Вижу Цель (СИ) - Мах Макс. Страница 18

В башню Эрик попал не через главный вход — если предположить, что в Ставке, и в самом деле, есть парадные двери, — а через боковой. Грит Мюстерс провела его через два охраняемых тамбура, и перед Эриком открылся просторный холл, красиво декорированном темным резным деревом и бронзой. Здесь агент его и оставила, препоручив заботам средних лет мужчины, одетого в старомодный костюм-тройку с обязательными в этом случае белой рубашкой, белоснежной манишкой и черным — в тон костюма и лакированных туфель — галстуком-бабочкой. Человек этот, если судить по внешнему виду и стилю поведения, мог быть и чиновником — скажем, одним из секретарей матриарха клана, — и слугой, кем-нибудь вроде мажордома, но мог и не быть. Кто их знает, этих холодян, как у них здесь все устроено!

Между тем, следуя за своим молчаливым проводником, Эрик миновал несколько помещений, сильно напоминавших роскошные залы во дворце Торбенов или в замке княгини Горицкой, поднялся на лифте на семь этажей вверх и, наконец, оказался в широком и светлом коридоре, в который выходило всего четыре двери, каждая из которых была обозначена одним из знаков зодиака в древнем юникоде.

— Мы на пятом семейном этаже, — объяснил сопровождающий. — Ваши апартаменты, мой лорд! — указал он на вторую дверь справа.

Эту дверь, сделанную из покрытой темным лаком незнакомой Эрику светлой древесины, украшал знак Змееносца, а за ней, и в самом деле, находились четырехкомнатные апартаменты, обставленные и декорированные в стиле Старой Европы, но со всеми современными удобствами, как это понимают холодяне, а понимают они в этом деле, как успел уже убедиться Эрик, совсем неплохо.

"К хорошему быстро привыкаешь…"

Жизнь — его собственная жизнь, — убедительно доказывала, что так оно и есть. И, хотя Эрик не уставал напоминать себе, что удача переменчива, с какого-то момента роскошь, сопутствующая богатству и высокому положению в обществе, перестала вызывать у него то искреннее восхищение, с каким он, — и не так чтобы очень давно, — рассматривал интерьеры звездной академии на Иль-де-Франс. А ведь там, как выяснилось чуть позже, ни о какой роскоши и речи не шло. Флотский стандартный минимум, предусмотренный для нижнего командного звена, к которому причислены кадеты элитных офицерских училищ, и ни копейкой больше. Но там и тогда, условия жизни — бытовые удобства, форменная одежда и питание, — представлялись Эрику едва ли не райскими благами. Что бы сказал тот совсем еще юный он, если бы узнал, что уже через несколько лет будет жить в таких вот апартаментах? Скорее всего, усмехнулся бы скептически и выбросил эту несусветную чушь из головы. Но сейчас все было по-другому, и оставалось только дивиться тому, как быстро он адаптировался к своему новому образу жизни.

Эрик прошелся по комнатам, вполне оценив, как техническое совершенство смонтированного здесь оборудования, так и великолепно воссозданный исторический интерьер. Спасибо Вере Мельник, он вполне уверенно опознал стиль модерн начала двадцатого века, и не какой-нибудь вообще из его многочисленных вариантов, а именно тот, который развился в Германских государствах Старой Земли и назывался югендстиль. Изящно и оригинально, хотя и не вполне во вкусе Эрика. Ему больше нравилась новая эклектика, как в Омуте Планка, но это, разумеется, было непринципиально. Своего дома у него пока не было, да и не предвиделось. Так что вопросы меблировки и дизайна интерьеров его пока не волновали. Как говорится, будет день, будет пища…

Вещи Эрика нашлись в спальне, где слуги, следовавшие в Ставку Вильфов на другом катере, оставили не распакованными три больших запирающихся кофра. Вестового в эту поездку Эрик с собой не взял, а чужим людям принципиально не доверял, так что открыть кофры без разрешения хозяина они не могли. Поэтому раскладывать в стенном шкафу одежду придется самому. Но лучше так, чем позволить кому-то постороннему копаться в своих вещах, особенно в укладке со специальным оборудованием. Вот с этого кофра, который он мысленно называл на флотский манер транком, Эрик и начал. Он достал из него несколько глушилок и подавителей сигнала и, настроив их так, чтобы сходу никому их было не взломать, расставил в комнате, которую, вероятно, следовало считать кабинетом. Во всяком случае, в ней стояли удобные письменный стол и кресло и был смонтирован уже знакомый Эрику по Терре универсальный терминал Глобальной Сети. Правда, первые попытки воспользоваться поисковой системой в своих интересах, предпринятые еще на Терре, закончились неудачей. У Эрика и Анны не было доступа к большинству источников "конфиденциальной" информации. Оно и понятно. Будь они сто раз посланники, в глазах хозяев — и неспроста, — они оба обыкновенные шпионы. Что, впрочем, в известной степени соответствует действительности. Любой дипломат по определению еще и разведчик, а они с Анной к тому же оба флотские офицеры.

