Право на возвращение (СИ) - Крутских Константин Валентинович. Страница 48

Он замолчал, и из его глаз хлынули слезы. Я впервые видела, как плачет робот. Это выглядело совсем по-человечески. Слезы медленно катились по его лицу, оставляя влажные дорожки. Да, бесспорно, у доспелых не могло быть такой функции. А еще я поняла, почему мой папа не захотел ее сделать мне. Ведь если плачет даже машина, то во сколько же ее горе сильнее людского!

— Я законсервировал свой дом и отправился странствовать, — произнес, наконец, Дон Карлос. — Взял с собою лишь эту книгу, которую родители подарили мне на десятилетие.

Он достал из кармана маленький, но пухлый томик и протянул его мне. Это были избранные произведения Шиллера в оригинале, включая нашу с папой любимую "Орлеанскую Деву", причем отпечатанные завораживающим готическим шрифтом, который использовался в Германии до 1944 года.

— Бесценное сокровище! — невольно вырвалось у меня.

— Спасибо, — учтиво кивнул Дон Карлос. — Я сразу понял, что ты благородная натура. Эту книжку я всегда ношу с собой и постоянно перечитываю.

Я задумчиво листала старинную книжечку. В таких древних изданиях обычно бывает множество гравюр, но это было специальное карманное издание, в котором экономили на иллюстрациях. Однако чудесный готический шрифт с лихвой заменял любые картинки. Я могу часами любоваться этим шрифтом, как японцы своими иероглифами.

Пришло в голову, насколько немыслима сложившаяся ситуация — на крошечной планете, в десяти миллиардах километров от Солнца, два робота спорят о том, имеет ли человечество право на возвращение. И ведь самое интересное, что попав в плен, я готова была на что угодно — на пытки, страдания, геройскую смерть, была готова впиться зубами в лицо врагу, как Марите. А теперь получалось совершенно неожиданное. Мой собеседник не только не был мне отвратителен, но я даже чувствовала к нему сильную симпатию и поймала себя на том, что почти полностью разделяю его взгляды! История, статистика, весь мировой опыт были на его стороне. А что же на моей? Что же? Неужели и впрямь одни только интеллигентские сопли и мои щенячьи чувства к папе? Но ведь чувства это не аргумент, они бессильны против логики.

Вглядываясь в сказочный, гномвско-викинговский узор древнего шрифта, я невольно задумалась о том, что таких книжек не печатают вот уже почти двести лет. А если осуществятся планы Шраба, то никаких других книг печатать больше не будут. А Дон Карлос, кажется, очень любит книги…

— Ну хорошо, — сказала я, возвращая ему бесценный томик. — Мы, роботы, совершенны и бессмертны, у нас впереди вечность. Чем же лично вы собираетесь заниматься?

— Тем же, чем и раньше — пойду по стопам родителей, буду изучать живопись и скульптуру. А в свободное время — читать книги, смотреть кино, — тут же откликнулся Дон Карлос.

— Прекрасно, — усмехнулась я. — Но что же вы будете делать, когда прочтете все книги и просмотрите все фильмы? Что будете делать, когда изучите абсолютно всё искусство?

— Его в мире очень много, — возразил он.

— Но ведь у нас впереди вечность, не забывай! — воскликнула я. — Рано или поздно, незнакомые книги и фильмы закончатся. Перечитывать что-то для нас не имеет смысла — мы же ничего не забываем. Кто же создаст новые книги и фильмы, новые картины и скульптуры? Ведь мы этого не умеем. Вспомни, сколько появилось произведений искусства за нашу эпоху? Только памятники по фотографиям, опять же, сделанным людьми, больше ничего. Ни единой строчки, ни единого кадра!

Дон Карлос глядел на меня потрясенно. Кажется, эта мысль никогда не приходила ему в голову. А я решила окончательно добить его:

— Кстати, вспомните о том, что мой папа писатель. И уж он-то не остановится никогда. Представляете, сколько всего может создать он один, не говоря уж о всех остальных?

— Да, — произнес Дон Карлос после некоторого раздумья. — Ваша правда. Нам не нужна вечность без творческих людей. И вы ждете своего папу, вы любите его так же крепко, как я любил своих родителей. Что ж, я помогу вам. И, кстати, освобождаю вас от данного слова. Вы можете уничтожать, кого хотите.

