Танец марионетки (СИ) - Кравченко Елена Евгеньевна. Страница 14

Жоффрей внимательно смотрел на Анжелику. Он понял, что наверх она пришла уже в полубессознательном состоянии. Он сам помнил, какой потусторонней она ему показалась. Она не видела вокруг себя ничего, кроме звездного неба. И её что-то испугало. Что «она это тоже звезды» или что «она одна во вселенной». Он вспомнил первую ночь. «Я — это звезды» — сказала она. Но она не была тогда потрясена этим, даже наоборот, казалось — она счастлива. Но в этот раз эти слова её поразили и надломили.

Анжелика хотела встать, но Жоффрей её удержал.

— Нет, любовь моя, доктор сказал, чтобы вы отдыхали. Вам надо прийти в себя, набраться сил.

Она непонимающе посмотрела на него: «Доктор»?

— Ребенку может повредить ваше состояние. — с некоторой робостью и даже извинением произнес он.

Анжелика молчала. Казалось, она не знает о чем он говорит.

— Ребёнку?

— Да, любовь моя, скоро у нас будет малютка. Граф или графиня.

Глаза Анжелики расширились от ужаса. Теперь она вспомнила. Вспомнила все, что было вчера. И наверху, и в галерее. Она вся подобралась и постаралась отодвинуться подальше от мужа. Жоффрей понял, что она даже не подозревала о своем положении. Но могла ли она этого не понимать? Ведь уже три месяца — если верить доктору. Да если и не верить… он сам прекрасно знает, сколько этому еще не рожденному малышу. Ведь он с ней был только раз. В брачную ночь. Она не могла быть такой наивной. Анжелика росла почти как деревенский ребенок, а они рано все узнают. Но что-то полностью вытеснило из нее даже мысль о такой возможности.

— А ты сам! Ты сам тоже не знал? Или не хотел знать? Или тоже забыл о зачатии? — опять начал насмехаться над ним его личный дьявол. — Она тогда была совсем невинна… Но ты, который всегда избегал ненужного отцовства в своих любовных похождениях… А теперь пытаешься предъявить ей претензии, что она этого не заметила. Ты тоже не заметил? Ты просто отметил её печатью плоти: она моя. Ты был так очарован её молодостью, красотой, покорностью, чуткостью её тела, что забыл обо всем. Ты настолько растворился в ней, что не мог потом вспомнить подробности её восхитительного тела. Ты ощущал его всё сразу, а не частями. И ты был счастлив, что как муж, имеешь право обладать этим сосудом любви — всем, а не какой-то его частью. Ты хотел увести её за собой в страну Цитеру**, но она ушла одна… к звездам… не взяв с собой тебя. Она даже не думала о тебе. И ты просто отринул все воспоминания о возможных последствиях.

Жоффрей снова пережил ужас, похожий на тот, у закрытой двери в ту ночь. Он уже тогда знал, что она его не простит. Он сам себе не может этого простить. А теперь… теперь все стало еще хуже. Во много крат хуже. Он не оставил ей выбора даже в этом — быть или не быть ребенку. Ей ни в чем не дали права выбора: ни в замужестве, ни в брачной ночи, ни в материнстве. Он сам был одним из тех, кто не дал ей этого права

— Мой ангел, забытый на пыльной дороге… Сможешь ли ты когда-нибудь мне доверять? Сможешь ли забыть, как властен я был, не дав тебе возможности выбрать, решить самой… даже если при этом и смог доставить тебе удовольствие?

Выражение её лица было невыносимо для него. Он хотел опять дотронуться до её щеки, но она с таким отчаянием проговорила: «Уходите! Оставьте меня!», что ему стало больно.

Его счастье разлеталось на кусочки.

— Отдыхайте, душа моя. Я пришлю к вам Марго.

Анжелика лежала сжавшись в комочек. Она была потрясена.

— Ребенок. У меня будет ребенок. Но почему я этого не заметила и не поняла раньше? Это ведь так просто заметить… за три месяца. Я была слишком занята другими мыслями, чтобы подумать о такой возможности. Я ненавидела своего мужа и жаждала любви. И все мои помыслы были направлены на это. За балами и приемами я не обратила внимание, что не пришли неприятные дни. Даже то, что грудь у меня немного округлилась, а тело расцвело, я приняла как должное и не связывала это с беременностью. Или… не любя мужа, я подспудно отбрасывала эту мысль, не желая этого ребенка?

