Конкуренты (СИ) - Барышев Александр Владимирович. Страница 55

Бобров даже не ожидал, что его товары пользуются такой популярностью среди народных масс города, а делегация от купцов подтвердила правильность организации кредитно-страхового союза.

В самом же городе босоногая Прошкина агентура начала планомерную работу как по дискредитации демократических институтов власти, так и по поднятию популярности несправедливо обиженного Боброва. Кстати, бочки тоже перестали поставляться. Гончары забили тревогу, потому что никто не выкупал наготовленные ими впрок амфоры. Прибывшая на следующий день представительная скифская делегация выразила недоумение по поводу прекращения поставок коньяка. Недоумение было выражено в грубой форме с демонстрацией обнаженного акинака.

Случившийся рядом Агафон увел сильно переживавшую делегацию с собой и через двадцать минут их видели направлявшимися в сторону поместья. Примерно через час они клялись в вечной дружбе и предлагали Боброву поделить Херсонес. Бобров обещал подумать.

Утром обитатели Неаполя скифского очнулись с больной головой и были сильно не в настроении. Однако, потребив вина со льдом, воспрянули, а получив в дар бочонок коньяку, пришли в прекрасное расположение духа и умчались.

Интрига развивалась по какому-то своему сценарию уже независимо от Боброва и, похоже, от стратега. Тот, конечно, применял административный ресурс, но возмущение горожан и именитых купцов, лишившихся удобных денег, пока было сильнее. Бобров, в отличие от стратега, которого содержал город, терпел прямые убытки и хотя ресурсы поместья позволяли в принципе прожить и без города, тем более, что наличествовал портал, но ведь существовала сторона и за порталом, а там Юрка ждал товара, который поставлял город.

В таком шатком равновесии прошла неделя. Народ в поместье, чувствуя настроение Боброва, слегка приуныл. Тем более, что Бобров, опасаясь нападений, запретил своим ездить в город. Все сообщение осуществлялось через бригаду рыбаков, которые продолжали жить в городе. На их лодках проникали в поместье Прошкины малолетние агенты. Так что обстановку в городе Бобров знал только через них. Агафон всю неделю не появлялся и информации от среднего звена Бобров не имел. А хорошо бы было поиметь еще и что-то из звена верхнего. Из архонтов, к примеру, из городского совета. Бобров даже готов был раскошелиться на месячный заработок архонту, готовому поделиться слухами. Что ему двадцать драхм. Слёзы. Но для этого нужен был Агафон. Не передавать же деньги с мелкими Прошкиными агентами.

Наконец до Боброва, когда он стоял, так сказать, «на берегу пустынных волн» дошло, что они с городом сейчас практически на равных: на суше у него приличная территория со своим виноградником и огородом (чего, кстати, нет у горожан), с водой и мастерскими; он стал напрямую общаться со скифами, игнорируя городских посредников в лице Агафона (хотя с ним, бесспорно, было удобнее). А, обладая мощным флотом, он вообще может на этот город покласть или забить, это кому как нравится. Ведь Херсонес фактически кроме рыбы и вина имеет все привозное. А привозное обеспечивает флот. Так чего же…

Бобров назвал себя балбесом, лопухом, бестолочью и многими другими относительно цензурными словами. Если бы рядом был Серега, он бы с радостью присоединился и тогда Бобров цензурными словами бы не отделался. Атак пришлось довольствоваться чем есть.

Бобров бросился к идущей вниз, к причалу лестнице, откуда хорошо была видна часть бухты с кораблями. К его радости у пирсов обнаружилось их целых три штуки. И среди них еще не успевший никуда уйти «Трезубец Посейдона».

— Вован! — закричал он, сложив ладони рупором.

На палубе «Трезубца» появился капитан.

— Ну чего вопишь? — хмуро поинтересовался он.

— Погоди, сейчас спущусь, — заторопился Бобров.

Через час Бобров знал весь расклад. Шесть Вовановых кораблей от самого мелкого до сравнимого размерами с «Трезубцем» находились в разгоне. Пять по контрактам с купцами в качестве перевозчиков и только один, причем не самый крупный, ушел в Гераклею со своим грузом.

— У тебя еще контракты есть? — поинтересовался Бобров.

— Только два осталось, — ответил Вован. — А что такое?

— Да, понимаешь, мысль у меня появилась, — сказал Бобров.

— Мысль это хорошо, — тут же одобрил Вован. — А об чем?

