Твой последний шазам (СИ) - Мартин Ида. Страница 30

В случае, если он ещё не определился насчёт меня, такое прозвучало бы слишком самонадеянно и неприлично.

Поэтому пришлось сослаться на плохое самочувствие, что, в общем-то было, правдой. Он спокойно выслушал, пожелал здоровья, но через час позвонил снова и попросил просто выйти на улицу.

Я выглянула в окно. Он ждал возле подъезда с длинной белой розой в руках, и я, растерявшись, застыла, как истукан, до тех пор, пока не подошла мама и не сделала такое лицо, что лучше уж было выйти, чем объясняться с ней.

Вместо приветствия Ярослав протянул цветок, но я сразу спрятала руки за спину.

— Спасибо. Не нужно.

— Почему это?

— У меня есть друг.

— И что?

— То, что я не могу принимать от тебя знаки внимания и подарки.

Он глубоко и многозначительно кивнул, сунул руку в карман, достал свой вейп, затянулся и выпустил большое белое облако, окутавшее его с головой.

— Ну, и где же этот твой друг?

— Уехал загород, но скоро вернётся.

Он скептически скривился.

— Значит, цветы брать нельзя, а ходить одной на вечеринки можно?

— Ты мне не веришь?

— Хочу понять, в чём на самом деле проблема.

— Я никогда не обманываю.

— Приходи завтра к нам на обед, — неожиданно предложил он. — У мамы день рождения.

— Что ты? Как я приду? Мы с тобой почти не знакомы.

— Слушай, а ты можешь ничего не усложнять вот этими всеми заморочками? Просто придёшь, посидишь, поболтаешь про школу, про книжки, ну всё, что ты мне тогда рассказывала, и уйдёшь.

— Нет. Извини, — его настойчивость начала казаться странной. — Я не могу.

— А если я предложу заплатить?

Я собиралась было уйти, но потрясённо остановилась.

— Ты придёшь к нам на обед, а я тебе заплачу. Что скажешь?

— Только то, что чувства за деньги не покупаются.

— Какие такие чувства? — насмешливо фыркнул он. — Меня они не интересуют. Я предлагаю купить твоё присутствие. Вот и всё. Это не подкат, а деловое коммерческое предложение. Пятерку даю просто за твое появление у нас и ещё пять тысяч, если подыграешь перед мамой, что ты моя девушка. Ничего такого. Просто сделаешь вид.

— Ты хочешь, чтобы твоя мама думала, что у тебя есть девушка?

— Моя мама очень больна. Рак, рецедив, все дела. Сколько она ещё проживет непонятно. Месяц, два, до Нового года. Я просто хочу, чтобы сейчас она была всем довольна и успокоилась. Полгода назад она выгнала отца. Нет, он сам ушел, но я рад, что она нашла в себе силы послать его. И ей сейчас очень не хватает семьи. Она мне все уши прожужжала, что я должен найти себе приличную девушку. Скромную, воспитанную, умную. Всё время повторяет: "Вот, Ярослав, я умру, и достанешься ты какой-нибудь стерве." А ты ей понравилась. Там, в кафе. Так и сказала: «Вот такую тебе девочку нужно».

— Значит, сама по себе я тебе не нравлюсь? — смешно, но я почувствовала облегчение.

— Мама права. Мне нравятся бессовестные рыжие стервы.

— Но она же узнает меня и всё поймет.

— Это не важно. Если и узнает, скажу, что прислушался к её совету. Поверь, тебе не нужно будет ничего делать.

Ярослав зашёл за мной на следующий день в половине второго. По дороге он купил букет из белых и розовых гербер и, пока ждали такси, отдал его мне.

— Подаришь маме.

— Может, нужно было подготовить какой-то подарок?

— Для первого знакомства цветов вполне достаточно.

На нем была кристально белая футболка без принта и свободные светло-серые летние брюки с подворотами. Часы то и дело поблескивали на солнце, в тёмных очках отражалась дорога. Спину он держал очень ровно, а голову поднятой, однако улыбки я до сих пор не видела.

— Что ты сказал ей про меня?

— Что у меня на тебя планы.

— И мне точно не понадобится её обманывать?

— Не понадобится. Не волнуйся. Только вот что, — он сосредоточенно посмотрел. — Она может начать говорить что-то личное: про отца или про их отношения. Не обращай внимания. Просто выслушай и всё. Из-за его ухода она переживает больше, чем из-за своей болезни. Говорит, рада, что ей не придётся с этим жить долго.

Маму Ярослава звали Ангелина Васильевна. Она была стройная, красивая и аристократически утончённая. Вероятно, болезнь прибавила ей возраста, но голос звучал совсем молодо. Прежнее чёрное каре оказалось париком, и в этот раз она была темноглазой блондинкой.

Встретила она меня необыкновенно приветливо, как старую добрую знакомую. И пусть это знакомство было не совсем настоящим, волновалась я ничуть не меньше.

Ангелина Васильевна забрала букет, поблагодарила, чмокнула в щёку и, отправив Ярослава за вазой, пригласила на светлую, отливающую перламутром кухню.

В духовке что-то тихо шипело. Вкусно пахло сладким мясом.

Застеленный белой скатертью стол был уставлен маленькими тарелочками с закуской.

— Первый раз отмечаем дома, — сказала она, доставая из холодильника бутылку шампанского. — Ярослав хотел собрать кучу народа, но я сейчас очень устаю от людей. А тебе рада. Спасибо, что пришла.

— Спасибо, что пригласили.

Она поставила шампанское на стол:

— Такая жара держится. Удивительно. У нас в каждой комнате кондиционер, а дышать совершенно не чем. Если бы не врачи, я бы давно перебралась загород. Обычно мы арендуем виллу в Тоскане, но в этом году много чего изменилось, да и у Ярослава поступление. А ты почему в Москве?

— У меня здесь друзья.

— Хорошо быть молодым. Всё ни по чём. Сейчас бы меня никакие друзья не заставили жариться в этом цементном аду, — рассмеялась она, отодвигая стул с высокой спинкой и приглашая присесть. — Если честно, я ненавижу Москву. И вообще столицы. Все вот любят Париж, а по мне — та же грязь, суматоха и засилье эмигрантов. Это совсем не тот Париж, который описан у Хемингуэя и Ремарка, ещё пара десятков лет, и от него совсем ничего не останется. Впрочем, скоро вообще ничего не останется.

— Папа тоже так считает, — сказала я. — Он говорит, что всё разрушается от перенаселения и глобализации. И что из-за разницы в уровне жизни развивающиеся страны захватят весь цивилизованный мир и уничтожат его, как это произошло с Римской империей.

— Счастье, что я до этого не доживу, а вот вам не завидую, — Ангелина Васильевна подняла глаза на вошедшего с вазой в руках Ярослава.

— Мам, ну хватит, — он сунул в вазу букет. — Мы же договорились не вспоминать сегодня о плохом.

Кондиционер работал на полную, но горячие солнечные лучи настойчиво проникали в щели опущенных жалюзи.

— Ты прав, — она помахала перед ним бутылкой. — Открывай, будем веселиться.

За обедом мы разговаривали о книгах, о кино, и об искусстве в целом, потому что Ангелина Васильевна им интересовалась. Ещё она расспрашивала о порядках в нашей школе и сравнивала со школой Ярослава. Затем вспоминала, как они ездили кататься на лыжах в Альпы. Мы ели утку и пирог с мясом.

Ярослав же всё больше молчал, но чуть позже, когда играли в Имаджинариум, развеселился и даже смеялся. Он очень старался развлекать её, хотя было видно, что даётся ему это непросто.

И я вдруг совершенно отчётливо поняла, почему на самом деле он позвал меня. Ведь, если бы с ними никого не было, они бы снова и снова говорили на свои тяжелые темы с болезненным прошлым и пугающим будущим.

Но потом у Ангелины Васильевны зазвонил телефон, она посмотрела на экран, несколько секунд колебалась, после чего взяла трубку и, извинившись, ушла в комнату.

— Всё нормально? — спросил Ярослав.

— Всё отлично. У тебя замечательная мама.

— Я знаю, — он едва заметно улыбнулся. — Почему на свете живёт столько людей, недостойных жизни, а хороший, добрый человек, который всю жизнь старался только для других, должен умереть? Я бы хотел верить в Бога или ещё кого-нибудь всесильного, но, увы, не получается.

Ангелина Васильевна вернулась с каменным лицом, расслабленная лёгкость исчезла. Она снова выглядела несчастной и больной.

— Пойду полежу, — сказала она. — Устала.