Рогора. Ярость обреченных - Злотников Роман. Страница 3

Герцог Бергарский, задумчиво выслушав Торога, коротко кивнул.

– Но, Эдрик… Вспомни наш разговор этим утром… Моя семья должна уцелеть. Ты меня слышишь?

И вновь утвердительный кивок.

– Слово чести, Торог. Я сделаю для них все возможное.

– Быть по сему.

Часть первая

Утро псового лая

Глава 1

Осень 107 г. от восстания мамлеков

Алпаслан [6], баш каракуллукчу [7] серденгетчи [8]

Алпаслан плохо помнил свое детство. Смутные, смазанные картинки убранств внутренних покоев гарема, улыбка матери и ее ласковые, теплые объятия. Но встречи с мамой были не слишком частыми, большую часть времени будущий сотник «рискующих головой» проводил при кухне. В будущем, глядя на казан-и шериф орты [9], Алпаслан любил шутить, что к судьбе ени чиры его готовили с самого детства.

Впрочем, так оно и было. С того момента, как их продали в гарем, его будущее было предопределено. Впрочем, первые годы, проведенные рядом с мамой, а потом и младшенькой сестренкой Эсиной, были настоящим подарком судьбы… Каких трудов, каких усилий стоила матери борьба за то, чтобы в неволе ее не разлучали с сыном и чтобы господин Беркер-ага купил ее в свой гарем вместе с малышом, – этого не знает никто.

Джемила – будущий муж неслучайно назвал мать Алпаслана звездой, в ее внешности соединились черты восточных и западных народов. Золотые, как перезрелая пшеница, волосы, ярко-зеленые, словно омуты лесного озера, и в то же время чуть раскосые, как у степнячек или заурок, глаза, восточный овал лица… Ни раннее материнство, ни торхское рабство никак на ней не сказались – впрочем, кочевники, захватившие мать Алпаслана, умели ценить такой дорогой товар, как женская красота. Ценить и беречь.

За девственницу с такой внешностью торхи могли бы запросить меру серебра, равную ей по весу. Сквозь их руки прошло множество рабынь, но немногие обладали такой яркой красотой… Они и хотели выкинуть нечто подобное, забрав сына, – но мать Алпаслана в ярости поклялась, что, если ее разлучат с ребенком, она изуродует свое лицо. Торхи поверили. А Беркер-ага с улыбкой выслушал пылкие речи наложницы, впрочем вскоре ставшей женой, и согласился принять ее сына. В те годы он был румели агасы – старшим офицером, отвечавшим за набор мальчиков и юношей в учебный корпус ени чиры. Еще один новобранец, довеском отданный к красавице-наложнице, нисколько его не смутил.

Да, первые годы Алпаслан помнит смутно… Впрочем, тогда он носил иное имя, коим его величала лишь мать, – на кухне, где ребенок проводил большую часть времени, его называли разными обидными прозвищами. «Белая собака» было самым «нежным» из них. Впрочем, такое отношение к мальчугану сохранялось лишь до того момента, пока мама не стала младшей женой Беркера-ага. С появлением маленькой Эсины изменился как статус молодой женщины, так и ее привилегии – и последние полгода жизни в гареме мальчик провел рядом с мамой и сестренкой в женских покоях.

Самое лучшее, самое спокойное и счастливое время в его сознательной жизни…

А в семь лет Беркер-ага отдал его в корпус ени чиры. И тут-то мальчуган узнал, что такое настоящая ненависть, ярость и страх. Пусть на кухне гарема его унижали и обзывали обидными словами, там его, по крайней мере, никто не бил. Легкие подзатыльники (правда, будучи на кухне он их легкими не считал) не в счет. А вот в корпусе…

Сейчас Алпаслан вспоминал это время с легкой ностальгией – ибо он с честью, достойно мужчины прошел все испытания, брошенные ему судьбой. Корпус стал местом, где сырое железо его тела и души было расплавлено и перековано заново – в стремительный и разящий клинок. Вот только чего будущему «льву» стоила эта перековка в те детские годы…