— Вот, смотри. Мы сейчас вроде как наложили на город экономические санкции: контора наша не работает, овощи мы им не продаем, якобы восточные товары, тоже. Но так уж получилось, что мы вынуждены тару под вино у них не покупать. И масло оливковое тоже. А это рушит нашу торговлю с запортальем. Вот я и подумал, а на хрена там тот Херсонес, если у насесть свой флот. Что у нас тут будет поближе? Ольвия? Или Тира? Или вовсе Гераклея?

Вован задумался. Потом посмотрел на Боброва и ответил:

— Гераклея, конечно, получше будет. Она и крупнее и товар там дешевле, потому что предложение выше. Правда, идти надо через море. Поэтому мелочь я туда посылать не буду. А вот что-то типа «Трезубца» раз в неделю — запросто.

— И еще, — сказал Бобров. — Надо будет наших рыбаков возить куда-нибудь в район Камышовой бухты раз в два дня. А то рядом как-то неуютно. Проглядим, и без рыбы останемся и без ловушек.

— Да без проблем, — ответил Вован. — Здесь как раз кто-нибудь из мелких справится. А вообще, не мешало бы нам подумать над другими способами заработка. Ну что мы все: рыба, вино да масло.

— Ну предложи, — Бобров посмотрел на него внимательно. — И учти, серебро мы уже пробовали.

— Да ничего тут нет, — махнул рукой Вован. — Все уже украдено до нас. И вообще в этом Средиземноморье кроме морепродуктов и сельхозпродуктов ничего нет. Вот вспомни что-нибудь.

И как Бобров ни напрягался, ничего вспомнить ему не удалось. Ну, кроме нефти. Да и та была на Ближнем Востоке. Они еще посидели, погоревали и Бобров ушел. Разговор с Вованом быстро забылся. Тем более, что набежали другие события.

Вспомнив о том, что в городе все-таки демократия, стратег решил подкрепить свои начинания мнением народа. Чтоб, значит, упрочить свое положение, сославшись на массы. В случае чего, мол, это все народ. А как известно, глас народа — глас божий. Правда это станет известно позже и по другому поводу, но и сейчас актуально, правда в несколько иной интерпретации.

Но вот чего Бобров не боялся так это народного собрания. Во-первых, у него была в этом народе хорошая база. Ну, то есть люди ему обязанные, настроенные дружелюбно и попросту купленные. Во-вторых, он не гражданин города и значит, все решения властей для него необязательны. Втом числе и собрания. Ну, подвергнут его остракизму, ну изгонят. А ведь собственность не его. Все записано на Никитоса, Агафона и еще пару уважаемых людей. А он, Бобров простой арендатор. И еще он восточный купец.

Уже сейчас народ, кстати, достаточно уважаемый и влиятельный народ начинает роптать. А если Бобров соберет манатки и отъедет, скажем, в Пантикапей. И уже им будет поставлять свои товары. То-то же.

Так что Бобров не особо и боялся. Его другое стало мучить. Постепенно стал теряться смысл их нахождения здесь.

Бобров-то как думал. Отхватит он приличную территорию с выходом к морю, создаст там передовое хозяйство с использованием технологий двадцатого века, чтобы, значит, не надрываться как раб на триере. Ну и будет жить в свое удовольствие. Свежий воздух, чистая вода, неиспорченные нравы. А буде кто посягнет, то и повоевать можно в охотку.

А скучно станет, к его услугам портал и можно сходить в свое время развеяться. Кино, скажем, посмотреть, театр посетить. Да, наконец, просто на машине прокатиться, а то с этими мулами просто беда.

Серега вон все хочет изменить жизнь херсонеситов. А зачем ее менять? Живут люди, как могут ну и пусть себе живут. И не надо им мешать. И так вон косятся. Корабли, понимаешь, повозки, оружие, опять же. Отношения в поместье другие. Многим такое не нравится.

А Бобров считал для себя, что он очень неплохо устроился, фактически став этаким древнегреческим помещиком. Огромный участок плодоносящей земли, прекрасная усадьба — мечта любого олигарха, красивая девушка — жена. Прямо сказать — очень красивая и какая-то не то что преданная, а скорее, верная. Причем, именно до гроба. Боброву спервоначалу даже страшновато становилось, потому что такая верность требовала ответного чувства. А потом, несколько позже, когда сам едва не попал в рабство, причем, настоящее, без дураков, когда его девушка самоотверженно бросилась на мужиков намного сильнее ее, да к тому же вооруженных, чтобы спасти его, Боброва жизнь, он понял, что и сам готов, презрев себя, броситься на кого угодно ради нее. Мало того, он так и сделал. И даже не задумался по этому поводу. Обстановка окружающая что ли так повлияла? Или воздух здесь какой-то особенный? Или… Бобров пообещал сам себе над этим подумать. А пока: