Танец марионетки (СИ) - Кравченко Елена Евгеньевна. Страница 9

— Он хочет, чтобы я тоже, как и эта женщина, умоляла его о любви! Но я не хочу этого! Не хочу! Он мне отвратителен.

Вдруг она вспомнила, как после ухода профессора совершенно свободно разговаривала с ним и смотрела ему в лицо. И его вид не возмущал её.

— И сегодня, когда я постучалась, я тоже спокойно смотрела на него. Я была возмущена, раздражена. Но не его видом, а той сценой, свидетелем которой я стала.

«О, я уверена, она будет великолепной ученицей! Как и меня, ты сумеешь убедить её, что она единственная из женщин…» — услышала она голос Карменситы.

— Пусть попробует меня убедить! Не думает же он, что я брошусь ему на шею!

Еще какое-то время Анжелика сидела, ни о чем уже не думая. Ей стало жаль, что она пропустила сегодняшний прием из-за своего же неблагоразумия и что она не услышит Золотой голос королевства.

И вдруг под окнами послышались звуки гитары. Она выглянула в сад, но в темноте тенистых рощ не смогла никого разглядеть.

— Наверное, Энрико пришел ко мне. Как мил этот юноша. Он решил меня развлечь…

Но вот невидимый музыкант начал петь. Его сильный низкий голос не был голосом пажа. Этот певец был непревзойденным мастером. Его голос обладал исключительной мощью. Анжелика не понимала всех слов, но одно слово звучало вновь и вновь: «Amore! Amore!»

Любовь!

Постепенно она поняла: «Это он, последний из трубадуров, Золотой голос королевства!» Никогда раньше она не слышала такого необыкновенного голоса. Порой ей говорили: «Ах! Если бы вы слышали Золотой голос королевства! Но он больше не поет. Когда же он снова будет петь?» А затем на нее бросали насмешливый взгляд, жалея, что она не слышала главную знаменитость их провинции.

— Это он! Это он! — твердила Анжелика. — Но почему он здесь? Неужели ради меня?

Она открыла дверь и, прижав руки к груди, чтобы сдержать биение сердца, выскользнула из зала, спустилась по белой мраморной лестнице и вышла в сад. Жизнь! Неужели она наконец начнется и для Анжелики де Сансе де Монтелу, графини де Пейрак? Потому что любовь это и есть жизнь!

Мужчина был в бархатной маске. Черный атласный платок на итальянский манер, завязанный на затылке, скрывал волосы. Привыкнув к темноте беседки, она увидела, что его слегка потрепанный костюм был любопытной смесью одежды слуги и комедианта.

— Вы чудесно поете, — произнесла Анжелика, видя, что трубадур не двигается. — Но я хотела бы знать, кто вас послал.

Мужчина говорил медленно, тихим голосом, словно опасался быть узнанным.

— Никто, мадам. Я прибыл в Тулузу сегодня вечером и сразу отправился в отель Веселой Науки, где собралось веселое и многочисленное общество. И где я намеревался петь свои песни. Но, узнав что вас там нет, я тотчас помчался вслед за вами. Ибо в Лангедоке слава о красоте графини де Пейрак столь велика, что я уже давно мечтаю увидеть вас.

— Ваша слава не менее велика. Вы ведь тот, кого называют Золотой голос королевства?

— Да, это я, мадам. Ваш покорный слуга.

Анжелика села на мраморную скамью, которая опоясывала беседку. Аромат вьющейся жимолости опьянял.

— Спойте еще, — попросила она.

Страстный голос зазвучал снова, но чуть мягче и глуше, чем раньше. Эта песня была уже не призывом, а скорее жарким чувственным откровением:

Я пью твои губы,

Хмелея от счастья,

Пьянея от их тепла.

Я чувствую бархат,

Их нежность,

Причастность

К всем тайнам

И власть греха;

Анжелика закрыла глаза. Его голос сильнее, чем пылкие слова, завораживал ее, погружал в неведомое доселе наслаждение.

Их сладость и терпкость,

Их ласку и силу,

Их страстность,

Призыв в крови…

Я пью твои губы

Хмелея от счастья

И тая от их любви.

