Призрачное счастье - Веснина Елена. Страница 28

— Буду рада, если ты проявишь подобное быстродействие на рабочем месте, — одобрила Амалия.

— Мне пришлось сидеть в засаде долго. Но я ничего не высидела. Утром встала ни свет ни заря и приехала на то же место. И вот, пожалуйста. Посмотрите: она выходит из дома! На фото есть дата и время! Скажите, что можно делать с Сергеем Анатольевичем всю ночь у него дома? Вы полагаете, они слагали слоганы? — захохотала Татьяна.

— М-да. Юлия может себе позволить рисковать жизнью, потому что не знает истинной цены жизни.

Амалия просмотрела фотографии, собрала их стопочкой и сунула себе в стол:

— Татьяна, пусть эти фотографии находятся у меня. Ты же понимаешь, это — бомба. Я ни при каких условиях не дам им развалить фирму.

— С каким цинизмом Юлька влезла в еще не остывшую постель — и при этом имеет наглость корчить из себя святую невинность!

— Татьяна, полагаю, эта еще не остывшая постель и тебе очень нравилась, — напомнила Амалия.

— Я никогда не претендовала ни на что большее, так, знак внимания понравившегося мужика, — защищалась Татьяна.

— А кто-то претендует? — удивилась Амалия.

— Юлька претендует. Еще как претендует, — глаза Татьяны наполнились слезами. — Она проговорилась! Она попыталась обвинить меня в том, что я сплю и вижу себя в роли госпожи Никитиной. Она говорила о себе!

— Прелюбопытная логика. Я бы сказала, чисто женская, — покачала головой Амалия и, наклонившись к селектору, приказала: — Юлия, будьте так любезны, соберите коллектив. У меня есть новость для сотрудников.

В приемной Юлька подозрительно уставилась на Татьяну.

— Здравствуй, Юленька! Хорошо выглядишь, выспалась, что ли, в кои-то веки? — пропела Татьяна.

— Спалось отлично, надеюсь, и тебе виделись сладкие сны?

— Да уж, — согласилась Татьяна.

— А синяки под глазами откуда? Не бережешь себя, Танька. Отчет, что ли, на дом брала? В рабочее время не справляешься?

— Ты бы, Юлька, яд свой медикам сдавала. Змеиный яд — на вес золота.

— То-то, я вижу, не бедствуешь. Наверное, сдаешь постоянно?

Незнакомый мужчина, войдя в приемную, неуверенно оглядел сцепившихся барышень.

— Доброе утро! Я пришел к госпоже Гжегоржевской.

— Простите, как вас представить?

— Врач больницы скорой помощи, Ковальчук.

— Доброе утро, доктор, правда, у меня уже, считайте, день — я тут с шести утра, — обрадовалась Амалия. — Спасибо, что откликнулись на мою просьбу. Мой разговор не отнимет у вас много времени. Я попрошу вас не забывать о врачебной тайне. Никто, прошу вас, никто не должен знать об изменениях в состоянии здоровья Доминики Никитиной. Понимаете?

— Разумеется, — не возражал доктор.

— Никто, доктор, никто, кроме меня. Сообщайте обо всех малейших изменениях, равно как и о любых визитах в палату Доминики, и только мне. Я говорила с Никитиной. Состояние ее мне не понравилось. Как она?

— Сказать прямо? Подавлена. — Врач задумался на мгновение. — И дело не только в физических травмах.

— Какие моральные травмы имеются у госпожи Никитиной?

— Врачебная этика не позволяет мне обсуждать подобные вещи. Если она сама не сказала… — запнулся врач.

Но Амалия всегда добивалась своего:

— Не хочется напоминать, но именно я принимала участие в вашей судьбе…

— Ладно. Я… понимаю. Дело в том, что Никитина… — начал рассказывать врач и запнулся.

Олег Иванович Петров навестил детский дом. Он хотел поговорить с директрисой.

— Виктория Павловна, — начал Олег Иванович. — Понимаете, у каждого человека свой предел. Один даже подумать об окружающих плохо не смеет, ему это чуждо и противно. Кто-то физически не может соврать, не может украсть. Третий соврет и украдет, но не сможет убить.

— Олег Иванович, да вы философ, — усмехнулась Виктория Павловна.

— Я, Виктория Павловна, пишу диссертацию по судебной психологии, — пояснил, словно оправдываясь, следователь.

