло было повернуто к его столу, за которым стоял небольшой алтарь. Сидеть на этом месте означало находиться одновременно под взглядом кардинала и Императора. Воистину, место, спасительное для души.

- Что происходит, Мейсон? – спросил Ривас.

Я сел в кресло, глядя прямо вперед, в глаза моего друга и в глазницы черепа на алтаре. Я рассказал Ривасу все, настолько спокойно, насколько мог, говоря только правду без преувеличений. Я описал то, что казалось мне реальным, и то, что могло быть иллюзией. Я уже не мог решить, что из этого было реальным, а что нет. Кошмар, в котором лицо Элианы превращалось в череп, тревожил меня все больше. Я не хотел думать, что безглазый ужас был более реальным, чем представляло мое подсознание.