Южно-Африканская деспотия (СИ) - Барышев Александр Владимирович. Страница 1

Александр Барышев

Южно-Африканская деспотия

Боброва опять разбудили чуть свет. Он никак не мог привыкнуть, что на новом месте с солнцем творится что-то непотребное и велел будить себя пораньше, чтобы удостовериться, что встает оно по-прежнему на востоке. Эта нелегкая задача была возложена на младшую жену, потому что Златка, при всех ее достоинствах, все-таки очень любила поспать. Впрочем, Апи безропотно несла новую повинность. Бобров подозревал, что это ей даже доставляло удовольствие — поднять его ни свет, ни заря, а потом опять залезть под одеяло к теплой Златке и спокойно заснуть.

Бобров зевал, чуть не вывихивая челюсть, выбирался из-под одеяла, стараясь не потревожить спящую Златку и, ежась, накидывал на голое тело теплый халат — все-таки ночи в этой Африке, хоть она и трижды южная, были дюже холодные.

В палатке царил предутренний полумрак, означавший, что за ее стенками уже было относительно светло. Был самый разгар африканского лета и ночи укоротились до минимума. Бобров сунул босые ноги в войлочные тапочки, бросил тоскливый взгляд на семейное ложе, где Апи уже натянула одеяло до самого носа, повернувшись попой к Златке, которая, не просыпаясь, обняла ее, согревая, и обе тихонько уютно дышали, и, вздохнув, отправился к выходу.

Солнце вот-вот должно было взойти, и вокруг уже было совсем светло. Шум океана сюда практически не доносился, отсеченный длинным мысом-полуостровом, на конце которого при входе в эстуарий была сложена из камней высокая пирамида, обозначающая этот самый вход. На вершине пирамиды ненастными ночами, когда предполагался приход кораблей, должно было гореть пламя. Но пока до предполагаемого прихода было еще больше трех месяцев, и кроме одноразового подтаскивания дров никаких работ рядом с пирамидой больше не вели.

Бобров окинул взглядом не очень ровные ряды палаток, расположенных на широкой террасе, отметил бдящих часовых, покивал удовлетворенно и отправился к единственному дощатому сооружению в лагере. По дороге он отметил, что встал далеко не первым, потому что у двух разожженных дежурными печей уже трудились повара. Командовала, естественно, Ефимия, усевшаяся на Бобровский корабль в самый последний момент, когда уже буквально отдавались швартовы. Вован был вне себя и поручил разобраться в этом своему помощнику, потому что у самого капитана вполне могло возникнуть желание немедленно выбросить эту бабу за борт. Боброву удалось успокоить Вована, что еще больше подняло его авторитет в глазах Ефимии. Вот и сейчас, завидев бредущего Боброва, она помахала ему поварешкой, а Бобров ответил ей поднятием сжатых рук.

Ефимия вела себя на корабле тише воды. И капитан, можно сказать, про нее забыл. Но вела она себя так только первое время. Как только корабли прошли теснины Геллеспонта, и вышли на просторы Средиземного моря, перестав дымить и подняв паруса, к довольному Вовану, прохаживающемуся по шканцам, подбежал, чуть ли не в слезах судовой кок. Благодушествующий Вован выслушал кока и рассвирепел.

— На корабле командую я! — заорал он и отправился на камбуз с твердым намерением устроить этой самозванке хорошую выволочку.

Капитан был в своем праве. Вокруг стоял рабовладельческий строй и его бы поняли и не осудили. Тем более, все помнили, откуда взялась Ефимия. Но рядом с камбузом стоял Бобров, а за ним маячил Серега. А виновница торжества пугливо выглядывала из-за косяка.

— Давай, Саныч, отойдем, — сказал Бобров спокойно.

Они отошли к планширю. Серега разогнал команду и праздных пассажиров, образовав полукруг, радиусом равным ширине судна, а сам стоял и смотрел, как вначале размахивал руками и горячился Вован, потом точно так же размахивал руками Бобров. Потом они, похоже, пришли к соглашению и разошлись довольные друг другом.

