Тайна трех подруг - Королева Лариса Анатольевна. Страница 46

— Нечего отмечать, Павлуша. Не праздник.

— Да, не праздник! — взорвался вдруг внук. — Всю жизнь сплошные похороны! Понимаю, ты похоронила мужа и сына, потом дочь и зятя. Но я-то живой! Сколько еще лет я должен отмечать день своего рождения на кладбище? Ты, Ба, мертвых любишь больше, чем живых. Чтобы ты подумала хоть раз обо мне, надо чтобы я умер!

Рината стояла закусив губу и сжавшись от страха. Она впервые слышала, чтобы муж так кричал, да еще и на свою бабушку, к которой всегда относился бережно. Ей казалось, что Ба немедленно разобьет паралич, и она была готова подхватить старушку, если та начнет вдруг падать. Но Ба, видимо, не так-то просто было пронять. Она лишь в обычной своей манере шепотом принялась увещевать внука:

— Не кричи так, Павлуша. Вредно нервничать.

Но тот уже закусил удила.

— А жить как в гробу — не вредно? Ты и Нюсину жизнь загубила, не позволяя ей выйти замуж из-за своего вечного траура: девять дней, сорок дней, полгода, год, десять лет! Пока все ее женихи не разбежались. Так она и высохла старой девой, а ведь красивой девчонкой была! Я видел ее фотографии.

— Что ж Нюся. Пусть выходит, — разрешила Ба.

— Конечно, теперь пусть выходит, когда ей уже сорок два! Но я тебе — не Нюся. Я хочу жить по-человечески и буду отмечать свой день рождения! Слышишь? Буду!

— Слышу, слышу, чай не глухая, — спокойно ответила старушка и пошла вон из кухни.

А Рината стала отчитывать мужа:

— Павлик, ну как ты можешь? У нее же ничего не осталось в жизни, кроме памяти. Она же совсем ветхая. Вот умрет, и ты будешь вспоминать этот скандал и казнить себя за то, что вел себя так непозволительно несдержанно.

— Как же, умрет она! Она — вечная, как тот библейский жид. Сколько себя помню, постоянно пребывает в одном и том же состоянии. Всю жизнь умирает. Только и выпрашивает у Бога себе отсрочки. То «вот бы дождаться, пока Павлуша в школу пойдет», то «вот бы дожить до тех пор, пока он школу закончит», потом «женился бы внук», теперь вот — «правнуков бы увидеть»…

— Наверное, это правильно, — решила Рината. — Так и надо. Ставить перед собой какие-то цели и стараться дожить до их осуществления.

— Так она цели-то ставит перед другими! И сама же мешает их реализовывать.

— Успокойся. Никто тебе не мешает. Если сам себе не помеха.

И на дне рождения Павла в «траурной квартирке» впервые во всю мощь колонок загремела музыка, и молодежь танцевала и веселилась, не обращая никакого внимания на Ба, которая периодически скреблась к ним в дверь, но ей никто не открывал.

В этот день в доме Снежиных появился новый для Ринаты человек. Сначала он позвонил по телефону, и Павел пьяно и радостно закричал в трубку:

— Артур, браток! Вернулся! Как ты?.. Молодец! Надо же, и про день рождения не забыл. Слушай, давай, прямо сейчас ко мне, а? Да, мы гуляем! С молодой женой познакомлю!.. Все, возражения не принимаются. Жду!

Молодая жена новому гостю была не очень рада, поскольку Павел успел поведать некоторые неприглядные факты из биографии друга. Они раньше вместе работали на заводе, но однажды в ходе месячника по борьбе с «несунами» Артура остановили на проходной и, обыскав, обнаружили под курткой пару машинных деталей. Парень получил два года срока и вот, видать, на днях вернулся.

В бывшем заключенном Ринате не понравилось решительно все: и ярко выраженная армянская внешность, и неприятная привычка постоянно вращать глазами, словно в ожидании удара в спину, и сдавленный, будто вымученный, смех, и мрачная озлобленность на весь мир, и особенно — на представителей законности.

Когда все гости уже разошлись, Павел долго шептался со старым приятелем на кухне, и сквозь стену спальни до Ринаты иногда доносились произносимые чуть громче общего тона разговора вызывающе развязные заявления Артура, изрядно перебравшего горячительных напитков.

— Мочить, ментов, гадов!

А потом еще.

— Я еще покажу всем, чего я стою!

Когда припозднившийся гость наконец-то распрощался с именинником и Павел пришел укладываться спать, дожидавшаяся его Рината честно призналась:

— Не понравился мне этот твой Артур.

