Лавка колониальных товаров (СИ) - Барышев Александр Владимирович. Страница 25

В мягком известняке, из которого была сложена стена, щель была выбита довольно быстро. Пыли только вокруг было предостаточно. Каменщик, тот вообще походил на статую, которая при этом шевелится.

А вот вставлять камень на место пришлось всем мужчинам. Ну кроме Никитоса. Ему просто места не нашлось. Серега с Бобровым по краям и каменщик посередине по команде подняли камень и вдвинули его в выбитую щель. Камень вошел в нее словно нож в ножны.

Уже стало темнеть. Поэтому каменщик собрался, пообещав закончить завтра, и удалился со своей тележкой.

Ужин был, собственно, повторением обеда, только вместо рыбы наличествовала каша из непонятных злаков и что-то вроде салата с добавлением вездесущего оливкового масла. Правда, не сказать, что Боброву масло не нравилось. К его чаепитию народ уже отнесся как к делу привычному, а Никитос, как глава семьи, даже решился попробовать, и ожидаемо ему не понравилось, хотя конечно вида он не показал.

Ночевать Бобров с Серегой отправились к Агафону, потому что столяр по мебели пока не появлялся. Серега тащил с собой четыре килограмма сахара, которые Бобров рассчитывал впарить несчастному владельцу трактира. Владелец о намерении Боброва пока не подозревал и чувствовал себя прекрасно.

Утро началось просто великолепно. И встали вовремя, и голова не болела, и ничего не ломило. Даже как-то подозрительно выглядело. Но Бобров с Серегой намотали повязки, накинули хитоны, ругаясь каждый своими словами.

— Чего мы как придурки ходим в этих повязках, — выразил общую мысль Серега. — Предлагаю заказать Юрке наши трусы и провались оно все.

Хитоны такого сильного отторжения не вызывали. Как летняя одежда они были на уровне. Но вот ходить практически без штанов партнеры не желали. Видно не до конца еще прониклись принципами античности. И вообще, как выразился Бобров, им по части одежды гораздо лучше было бы у скифов.

Пока они одевались, отводя заодно душу, в дверь тихонько поскреблись.

— Не иначе Агафон, — сказал Бобров, застегивая фибулу на правом плече и размышляя на хрена он вообще ее расстегивал.

— Не заперто! — крикнул Серега, разглядывая сандалий и думая, что бы в нем такого модернизировать.

В дверь тихо просочился Агафон и замер на пороге в предчувствии.

— Ты смотри, и правда, — сказал Серега. — Тебе бы надо к этим, как их, букмекерам. Озолотились бы.

Агафон вслушивался в непонятные слова, чувствуя, что речь идет о нем, и глупо улыбался. Бобров, наконец, справился с фибулой и напрямик спросил:

— Ну что, Агафон, как у тебя сегодня с деньгами?

Агафон моментально сделал стойку. Он тут же понял, что вопрос задан не просто так. Мысли заметались в черепе с такой скоростью, что усиленная их работа отразилась на лице. Бобров смотрел на него даже с сочувствием, но помогать и не думал. Наконец Агафон пришел к нужному выводу.

— Не очень хорошо, господин.

— Ну и ладно, — благодушно сказал Бобров. — Тогда пойдем, поищем, у кого они есть.

Агафон понял, что сейчас упустит что-то важное, о чем потом будет долго жалеть. Он собрался с духом.

— Но я могу занять.

— Вот это разговор, — одобрил Бобров. — Тогда ладно. Смотри сюда.

Справившийся наконец с сандалией Серега не без усилия положил на стол приличных размеров мешок. Агафон вперил в него горящий любопытством и алчностью взор. Пока Серега развязывал мешок, Агафон практически незаметно подкрался поближе и к моменту, когда тот раздернул горловину, оказался совсем рядом со столом. Бобров очень поразился такому умению. А Агафон увидел в мешке мелкие белые крупинки и спросил:

— Это что такое?

— Сахар, — буднично ответил Серега, доставая выстроганное из щепочки подобие ложки и цепляя ею щепотку крупинок. — На-ка вот, попробуй.

Агафон высыпал в рот сахар и сперва задумался, а потом вдруг широко открыл глаза.

— Ну как? — спросил Серега. — Понравилось?

Агафон тут же по привычке сморщился, но совладать с собой не смог и щеки непроизвольно разъехались в стороны.