Сегодня Алпаслан умом понимал причину ненависти будущих соратников. Зависть. И хотя бывший раб никогда не думал, что у других могут быть основания ему завидовать, он очень сильно ошибался…

До корпуса Алпаслан никогда не голодал, даже не знал такого понятия – голод. Пусть на кухне его кормили не яствами для гарема, но на миску жирной бобовой похлебки на мясном бульоне, да с изрядным куском пресной лепешки он всегда мог рассчитывать. Перепадало ему и с господского стола, а уж мама всегда запасала сладостей к их встрече. Попав же в корпус и столкнувшись на первых порах с довольно скудным рационом (как ему тогда казалось), мальчишка позволил себе сказать об этом вслух, ну а заодно поведать только-только появившимся товарищам, как питался раньше. Его жестоко избили – и продолжали избивать всякий раз, когда «откормыш» приходил есть.

Учителя в тот момент еще не вмешивались в отношения между будущими ени чиры. Какое-то время мальчишкам лишь давали немного еды из остатков трапезы старших учеников, да предоставили ночлег в старой, полуразвалившейся казарме. Зато учителя ненавязчиво, но очень внимательно следили за тем, как себя проявят юноши, находясь в среде себе подобных, среди равных. Будущие харизматичные лидеры нередко проявляли себя именно в этом бараке.

Но вряд ли кто смог бы разглядеть в забитом до полубессознательного состояния мальчишке будущего командира «рискующих головой». Нет, тогда Алпаслан, еще не получивший своего настоящего имени, подвергался избиениям и унижениям за все совершенные в жизни проступки.

Что за проступки, если не вспоминать о сытом пузе? Ну как же, ведь он провел первые семь лет рядом с мамой, живой мамой, – в то время как большинство будущих ени чиры были сиротами, лишившимися отцов и матерей в самом юном возрасте. Мало кто из них помнил родительскую любовь и ласку.

А еще его мама стала женой румели агасы – человека, в котором многие видели первопричину своих бед. Да, не Беркер-ага оборвал жизни их родных ударами острого ятагана, не он продал их в рабство. Но для юных зверьков, коими являлись будущие ученики корпуса ени чиры, именно румели агасы олицетворял все зло, несомое султанатом, а Алпаслан стал удобным громоотводом их ненависти.

Мальчишку не убили и не покалечили лишь потому, что семилетние дети еще не ожесточились до крайности. Но и без того постоянный голод и побои практически сломили Алпаслана.

Однажды, в бессилии греясь на солнце после очередной порции тумаков вместо похлебки, мальчик вдруг почувствовал чей-то недобрый взгляд, чье-то присутствие. Испуганно распахнув глаза, он увидел над собой замершего Беркера-ага. Благородное, красивое, мужественно-волевое лицо румели агасы исказила гримаса брезгливого презрения. Вдруг он легким движением руки бросил что-то под ноги мальчишке и произнес слова, которые Алпаслан запомнил на всю жизнь:

– Твоя мать просила о тебе позаботиться, и я внял мольбе супруги, хоть и не вижу в ней смысла. Так что послушай мою мудрость, сын лехского пса: ты или станешь ени чиры, или сдохнешь от голода! Третьего не дано. Я уверен, что вскоре тебя не станет, ведь тот, кто не способен защитить себя кулаками, не защитит и клинком! Впрочем, ты можешь попытаться доказать мне обратное, коли хочешь жить…

Беркер-ага ушел, а Алпаслан еще долго разглядывал сокровище, что бросил румели агасы ему под ноги, – маленький кухонный нож.

Нет, Беркер-ага был не прав на его счет: мальчик пытался защитить себя кулаками каждый день. Но его хватало на два-три, а чаще всего на один удар, прежде чем стая голодных и злых сверстников сбивала его с ног и отчаянно мутузила. И все же он защищался. Вот только сил с каждым днем становилось все меньше… Однако ощутив в руке приятную тяжесть маленького ножа, коим он когда-то разделывал лук на кухне, Алпаслан почувствовал в себе целое море силы – и уверенность, что в этот вечер все изменится.