Слишком много колдунов (СИ) - Жигмытов Цокто. Страница 38

— Ответ: «Прима не говорит ни слова, а просто прикасается пальцем к голове».

— Здорово, — сказал Питер. — Поставила на место.

Аслан бросил читать газету.

— Я думаю, она предложила ему дружбу и статус плутонического поклонника, — сказал он. — Это унизительно, согласен. С другой стороны — после премьеры она станет звездой, а он останется тем, кем был.

— То есть жадным пьяницей и дебоширом, — с отвращением закончил Питер. — Кстати, что значит «плутонический»?

— Это значит, без близких физических отношений, — сказал Аслан, листая странички в своём планшете. — Если я ничего не… А, вот. Происходит от названия планеты Плутон, орбита которой наиболее удалена от солнца.

— Понять её можно. Я бы тоже держал такого…. удалённо, — пробормотал Питер.

Аслан снова укоризненно глянул на него, но ничего не успел сказать, потому что появился Жак. Он был чист, нетрезв, помят, со слегка заплывшим глазом (с утра) и очень деловит.

— Чего сидим? — требовательно спросил он. — У нас мало времени. Через пятнадцать минут мы должны быть в театре на Буальдьё.

— Жак, премьера завтра, — сказал Аслан и щелкнул пальцем по плакату.

— Прекрасно, — ответил Жак через секунду и упал лицом вперёд.

Несколько секунд Питер и Аслан молча смотрели на недвижное тело друга.

— С тебя пятьдесят франков, — сказал Питер.

На следующий день разговор за поздним завтраком Жак опрометчиво начал с претензий.

— Можно подумать, — сказал он, разглядывая стакан холодной воды, стоявший перед ним, — вы сами никогда не напивались.

Аслан поднял брови.

— Мы?

— Я не разбивал зеркал, — сказал Питер. Он перевязывал пояс ремесленного фартука потуже.

— Не ломал вешалок, — добавил Аслан. На нём тоже был фартук.

— И не засыпал в зале лицом в пол, — бессердечно подытожил Питер. Они не были склонны к деликатности, потому что, во-первых, оба были в рабочих фартуках, а рабочим не пристало миндальничать, а во-вторых, они только что разгрузили подводу с досками и переправили их на чердак, вдвоём и без Жака.

— И было-то всего один раз, — сварливым голосом сказал Жак в окно.

— Три, — сказал Питер.

Жак поглядел на Аслана.

— Не спорь с ним, — мягко посоветовал тот. — Я и так уже должен ему пятьдесят франков. Опять. Которые ты должен мне, если по справедливости. Если тебе знакомо такое слово — справедливость.

— Моё сердце разбито, — сообщил Жак.

— Ладно, — согласился Аслан. — Черт с ними, с деньгами. Лишь бы ты был счастлив.

— Я не буду счастлив, — сказал Жак.

— Она тебе ничего не обещала, — сказал Аслан.

— А я ни на что и не рассчитывал, — сказал Жак.

— Плюнуть, растереть и забыть.

— Именно, — сказал Жак и осторожно встал из-за стола. — Я пойду оденусь и подышу на улице, а вы подумайте над вечерними нарядами.

— А что тут думать? — сказал Аслан.

— Никаких мундиров, — твердо ответил Жак, поднимаясь по лестнице.

Питер длинно фыркнул.

— Что? — сварливо спросил Аслан.

— Не далее как вчера, — с нарочитой серьезностью сказал Питер, — я обнаружил на чердаке замечательный сиреневый фрак.

Аслан молчал.

— Но вот беда, — продолжал его друг. — Оранжевая бабочка от этого фрака куда-то запропастилась. Возможно, сердобольные друзья, не желающие мне позора. Но скорее всего моль.

— Хватит болтать, — сказал Аслан хмуро. — Что там надо сколотить на чердаке, ты говорил?

— Я сам сколочу, — быстро сказал Питер.

— Я хочу поучаствовать, — упрямо сказал Аслан. — Выходной всё же.

Питер некоторое время смотрел на него задумчиво, затем произнёс:

— Хорошо. Смотри, вот чертёж.

— Чертёж? — эвакуатор прищурился.

— Да. Чертёж. Спасибо, кстати, за идею. Надо будет разобрать крышу с торца, а внутри чердака застелить те доски вдоль. Сплошным ровным настилом, во всю длину чердака, по центру от края до края, очень ровно.