— Уф, — сказал Бобров, когда Серега подошел к нему и посмотрел вопросительно. — Вечно эта Ефимия… Но как готовит. Как готовит…

Серега согласно кивнул. Возразить было нечего. Но, однако, оспорить в море власть капитана — это практически бунт. Аза это петля и нок рея. Серега пообещал сам себе, что через Дригису доведет до Ефимии, от чего та спаслась благодаря Боброву. И еще пусть скажет ей, что на корабле она не в поместье. Тут совершенно другие правила. И если у Боброва один раз получилось, это совершенно не значит, что может получиться и второй.

Инциденте Ефимией был самым незначительным в ряду событий, случившихся потом за время почти двухмесячного плавания к берегам Южной Африки.

Неприятности начались едва только корабли после Геллеспонта потушили топки и подняли паруса. Из-за острова Лемнос наперерез их курса вывернулись две большие триеры, набитые воинами. Поблескивала медь шлемов. Мерно поднимались и опускались ряды длинных весел под звуки флейты. Ветер был слабенький и Вованова «Южная бухта» явно уступала в скорости гребным судам. Соответственно, и остальные корабли тоже. Опять разжигать топки и поднимать пары было поздно. Оставалось надеяться, что триеры идут по своим надобностям и им нет никакого дела до идущих со стороны Понта судов. Надежды оказались напрасными.

Триеры не стали их пропускать и сами не пошли дальше.

— Ой, не нравится мне это, — выразил общее мнение капитан и крикнул вниз. — Разжигайте топки! Да побыстрее!

То же самое он велел передать на остальные корабли. С подошедшей метров на пятьдесят головной триеры донесся голос:

— Кто такие и откуда идете!

Голос принадлежал разодетому как петух греку, всему из себя блестящему в продуманно-небрежно накинутом на плечи темно-красном плаще. Похоже, это и был триерарх. Вован поднес к губам рупор. Голос его прозвучал явно громче голоса грека:

— Мы граждане Херсонеса! И идем оттуда же!

Грек подумал. Наверно мучительно искал, к чему бы придраться. Но не нашел и просто крикнул:

— Вы мои пленники! Следуйте за мной!

— Ага, — сказал Вован. — Вот прямо сейчас и последую. Губу-то закатай.

Все это он сказал довольно громко, но рупор все-таки убрал. Судно продолжало, не спеша следовать своим курсом.

— Ну что у вас там?! — крикнул капитан в недра.

— Сейчас, сейчас, — глухо отозвались из трюма.

— Серега, — тихо сказал Бобров. — Принеси-ка на всякий случай свой карамультук. И мой из каюты захвати.

Грек оказался решительным. Весла головной триеры вспенили воду, флейта зазвучала громче и с иным ритмом.

— Он что, на таран собрался? — спросил Бобров недоуменно. — С чего бы это? Совсем берега потерял? Мы же ему вроде ничего не сделали?

— Мы не сделали, — ответил Вован сквозь зубы. — Зато сейчас сделаем, — и крикнул. — Все лишние с палубы! Отдать фока— и грот-гика-шкоты! Хорош! Крепи!

«Южная бухта» встала в полветра и пошла к малоазийскому берегу все больше и больше ускоряясь. Триера, у которой периплус явно не получался, замешкалась при повороте и потеряла ход. периплус — тактически прием при таране далеко отстоящего корабля.

Вторая триера, видимо, ничего не поняв в маневрах головного, вообще встала. А тем временем, остальные корабли, все вдруг повторив Вованов маневр, примерно семиузловым ходом удалялись в сторону Малой Азии. Триеры же, немного помедлив, видно, разобравшись внутри себя, пустились следом, постепенно настигая. Они шли параллельно Вовановым кораблям в кильватер друг другу, скорее всего, собираясь обогнать и опять попытаться таранить.

Вован ухмыльнулся. Сигнальщик замахал флажками следующей за ними «Камышовой бухте», а та, в свою очередь отрепетовала сигнал концевой «Песочной бухте». Вован изящно повернул через фордевинд, когда триера почти с ним поравнялась, и пошел в прямо противоположном направлении, став концевым в линии. Триера успела отреагировать, но радиус поворота у нее оказался больше, и она не стала менять ритм гребли, и поэтому чуть отстала.

Наконец снизу крикнули:

— Капитан, пар на марке!

Вован подобрался как хищник перед прыжком и запросил остальных участников похода. И только получив утвердительные ответы, скомандовал: