Её вишенка (ЛП) - Блум Пенелопа. Страница 36

— Заткнись, — прорычала бабуля, не отводя цепкого взгляда от парня.

Уильям отставил пакет с попкорном в сторону и встал на колени, раскинув руки. Я почувствовала легкий укол вины, когда увидела его ободранный нос и слегка припухший глаз. — Мне жаль, что у меня не хватило добропорядочности умереть, когда ты швырнула мне в лицо пятидесятифунтовый (прим. 23 кг) вишневый пирог.

— Он действительно был таким тяжелым? — удивилась бабушка.

— Грэмми, — процедила я сквозь зубы. — Либо ты будешь молчаливым зрителем, либо я попрошу Уильяма выползти наружу и закончить свои извинения там.

— Но я никогда не соглашался ползать...

— Ты тоже помолчи, — огрызнулась я и ткнула пальцем в его сторону. — Сейчас ты можешь говорить лишь в одном случае — если только извиняешься.

Грэмми недовольно поджала губы, а Уильям, не меняя позы, продолжал терпеливо ждать. К его чести, он действительно выглядел так, словно воспринимал происходящее с большой долей серьезности. Что к тому же было вдвойне серьезнее, чем его обычное отношение к чему-либо в своей жизни. Может, он на самом деле имел в виду то, что говорил?

— Продолжай, — милостиво разрешила я.

— И у тебя к тому же отличные ноги. Я никогда не замечал этого, пока не оказался здесь, на полу. Они очень хорошо сложены. А я, надо признаться, не любитель ходить пешком. Так что это что-то да значит.

— Уильям... — это прозвучало как предупреждение.

Улыбка сползла с его лица, и на этот раз он выглядел абсолютно серьезным.

— Хейли, мне очень жаль. Я оказался ослом, а не тем идеальным парнем, который достигает совершенной формы годами приседаний и хорошо сбалансированной диеты. Я был такой задницей, что ее больше никто не хочет видеть.

Я стояла, скрестив руки на груди, и ожидала продолжения. По правде говоря, я уже была готова простить его. Конечно, это было слабостью с моей стороны, но Уильям мне безумно нравился. Мне нравились те чувства, что он вызывал во мне. Мне нравилось, что он всегда и ко всему подходил с юмором. Мне даже понравилось, что он принес свои извинения в форме шутки, а не разыграл передо мной драму из репертуара Большого театра. И хотя я чувствовала себя немного виноватой, в тоже время с упоением наслаждалась каждой минутой, пока он унижался на глазах у всех. Но ведь он действительно заслужил это унижение… по крайней мере, хоть капельку.

— Прости, я был конченым идиотом.

— Согласна, — сказала я. — Но мне хотелось бы знать, как ты меня нашел?

— У каждого человека есть свои секреты.

Я вытянула руки и снова скрестила их на груди точь-в-точь, как крутые парни в фильмах, когда для большего эффекта перезаряжают ранее заряженные пистолеты.

И это сработало!

— Если тебе это так важно знать, — быстро сказал Уильям, — то я взял номер телефона твоей сестры в телефонной книге… Да, да, они все еще существуют… в темных уголках мира. Я позвонил ей и сначала пригрозил. Затем предложил взятку и попросил сказать, куда ты обычно идешь, когда тебя кто-нибудь разозлит.

— О, Кэндис смогла догадаться?! Я впечатлена.

— Ну, не стоит приписывать ей слишком большие заслуги. Первое место, о котором она мне сообщила, — отдел мороженого в продуктовом магазине рядом с твоей квартирой. На тот момент у них был полный запас «Роки Роуд» (прим. очень популярный в Америке шоколадный десерт, представляющий собой застывшую массу из шоколада, цукатов, свежих фруктов или ягод, орехов, печенья), так что я тут же исключил этот вариант. Ты ухмыляешься?.. Это хороший знак?

— Отнюдь, — перебила его бабушка. — Она ведь не может простить тебя за такое жалкое извинение, правда?

Я прочистила горло.

— Конечно, нет.

Уильям сердито посмотрел на Грэмми.

— Знаете, Хейли говорила мне, что вы постоянно узнаете новые жаргонные словечки. Вы когда-нибудь слышали такое слово «кайфообломщик»?

— Да, кажется, я встречала его в прошлогоднем бестселлере Марка Мэнсона.