На листе бумаги были изображены две параллельные линии от края до края.

— Не понимаю, зачем, — признался Аслан, разглядывая рисунок, будто пытаясь найти в нем что-то ещё. — Настил ладно, но почему он только по центру? Зачем разбирать крышу? Ты будешь менять слуховое окно?

— Да, менять, — не задумываясь подтвердил Питер. — А то оно слишком ээээ… узкое.

— Узкое? — переспросил эвакуатор. — А…

— Ты помогать мне будешь или вопросы задавать? — перебил его Питер. — Где-то в саду есть лом, найди его. Жду тебя на чердаке.

Аслан, который только собрался спросить, почему Питер не наймёт специально обученных плотников, лишь постоял молча да и пошёл за ломом. Через пару часов, примерно к обеду, чистый их разум приноровился-таки к грубой, шершавой и занозистой реальности, и оба новоявленных ремесленника начали вполне уверенно попадать по гвоздю, а не себе по пальцам. Дело немного усложнялось тем, что молоток был всего один, поэтому Питер самонадеянно взял топор и некоторое время пытался орудовать им как настоящий мастеровой, и лишь когда слетевший с топорища топор едва не разбил голову его другу, Аслан вежливо попросил его взять молоток, а сам стал на подхвате. Как ни удивительно, но так дело пошло значительно быстрее, и, обедая в безымянном заведении на соседней улице, где у Питера был абонемент, они пребывали в отличном расположении духа.

После обеда дело стало совсем спориться, и вскоре половина была сделана — они положили тот самый загадочный настил, но не успели разобрать кусок крыши, Питер лишь снял «слишком узкую» раму слухового окна. Всё это время королевский эвакуатор внимательным и странным образом приглядывался к грудам барахла, сдвинутым в стороны, будто надеялся увидеть там что-то, но Питер работал совершенно безмятежно, напевал себе под нос, и на подозрительные взгляды своего товарища никак не реагировал.

Премьера мюзикла была в семь, и в шесть часов друзья уже были готовы. Аслан после короткого и отчаянного сопротивления надел-таки фрак, правда, не сиреневый, а черный, в котором он выглядел, по его словам, как обгорелый попугай. В ответ на это Питер и Жак (который, кстати, весь день проспал у себя в комнате, полностью одетый для прогулки и даже с одним башмаком на ноге) дуэтом развили мысль, что посещение светских мероприятий в мундире следует запретить законодательно.

В экипаже по дороге в театр временно исполняющий обязанности заведующего кафедрой археософии и капитан королевской службы эвакуации минут десять обсуждали современное искусство, и Жак поначалу не участвовал в разговоре по причине больной головы и большой корзины цветов у него на коленях. Но затем стали обсуждать светскую жизнь вообще, и тут свободный финансист проявил живой интерес. После недолгого обмена мнениями и воспоминаниями было решено, что время частных салонов кануло в небытие и тон задают исключительно ведомственные вечеринки. К примеру, Аслан поведал, что на их недавний весенний бал пригласительные кончились ещё до объявления даты. В ответ на это Жак сообщил, что на балы Торговой и финансовой гильдии приглашений нет в принципе, а есть список фамилий, утверждающийся после внутреннего конкурса примерно за два месяца до события. Питеру, представлявшему Королевскую Академию, в этом смысле похвастать было нечем, поэтому он сварливо усомнился в качестве, так сказать, человеческого материала, что представлен на данных мероприятиях. Если в случае Аслана всё более или менее понятно, сказал он — на балы эвакуаторов ломятся безобидные восторженные провинциалки, поддавшиеся очарованию мундира, то к торговцам, здесь тон Питера стал зловеще-обличающим, стремятся попасть в основном расчётливые и очень хитрые особи, мыслящие в терминах товарно-денежных отношений, что, разумеется, недопустимо в таких тонких вопросах, как брак и будущая семья.

— Почему это провинциалки? — обиделся Аслан.

— Почему это недопустимо? — обиделся и Жак.

Перед входом в театр была толпа. Друзья выбрались из экипажа.

— Дело новое, — заметил Аслан, — модное.

— А что это такое вообще — мюзикл? — спросил Питер, поправляя галстук и напуская на себя светски небрежный вид. Аслан пожал плечами, вопросительно посмотрел на Жака.