— Первый не допустит дурной мысли, второй не соврет, третий не убьет, а есть еще четвертый…

— Четвертых, по моим подсчетам, не более десятой доли процента в развитых странах и полпроцента в развивающихся…

— Олег Иванович, моя математика ограничена арифметикой. Я пересчитываю детей на прогулках и продукты в столовой. Мне этого достаточно…

— Виктория Павловна, четвертых не пугает убийство. Они. Могут. Убивать, — рубил слова Олег Иванович. — К таким людям относится Косарева. Я досконально изучил ее досье. На ней пока нет трупов… Но… Она любит деньги. А еще любит себя и никого, кроме себя. Для нее нет ничего святого, у нее нет привязанностей, нет друзей — только временные подельники. И даже дети…

— Вы хотите сказать, что Косарева может своих собственных детей…

— Для Косаревой дети — способ подзаработать, — вздохнул Олег Иванович. — А еще… Виктория Павловна, расскажите мне, что знаете об Артеме Боеве. Скажите, что он за человек.

— Ничего, кроме того, что он ухаживает за дочерью Анны Вадимовны, — развела руками директриса. — Я, Олег Иванович, знаю одно. Анна Вадимовна очень недовольна этим дочкиным увлечением. Артем намного старше, да и вообще.

— Вот и мне он кажется не вполне вызывающим доверие. Эти байкеры, знаете… слишком много им свободы дали. В такой среде могут быть и наркотики, и все, что хотите. Он сам признался, что у него связи с цыганами. Цитирую дословно: «Мне их барон должен».

Вы можете себе представить, что нужно сделать, чтобы вам задолжал сам цыганский барон?

— Но Артем нам помог с девочками. Они здесь, с нами, — осторожно напомнила Виктория Павловна.

— Мы-то ведь в милиции тоже не дремали, мы свое дело делали, а он вмешался, — возмутился Олег Иванович.

— И хорошо! И с пользой для дела!

— А может, он в сговоре с Косаревой — вам такое не приходило в голову? Увидел, что милиция на пятки наступает, что ему потом не отвертеться, и сделал вид, что он заодно с нами, — предположил следователь.

— Не может быть! — ахнула Виктория Павловна.

— Выводы делать рано, но бдительность нужно удвоить. Проверить весь периметр забора, ликвидировать лазейки. И еще. Прекратить посещения этого Артема, лишить его информации о детях. А мы за ним понаблюдаем.

На базаре появился Васька.

— Ого, не прошло и года, как нас посетил Василь Иваныч собственною персоной, — всплеснула руками Анжела.

— Здорово, Ламбада. Ритуля, привет снова. Не знаете, кого это тут вчера вылавливали? Говорят, приезжал ОМОН и кого-то искал.

Ритка с Анжелой ничего не знали, и Анжела приказала:

— А ну-ка, Васек, выкладывай, чего знаешь. Подходи, рассказывай, доставай, показывай.

— Говорят, ловили бабу какую-то, а забрали мужика и уехали, — прошептал Васька.

— А ну-ка, Васька, иди на разведку. Сходи, узнай и нам расскажешь.

— Ну, подруга, колись, — повернулась Анжела к Рите. — Чего ты там натворила? По твою душу, небось, ОМОН приезжал?

— Спятила ты что ли, Ламбада?

— А кто милицию на базар навел? Зеленые человечки? — возмутилась Анжела.

— Не нравится мне эта тема с ОМОНом-шмоном. — Крайне взволнованная Ритка начала решительно складывать палатку, закрывать торговлю. — Сматываю удочки, нечего тут ошиваться под пулями! И ты, Ламбада, лучше-ка собирайся, нам бы подальше от театра военных действий.

— Ритка, ты чего? Придет Самвел, горе будет, — запричитала Анжела.

— Меня голыми руками не возьмешь. Они Маргаритой Калашниковой подавятся. Ритка-автомат им зарядит такую очередь! — не слушала ее Рита.

— Ритка, Самвел за каждый прогуляный день штраф наложит! — испугалась подруга. — Тебе что, деньги не нужны? Так отдай нам с Зямчиком. Нам смокинг нужно покупать для свадьбы.

— Ты, Ламбада, совсем сдурела, если хочешь — дальше тут жизнью рискуй. Будут расстреливать в упор — прикроешься сковородкой. Могу тебе свои оставить. Если меня будут спрашивать, ты знаешь, что ответить.

— Так точно, твой адрес — не дом и не улица, твой адрес Альфа Центавра, далее везде, — фыркнула Анжела. — Ты там тоже, того, если что — зови, мы всем базаром выйдем.