Однако сейчас Эрик не собирался красть у холодян правительственные секреты или выведывать военные тайны. Его интересовали исключительно Вильфы, поскольку он вдруг понял, что время пришло. Пора бы уже узнать о "своей семье" что-нибудь кроме того, что небольшими порциями аккуратно скармливали ему госпожа Мюстерс и другие представители "принимающей стороны". Обед, если верить пришедшему на коммуникатор сообщению, должен был состоятся больше чем через три часа, а до тех пор Эрику любезно предложили "отдохнуть с дороги". Вот он и "отдыхал".

Вошел в локальную сеть Ставки, просмотрел быстренько несколько документов, находящихся в открытом доступе, изучил меню, потыкался в несколько "плотно закрытых дверей", и совсем было уже решил вспомнить былое и попытаться взломать систему, как вдруг — и, разумеется, совершенно неожиданно для себя, — обнаружил, что вход в "сокровищницу" попросту не заперт. Вернее, заперт, но не от него, чего гостеприимные хозяева по-видимому просто не учли. Дело в том, что система, обнаружив в Ставке нового пользователя, который пытается пройти туда, куда простым смертным вход воспрещен, потребовала подтвердить наличие допуска. А ключом к заветным тайнам, как тут же выяснилось, являлся генетический идентификатор. Эрику оказалось достаточно всего лишь коснуться пальцем специального сенсора, и сезам открылся. Он ведь Вильф — во всяком случае, носитель уникального генотипа Вильфов, — а для членов Семьи здесь, похоже, все открывалось по умолчанию.

В следующие три часа Эрик узнал о себе и своей "вроде бы" семье много такого, о чем Грит Мюстерс то ли не знала, то ли не захотела ему рассказать. Впрочем, самая ценная информация, как и следует ожидать, нашлась в самом укромном уголке. Эта папка называлась "Основной капитал" и была спрятана внутри другой папки — "Платежные ведомости 2-го уровня", которая, в свою очередь находилась внутри папки под названием "Осевой потенциал". И все это добро находилось отнюдь не в разделе "Семейная история", а напротив, в разделе "Недвижимость", где среди прочего нашелся подраздел — "Архив Стефана Мозеса". Как Эрик сумел найти эту "золотую жилу" в огромном хранилище семейного архива Вильфов, совсем другой вопрос. Но по факту, он с детства умел работать с большими массивами данных, тем более, что те документы, которые он обнаружил в архиве некоего господина Мозеса, на поверку оказавшегося профессором и академиком сразу двух Академий Наук — Российской и Израильской — были написаны не на холодянском "цуне", а на русском и немецком языках. Правда, это были не современные варианты руза и дойча, а их исходные стандартные диалекты, которыми пользовались в двадцать первом веке еще на Старой Земле, но Эрик в свое время прочитал немало старинных книг как раз на этих двух языках, так что сумел прочесть и сейчас. И надо сказать, это было весьма занимательное чтение.

Как водится, все оказалось совсем не так, как рассказывали за столом Виктора де Мойна и как писали в открытых источниках. Прежде всего, родоначальник династии Вильфов — Дмитрий Вильф — родился почти за двадцать лет до побега со Старой Земли, но главное — он был не рожден в биологическом смысле этого слова, а выращен в искусственной утробе, в так называемой "Машине Фуллера", созданной в США еще в середине двадцать первого века и тогда же запрещенной к применению специальным решением американского Верховного суда. Однако в 2096 году в одной из лабораторий Международного Института Биологических Исследований в Женеве профессор Стефан Мозес воссоздал — с некоторыми усовершенствованиями — искусственную утробу Фуллера и вырастил в ней первого и по-видимому единственного на Старой Земле полноценного, а значит, жизнеспособного младенца. Сделал он это для своих близких друзей генетиков Ирины Вильковой и Бориса Фокина, ну и для науки, разумеется. Дело в том, что исследования в этой области репродуктивной медицины были к тому времени практически запрещены во всех странах мира, но женевские волхвы — так за глаза называли биологов из МИБИ — проявили в данном случае, как, впрочем, и во многих других, махровый правовой нигилизм, тем более, что по состоянию здоровья Ирина Вилькова-Фокина не могла самостоятельно выносить и родить ребенка, но при этом оба родителя — и Вилкова, и Фокин — все из тех же идеологических соображений категорически отвергали идею суррогатного материнства.