Голос смолк. Незнакомец скользнул на скамью. Он крепко обнял ее одной рукой, с нежной настойчивостью другая приподняла ее подбородок. Анжелика инстинктивно поняла, что мужчина знает толк в любви и одержал немало нежных побед. Эта мысль на мгновение расстроило женщину, как будто у неё были особые права на трубадура. Но едва губы певца прикоснулись к ее губам, у Анжелики закружилась голова.

— Я не должна так поступать… Это грех! Что, если Жоффрей застанет нас…

Ей казалось, что сейчас она лишится чувств или заплачет. И это мгновение ей что-то напоминало… Свежесть лепестков фиалки и их сладостную нежность… когда Жоффрей целовал в свадебную ночь… Она также чувствовала на своих губах запах фиалок, лишалась чувств, и ей хотелось плакать, когда он от нее отстранялся. И он так же приподнимал её подбородок, чтобы поцеловать в первый раз. И таким же властным жестом он привлекал к себе в галерее, где она благодарила его за подарок. Заметив, что пальцы трубадура ласкают ее обнаженную грудь, которую тот незаметно высвободил из корсажа во время поцелуя, она с трудом немного отодвинулась и… заметила, как сверкнул камень на кольце… На кольце её мужа!

— Вы созданы для любви, — шептал ей трубадур. — Стоило мне коснуться вашей кожи, я понял это.

— Простите меня, — пробормотала она в смятении. — Но я не знала… я не знала…

Анжелика не понимала, что происходит. Это не Золотой голос, а Жоффрей! К чему эта комедия! А если бы она не узнала его? Ей так хотелось немного любви… А это был её муж. Самообладание покинуло её в ту ночь, и она уже почти готова была потерять голову и сейчас. Если бы это произошло, он бы обвинил в неверности? Или зло посмеялся над порывистостью? Она чувствовала, как её охватывает гнев. Да он завладел тогда телом против ее воли (ну, или почти против воли). Она сама не знает как, не помнит, все это было как в тумане. А теперь он пытается забрать душу. Он её околдовал! Как сегодня у закрытой двери.

— Чего вы не знали, сердце моё?

Так как она не ответила, он прошептал:

— Вы не знали, что поцелуй может быть таким сладким?

Анжелика чувствовала, что теряет голову. В этот раз от возмущения и гнева, настолько отвратительным ей показалось то, что муж её соблазнял. Она, дрожа каждой клеточкой тела, с нарочитым послушанием, как не раз делала это в монастыре после своих проделок, позабыв о том, что сама себе обещала быть благоразумной только несколько часов назад, тихо произнесла:

— О да, Жоффрей, я этого не знала. — И подняв голову, с абсолютно спокойным лицом, но с бушующим в её глазах и во всем её существе гневом, посмотрела на графа. То, что она увидела, ей очень понравилось и даже смягчило: де Пейрак был ошеломлен.

Удивительно было и то, что в этот момент она его не боялась. Или из-за поступка графа, во время которого она тоже вела себя небезупречно, или потому, что на нем была маска, скрывающая шрамы. Впрочем, она не боялась его уже вчера, вспомнила она. Конечно, его шрамы ужасали. Но она уже не чувствовала отвращения к его лицу, вспомнив, как он с интересом рассматривал её во время разговора. И тогда ей нравился его заинтересованный взгляд.

— Вы не объясните мне, мессир, зачем вам понадобилось играть эту комедию, выдавая себя за Золотой голос королевства?

— Но я и в самом деле Золотой голос королевства. — приходя в себя, сказал Жоффрей де Пейрак.

Теперь уже смущена была Анжелика:

— Но… почему я этого не знала?

— Я просил, чтобы вам об этом не говорили. Но, возможно, вы сами не так уж стремились обнаружить мои таланты? — язвительно произнес граф, уже полностью пришедший в себя.

— А вам не приходило в голову показать мне эти таланты в Отеле? — снова закипая, забыв о благоразумии и двусмысленности всего происходящего, уязвленная его тоном, почти выкрикнула Анжелика. — Но вы запираетесь в лаборатории или мчитесь во дворцы тулузских жеманниц, чтобы наставлять их в поэтических рифмах.

— Вам не хватает меня, мадам? — тихо, с завораживающим обольщением в голосе произнес Жоффрей.

Эта интонация сразу привела в себя Анжелику, ей показалось, что опять хотят похитить её душу. Но возмущение от происходящего не дало ей полностью взять себя в руки, и она ответила с сарказмом: