История одной любви "Любить волка. Быть волком" (СИ) - Мигаро Лилия. Страница 60

А изумление всё висело в воздухе звенящей тишиной. Никто не двигался с места. Все, и судьи тоже, просто смотрели на Матрону. Поэтому её тяжёлый вздох получился особенно громко. И я поняла, пора. Встала со своего места и сделала только шаг в сторону судей, не больше.

— Думаю пришедших представлять не имеет смысла. Скажу только, что Матрона и Богдан теперь члены моей стаи. А остальное расскажет сама Матрона. Её слово закон для любого представителя нашего мира. Её устами говорит сама луна.

— Спасибо. — Матрона подошла ко мне и сжала руку. — Я хочу поведать вам, как наш мир прогнил и как одна маленькая девочка стала той силой, что очистила рану выдавив гной и очистив рану. А заживление это уже наш удел. Фонберины были лишь изгнанниками из собственной стаи. Они словно дикие псы без дома и стаи кусали обороняясь. Но всё изменилось, когда в стражах появились предатели. Те, кто желал власти и денег. Они помогли Фонбериным собрать стаю и подсказали как сломать и подчинить себе новых членов своей стаи. Они помогли им прятаться и избегать наказания. И уже покойный вожак Волков многое узнал, пятнадцать лет назад. Он обратился к своему другу, тому в кого верил. Беляеву Герасиму. А он, он сам увяз во всём так сильно, что предал не просто то, во что верил когда-то и что воспитывал в своих учениках, он предал дружбу. Он лично участвовал в загоне деда Волковой и смертельный удар нанёс именно он. Этим он повязал себя кровью со своими союзниками. Но вернусь на двадцать лет назад. Когда от рук старика Фонберина была смертельно ранена жена Беляева Именно тогда он встретил свою новую жену главу стада Кабановых. Он был в печали, а она утешила. Сначала стала другом, потом любовницей. А когда появился их первенец, то женой. Они поженились тайно. И тогда он пошёл против своих убеждений. Кабанова ловко и уверено убеждала своего мужчину, что наш мир не примет их дитя, Рождённого от разных оборотней. И он решил дать сыну дом и стабильный доход. Отошёл от правил, которые так рьяно защищал. Потом ещё раз и ещё… После рождения второго ребёнка он уже не видел смысла следовать правилам, только умело скрывал следы. Моя бывшая стая, мой муж, он был убит по приказу Беляева. Он, как и дед Волковой узнал слишком многое и доверился своему другу — Беляеву. Доверенные лица Беляева и его самки искали меня каждый день. Были кровавые обряды со старой магией. Были поисковики. И даже Фонберина исползали лес вдоль и поперёк в поисках меня. Я жила добровольной узницей ожидая, когда выбранный мною путь из показанных луной придёт в ту точку, когда маленькая девочка превратится в сильную и бесстрашную волчицу. За всё надо платить. Она за безопасный мир оборотней смогла пожертвовать своей парой. Луна за это её вознаградила — уберегла её пару. Поступи тогда Волкова иначе, выбери она себя вместо стаи и нашего мира, ни она ни её пара не выжили бы. Как дети Беляева и Кабановой. Они слабы, больны и не могут обращаться в зверя. Луна наказывает тех, кто обижает её детей. И она заперла зверя в детях тех, кто не ценил жизни её детей. Сегодня я обвиняю Беляева и Кабанову в сговоре с Фонбериными и преступлениях против нашего мира. Я назову имя каждого и все его преступления, подтверждения моим слов, те кто мне не верит, вы найдёте в тех бумагах, что в суд предоставила Волкова и Князев в семи фургонах. Я даже назову имена тех, кто виновен не меньше, но доказательства на них не нашли. А справедливую меру наказания озвучит суд стай. Такова воля луны.

И Матрона словно поменялась в лице. Она сияла изнутри, лицо побледнело до молочного белого. А её голос, словно не её, молодой девицы. Он звучал ровно и монотонно, и никто не смел прервать этот рассказ. А она говорила и говорила. Имена, фамилии, даты, события. Всё сухо по фактам преступлений. А судьи писали каждое имя со списком преступлений и их коротким описанием. Бумаги с их записями уже не помещались на столе и разлетались по полу. Секретарь собирал и раскладывал по коробкам, которые принёс Гришин. Сами стражи хмурились. Присутствующие то замирали, слыша очередное имя или событие, то утирали тихие слёзы. А Матрона стояла на месте, не двигаясь и не прерываясь. Она говорила и говорила, но выглядело всё так, словно её устами говорила сама луна. И все слушали.

Когда Матрона закончила говорить и пошатнулась к ней тенью метнулся Богдан. Поддержал женщину. А она обернулась к судьям и заговорила ослабевшим голосом, своим голосом.

— Я отосплюсь ночь, и мы продолжим, завтра в семь утра.

Богдан помог подойти её ко мне. Она улыбнулась, тепло и мягко.

— Пойдём домой.

И мы пошли. Все молча вышли и расселись по машинам, и мы поехали в дом Князева. Молча поужинали. Как оказалось, когда мы вышли из здания, была уже глубокая ночь. Молча поужинали и разошлись по комнатам. Сегодня я спала со своим мужчиной. И как приятно было проснуться в объятьях любимого. Я снова лежала на нём и крепко обнимала его. А проснулась от вкуса крови во рту.

— Что, почему я …

— Милая, давай я схожу туалет, а потом ты спросишь всё что хочешь.

— Я что? Не пускала тебя? — Я сползла со своего мужчины заметив покусанное плечо и грудь и кровь.

— Стоило мне шевельнуться, — он говорил, убегая в туалет и договаривал уже оттуда, — как ты начинала рычать, сжимать меня крепче и кусаться, когда я пытался сбежать от тебя в туалет.

Он пропал там минут на пятнадцать, а вернулся с мокрой головой и чистый.

— Но знаешь, мне нравится, как ты реагируешь на меня даже во сне. Можешь и дальше кусать, и обнимать.

Насладиться предрассветным временем нам не дали. Стоило нам заговорить, как к нам в комнату вошла обиженная Света. Она прошла к столу с ноутбуком и уселась на кресло. Развернулась и чуть отъехала на колёсиках.

— Привет братишка. Я рада что ты вернулся.

— Приветик. А чего это ты без стука и с таким лицом?

— Прости, но тебе придётся тоже пострадать. А почему, пусть тебе твоя пара расскажет.

— Малыш, что это с ней?

— С ней? Ничего особенного. Она просто забыла, что уже давно выросла из возраста Лизы. Оскорбила моего брата и мою семью. А теперь обижается на то, что я не потребовала за оскорбление, нанесённое её словами поединок чести, а просто отказалась потакать её капризам.

— Капризам? Ты предложила моему мужчине, моей паре кинуть зов!

— Замолчи и слушай меня внимательно. Ты была пьяна и расслаблена, ты согласилась на близость с мужчиной. И потребуй что-то ты на этом этапе, я была бы на твоей стороне. Но вы протрезвели и обернулись. Признали друг друга ночью и утром продолжили забавляться. Он не ушёл утром, оставив тебя одну с неизвестностью. Он пришёл с тобой к своему вожаку и твоему вожаку и попросил разрешить ваш брак. Он просил руки у твоего отца. И всё это в присутствии не простых людей или оборотней. Там были представители совета и сотник стражей. Ты знала, что я приняла его в семью братом. И отказала ему в присутствии всех заявив, что он безродное ничтожество. Ты угадала. Его в стае лишили рода. Лишили фамилии и семьи. Он был на правах раба в собственные стаи. И наблюдал, не имея возможности что-то сделать, как так же относились к его матери и сестре. Но сейчас он мол брат. Он полноценный член моей стаи. И ты своими капризами маленькой избалованной девочки оскорбила меня, моего брата, мою стаю. И ты обидела его. Ты боялась? Верю. Могла сбежать. Могла расплакаться. Могла довериться своему мужчине, своей паре раз признала его таковым. Но ты отреклась от него. В присутствии двух вожаков, членов совета и членов его и своей семьи.

— Но я же не знала. — Она глотала слёзы.

— А тебе и не надо знать. Тебе надо быть взрослой и рассудительной. Тебе надо было не причинять боль своей паре. — Я нехотя обернулась к Сергею. — Но видно это у вас семейное.

— Леночка, я …

— Не сейчас. — Жёстче чем хотела я оборвала Сергея. И ушла в душ. А когда вышла меня ждал только Сергей. Он потянулся ко мне, хотел обнять. Но что-то в душе засело, колючее и не объяснимо жгучее, что-то, что оттолкнуло его. И я молча увернулась и прошла к выходу. Внизу на кухне суетились женщины. Я помогла накрыть на стол и после молчаливого завтрака мы все поехали в суд. Я сидела на переднем сиденье, за рулём Дэн, сзади Ксенья, Матрона и Богдан. У всех на сердце было тяжело и все молча сопели.