— Спасибо, старина! — воскликнула я и, вскочив, протянула ему свою руку, как всегда по-мальчишески порывисто.

— Учтите, я по-прежнему против пробуждения дикого скопища пьяниц, — заметил Дон Карлос. — Но ради того, чтобы искусство продолжало развиваться, придется с этим смириться.

А я подумала про себя, что Красота все-таки спасла мир. Ой, только не подумайте, что я себя имею ввиду. Я вовсе не считаю себя красивой, хотя, в папиных глазах, может быть… Нет, я говорю именно о той самой Высшей Красоте Вселенной, к которой апеллировал Дон Карлос. Конечно, сейчас она спасла мир еще не окончательно — неизвестно, как теперь будут себя вести люди, возможно, несмотря на перемены, на отсутствие причин для страха и недовольства, многое в их характере останется прежним, а значит, мир снова будет нуждаться в спасении. И все-таки, сейчас он был близок к гибели, как никогда, и спасла его именно Красота, точнее, даже ее предчувствие, надежда на будущее искусство. Одно лишь оно делает человека человеком. И остается надеяться, что может быть, со временем, сделает таковыми всех.

— Что ж, следует выпить за наш союз, — произнес Дон Карлос и снова налил и пригубил своего "вина". — Ваше здоровье, фрейлейн Юрате!

Я молча отсалютовала ему шпагой и, когда он поставил бокал на столик, спросила:

— У вас есть какие-то конкретные соображения?

— Разумеется, — кивнул он, и когда я снова опустилась в кресло, спросил:

— Скажите, Юрате, вы ничему не удивились, оказавшись на этой планете? Вам не показалось, что здесь не совсем те условия, о каких сказано в книгах?

— Н-нет, — протянула я задумчиво. — Амальтея, может, и заметила, а у меня познания в астрономии чисто любительские.

— Так вот, — пояснил Дон Карлос. — Атмосфера Эриды — штука изменчивая. То она есть, то нет. Когда планета сильно удаляется от Солнца, здешняя атмосфера замерзает, превращается в тонкий ледяной слой. А когда Эрида находится в перигелии, то есть, в ближайшей к Солнцу точке своей орбиты, атмосфера снова возникает. И тога даже цвет планеты меняется с серого на красноватый. В естественных условиях это должно было произойти через сто с лишним лет. При этом обычно температура на поверхности планеты составляет –253 градуса по Цельсию, что всего на двадцать градусов выше абсолютного нуля. Стандартные доспелые роботы не предназначены для работы при такой температуре. И мы подсчитали, что самым дешевым способом решить эту проблему будет некоторое нагревание планеты и преждевременное оттаивание атмосферы. Таким образом, если атмосферу вновь заморозить, большинство роботов выйдет из строя. Останутся совсем немногие, например, ваш покорный слуга.

— Я, вроде бы, тоже должна выдержать, — откликнулась я. — И Амальтея должна — она ведь бывала здесь раньше, когда ни о каком нагревании и речи не было.

И теперь мне стало ясно, что удивило мою долговязую сестренку, когда мы приближались к Эриде. Она просто не узнала планету!

— Значит, вы можете провести меня туда, где находится нагреватель? — спросила я. — И мы его вместе отключим?

— Все не так, просто, — покачал головой Дон Карлос. — Строить какой-нибудь нагревательный реактор оказалось тоже дороговато. Поэтому мы с помощью направленных взрывов пробудили тепло в недрах планеты. Так что, отключать попросту нечего.

— Значит, — произнесла я, задумчиво, — значит… нужно использовать морозные ракеты!

— Именно так, фрейлейн Юрате! — воскликнул Дон Карлос. — К счастью, одна из их пусковых площадок находится на Эриде, и мы вместе отправимся туда. А пока что, мне нужно вас приодеть. Я уже видел, что маскарад вам удается прекрасно. Встаньте за дверью и приготовьте шпагу.

Как только я выполнила его просьбу, он поднял трубку стоявшего на столике причудливого телефона Викторианской эпохи и произнес:

— Лейтенант Амабо? Зайдите срочно ко мне!

Через пару минут дверь распахнулась, и в комнату зашел невысокий доспелый в офицерской форме. Он сразу же вытянулся по струнке перед Доном Карлосом, отдавая честь, а тот незаметно кивнул мне, мол, давай!