— Да ладно тебе, он классный парень был. Это сейчас, после зоны, крыша у него немного поплыла. Ничего, отойдет.

— Такой он был классный, что детали воровал?

— А кто не воровал?

— Что, к ты тоже? — приподнялась на локте Рината, тревожно всматриваясь в лицо мужа, выглядевшее несколько утомленным в рассеянном свете, бьющем из-под голубого колпака абажура.

— А чем я хуже других?

— И Гоша?

— А он что — рыжий?.. Все таскают. Только не все попадаются. Артуру просто не повезло… Ладно, спи, маленькая, не бери в голову. Все в прошлом.

Но Рината долго еще не могла заснуть в ту ночь. Прижимаясь к горячему телу спящего мужа, источающему терпкий запах цитрусового дезодоранта и слабый — алкоголя, она думала о том, как сложен и жесток мужской мир, в котором существуют такие страшные вещи, как армия и тюрьма, и как резко мужские понятия о долге и дружбе отличаются от женских.

Позже она сильно тревожилась, когда Павел выходил с Артуром «на кружку пива», считая, что ни к чему хорошему дружба с бывшим «тюремщиком» не приведет. Рината уже сожалела о том, что выразила неприязнь в отношении товарища мужа, ибо в дом Павел Артура больше никогда не приводил и о чем они беседовали на стороне, никогда не рассказывал. Таким образом, она потеряла возможность «быть в курсе и контролировать ситуацию». Может, именно тогда и упустила что-то важное?

Но жизнь продолжалась. Первого мая, на неделю раньше, чем рассчитывала, Наташа родила дочь. В выборе имени для малышки сомнений не было: назвала ее в честь любимого Евгенией. Отчеством стало название родного городка — Дмитриевна. Из роддома Наташу с ребенком забирали Павел с Ринатой. Они же и купили в подарок коляску. Лана заранее навязала чепчиков и пинеток, но на руки белый сверток так ни разу и не решилась взять. Смеясь, говорила:

— Мне все кажется, притронься к ней — она и поломается.

Приходил в общежитие и Георгий. С мрачным видом вручил Наташе цветы и коробку конфет, постоял в задумчивости над коляской и незаметно ушел, ни с кем не простившись.

— А ведь парень все еще не оставляет надежды, — подтрунивала над Наташей Рината. — Ты подумай как следует. Все лучше при мужике-то, чем одной.

Но Наташа шуток на этот счет не любила и лишь отмахнулась по своему обыкновению, не ответив. Вскоре ей с ребенком выделили отдельную комнату, а потом и Лана ушла из общежития. И в квадратной каморке на третьем этаже, где было пережито столько надежд и разочарований, поселились совсем другие девчонки. Возможно, отягощенные такими же проблемами и обуреваемые теми же страстями, что и их предшественницы.

Вопрос с нянькой для маленькой Жени разрешился совершенно неожиданным образом. Однажды за ужином Рината принялась в очередной раз обрисовывать мужу Наташкины проблемы. Подруга уже прекратила кормить ребенка грудью, но скоро есть станет нечего обеим: на пособие не проживешь. И сколько же девчонки могут под благовидными предлогами подкармливать подругу! Молодой матери пора возвращаться в цех, а ребенка девать некуда. Если нанимать няньку за деньги — тогда и работать не стоит, сразу ползарплаты будет уходить.

И тут на кухне словно из воздуха возникла Ба и прошелестела:

— А чего же, приносите. Мне все равно делать нечего.

— Делать-то тебе нечего, — признал Павел, — но это же трехмесячный ребенок! Он же орать будет!

— Пусть, — согласилась бабушка. — На то они и дети, чтобы плакать.

— Но ты же шума не выносишь. Ты хоть представляешь себе, что это будет?!

— Отчего же не представляю, — возразила та. — Чай, своих троих вырастила.

— А что, давай попробуем, — решилась Рината. — Не получится — придумаем что-нибудь еще.

Сидеть с ребенком у Ба вполне получалось, тем более что Женя была на редкость спокойным ребенком и почти не плакала. Правда, Рината закатывала от возмущения глаза, когда видела, как беззубая старушка, нажевав деснами хлебного мякиша и завернув его в марлечку, засовывала эту импровизированную соску ребенку в рот. Что стало бы с чистюлей Наташкой, увидь та подобную картину! Но с замечаниями лучше было поостеречься: для малышки уж лучше хлеб в марлечке, чем вовсе ничего.