У меня будет дитя Жоффрея, а я так и не узнала, что такое любить. Он обладал мной только один раз и этого оказалось достаточно.

Анжелика путалась в мыслях. Она не могла выразить их точно и не понимала, что же собственно она хочет сказать, а главное — понять:

Что её так потрясло? То, что у нее будет ребенок? Но она замужняя дама и это вполне естественно.

То, что это будет дитя Жоффрея? Но он её муж — естественно, что ребенок будет его.

То, что меня не спросили — хочу ли я этого! Вот что! Все опять решили за меня. Как в Монтелу, как здесь…

А если бы предоставили решать мне? Если бы у меня был выбор? Что бы я выбрала?

Перед ней мелькали: Монтелу, Франсина в разоренном доме, свадебная Тулуза, она в домике на Гаронне; а рядом с ней ухмыляющийся Лозен, тянущий к ней руки, печальный и надменный Жоффрей, веселый Андижос. Все это кружилось перед ней. Ей сказали — выбирай… Но все вокруг вращалось и расплывалось…

И она снова погрузилась в полубессознательное состояние вместе со своими страхами и отчаянием.

Жоффрей просидел рядом с Анжеликой всю ночь, после того как Марго прибежала и сказала, что Анжелика опять потеряла сознание. Она металась и бредила. Он постоянно накрывал её простыней, вытирал пот с горячечного лба, держал маленькую холодную руку… если она её не вырывала. Кое-что ему стало понятно из её отрывочных видений. Она без конца повторяла имена: Лозен, Карменсита, Франсина. Она с ужасом спрашивала: «Николя, что с ней?» Умоляла: «Мелюзина, помоги им!» С нежностью повторяла — «Благодарю, Андижос». И среди этого бреда он постоянно слышал — «ангелика».

Жоффрей понял, что в последний день произошло что-то связанное с Лозеном, Андижосом и Карменситой. С этим он разберется. Мелюзина… Судя по имени — какая-то колдунья из их края? А Николя и Франсина? Из её прошлого? Скорее всего и прошлое, и настоящее как-то оказались связаны, это и вызвало у нее потрясение. Но он ничего о ней не знает! Он не знает её прошлого! Кто все эти люди и что они для нее значили? Он решил начать с Карменситы и ангелики. Это было легче всего. Потом разберется с Андижосом и Лозеном.

К утру кризис прошел. Анжелика полностью пришла в себя. Но она была только своей тенью. Худенькая, прозрачная и трогательная. И… безразличная. Безразличная ко всему, а не только к нему.

Доктор Перрье не разрешил ей пока вставать. Да ей и не хотелось. Однажды пришла Марго и протянула ей коробочку. В ней были зеленые липкие стебельки — дягиль. Анжелика с изумлением посмотрела на Марго:

— Откуда это?

Марго улыбнулась: это было первое проявление чувств у Анжелики за время болезни.

— У моей знакомой тетка — настоятельница монастыря. Они там варят засахаренный дягиль***. Тетка поделилась рецептом с племянницей. Только в монастыре варят на коричневом сахаре, а моя знакомая на белом. И дягиль у нее получается красивого зеленого цвета. Она однажды угощала меня. Вчера мессир граф спросил, не знаю ли я, почему вы могли всю ночь в бреду говорить об ангелике. И я вспомнила, про это лакомство. Он попросил принести для вас немного, если это возможно.

— Я бредила? — растерялась Анжелика.

— Да, всю ночь, когда вы упали в обморок. А мессир де Пейрак сидел рядом, менял вам полотенца на лбу, грел руки, укутывал.

— Зачем? Зачем он сидел, разве нет служанок?

— Он очень переживал. Он был в отчаянии, когда принес вас на руках из комнаты с телескопом.

— Он меня принес? — в смятении проговорила Анжелика.

— Да. Это хорошо, что он был там. Иначе мы могли бы не найти вас до утра. Туда почти никто не ходит. Только слуги иногда. Когда он вас положил на постель, вы были похожи на сломанную лилию. Белая и холодная, совсем не живая. Мне показалось… что я снова вижу его…

— Кого, его?

Марго посмотрела на Анжелику с сомнением, но потом все же рассказала:

— Мессира графа. Я нашла его маленького, замерзшего, изломанного и исполосованного саблями. Все думали, что он не выживет. — Марго говорила тихо, ей было тяжело это вспоминать. — До двенадцати лет он не ходил. Никто не верил, что он встанет и пойдет. Но мать его выходила. Она никому не доверила его лечить, даже докторам.