— Ага, — сказал Серега. — Вижу. А теперь подумай, Агафон, где можно это применить. Только хорошо подумай и не спеши. А мы пока соберемся и позавтракаем. То есть время у тебя есть. Ну а потом мы идем на базар и твое время, соответственно, заканчивается.

Агафон повесил голову и с думой тяжкой на челе удалился.

Это потом уже прокомментировал Бобров.

Однако после завтрака Агафон выловил их прямо на выходе из триклиния.

— Ваша цена, — сказал он по-деловому сухо.

Бобров и Серега переглянулись.

— Пятьсот, — сказал Серега и подмигнул Боброву.

— Триста, — озвучил свою цену Агафон.

— Не, ну это несерьезно. Пойдем, Александр.

— Триста пятьдесят, — быстро сказал Агафон.

— Четыреста пятьдесят.

Сошлись на триста девяносто. После этого все трое прошли в комнату и Серега вручил Агафону мешок с сахаром, получив взамен мешок с серебром.

— Будете пересчитывать? — поинтересовался Агафон.

— Будем, — упрямо мотнул головой Серега.

Однако, Агафон зря ехидничал, пересчет занял совсем немного времени, еще раз удивив хозяина. Заодно уж были отделены драхмы Херсонеса от афинских тетрадрахм. Расстались вроде довольные друг другом.

Серега традиционно сунул мешок с серебром под хитон и они пошли к своему дому. В переулке было полно пыли. Оказалось, что каменщик уже полчаса как ломает стенку, а Никитос стоит на страже. Поприветствовав и того и другого, партнеры вошли в калитку и застали в перистиле мающуюся с корзинкой в руках Элину со старшей девочкой, которую звали Гликос, что значит «сладкая». Элина обрадовалась входящим и Бобров тут же сказал:

— Я все помню, сейчас только поговорю с Никитосом, и пойдем.

Разговор занял буквально пять минут, и процессия во главе с Бобровым отправилась в сторону рабского рынка, который находился снаружи городских стен.

Ничего особенного собой рабский рынок не представлял. Бобров-то думал, что тут под палящим солнцем, на скрипучих помостах выставлены худущие изможденные люди все в лохмотьях и шрамах и жирные противные купцы заставляют открывать рот, осматривая зубы, с женщин сдирают последние лохмотья, заставляя демонстрировать фигуру, а мускулистые надсмотрщики с бичами непрерывно лупят несчастных. Надо признать, что он несколько заблуждался. Люди, конечно, были, но не изможденные и не в лохмотьях. Правда признать их упитанными тоже было нельзя, как и то, что одеты они были не по последней древней моде. Понятно, что люди, которым грозила смена привычного статуса, не радовались, но и сильно подавленными не выглядели.

Вдоль стены тянулся навес, под которым сидели или стояли те, кому не очень повезло в этой жизни. Бобров несколько растерялся. Ему как-то еще не доводилось покупать рабов. Серега ему в этом деле был не помощник. А Элине по местным понятиям было не положено соваться поперек мужчин, но она, держась вплотную к Боброву, давала очень дельные советы. Девчонка молча семенила рядом, не издавая ни звука.

Они медленно прошли вдоль навеса. Сегодня рабов на продажу было выставлено немного, да и количество покупателей не впечатляло. Бобров сразу углядел старавшихся держаться вместе мужчину, женщину и девчонку лет тринадцати при них. Он шепотом сообщил о них Элине. Та вгляделась внимательно, стараясь не привлекать внимания продавца.

— Фракийцы, — сообщила она, подумав. — Да, похоже, что фракийцы. И похоже семья. Интересно, сколько за них просят.

— Серега, — сказал Бобров уголком рта. — Подойди, узнай.

Серега с независимым видом, поигрывая концом пояса, ни дать ни взять Васька Буслаев, только в хитоне и без колпака, подошел к мужику, на должность которого указывала короткая палка, и заговорил с ним. Бобров с Элиной за это время прошли до конца навеса и уже возвращались обратно, когда Серега хлопнул мужика по плечу и догнал их.

— В общем так, — сказал он. — Семья фракийцев. Крестьяне. То есть посадить-посеять, сжать-обмолотить. И ничего больше не умеют. Их и продают-то как сельскохозяйственных рабочих. И я не знаю, чем они там работорговцу показались, но продает он их семьей. И просит за всех пятьсот драхм.