Мы с Уильямом с недоумением уставились на нее. А она тут же указала на Леонарда, который в этот момент оторвался от своих карт и посмотрел на нее точно с таким же недоумением. Бабуля застонала от разочарования.

— Я же предупреждала тебя, Леонард, старый ты козел. Как только я произношу эту фразу, ты говоришь людям название книги.

— Но я забыл это чертово название.

— Да, это тончайшее искусство, не позволить трахнуть себя. И что теперь? А теперь, благодаря Леонарду, момент наивысшего пика в кульминации полностью разрушен.

— Я, конечно, все понимаю, — Уильям встал и отряхнул колени, — но, может, нам все же лучше закончить извинения наедине?

— Не слишком-то спеши уединяться, парень, — предупредила бабушка. — А ты, Хейли, не позволяй ему слишком быстро снова залезть тебе в трусики. Пусть сначала заработает это. Ты меня слышишь?

* * *

Я сделала вид, что не услышала ее, и последовала за Уильямом на улицу. День был безоблачный, но вокруг было много деревьев, которые защищали нас от вечернего солнца. Дом престарелых, в котором жила Грэмми, находился в сельской местности, недалеко от Нью-Йорка. И здесь было намного красивее, чем могли себе представить большинство жителей столицы.

— Ты хочешь, чтобы я снова встал на колени? — спросил Уильям. — Потому что я так и сделаю.

Я отрицательно покачала головой.

— Нет, Уильям. Буду с тобой предельно откровенна. Когда ты обвинил меня во всех этих смертных грехах, то это стало для меня настоящим сигналом к пробуждению. Не думаю, что смогу все вот так легко забыть, даже если ты извинился.

— Я и не жду этого от тебя. Все это дерьмо так и останется на мне. Но послушай, ведь мои извинения — это самый лучший способ обновить наши отношения, не так ли? Мы же можем начать двигаться прямо отсюда, верно?

— Ну, уж нет! Технически все может стать еще хуже. Ты будешь держать меня в своем подвале пленницей и говорить: «я постоянно смазываю лосьоном ее кожу».

— Я бы так никогда не сделал. Я бы сказал: «Эй, вот тебе лосьон. Нанеси его на свою кожу, чтобы твой костюм стал более эластичным, и я смог надеть его».

Я рассмеялась. Как же трудно было злиться на него. Просто невыносимо.

— Ты мог бы снова стать ублюдком, чтобы я могла продолжать злиться на тебя? Пожалуйста.

— Только если это приведет к жесткому и грязному сексу.

— Нет. Этого не будет.

— Тогда я тоже отвечу «нет». И не оставлю своих попыток принудить тебя простить меня. Даже если это займет несколько дней.

— Всего-то? — я подняла от возмущения брови. — Всего лишь несколько дней?

— Дни. Множественное число. Бесконечное. Я мог бы говорить о тысяче из них. И все их я готов потратить на извинения, лишь бы загладить свою вину перед тобой.

Я прикусила губу и вздохнула.

— Я прощу тебя, если ты убедишь меня, что я не легкомысленная и столь быстрое прощение не будет преждевременным.

— О, это легко! Ты же знаешь, как я на тебя действую? — Уильям подошел ближе и заправил мне за ухо выбившиеся пряди волос. — Кто может винить тебя за то, что ты простила меня?

— Этот довод не убедителен, — возразила я. — Можно подумать, что когда мужские пальцы убирают женскую прядь ей за ушко, то этот жест закреплен в ее ДНК, как растапливающий ее сердце.

— Уверен, — сказал он игриво, и его голос зазвучал очень соблазнительно. — Это почти так же эффективно, как шептать сладкие пустяки женщине на ухо. Вот так, — он наклонился еще ближе. — Сладкие пустяки, — прошептал он.

Несмотря на всю нелепость его заявления, лишь одно дуновение воздуха от его губ, коснувшееся моего уха, — и по моей коже пробежал холодок.

— Мне кажется, ты чересчур нетороплив.

— Хорошо, — сказал Уильям, придвигаясь еще ближе и прошептал: — А как ты собираешься затащить меня в постель?

— Ну, — задумчиво сказала я, наблюдая за своими руками, которые, казалось, сами по себе потянулись вверх, чтобы коснуться его груди. — На данный момент план довольно прост. Я позволю тебе продолжать думать, что ты должен доказать мне своими поступками, что тебе действительно жаль. Хотя я решила простить тебя, как только увидела с этим дурацким пакетом попкорна. Надеюсь, что, в конце концов, ты доберешься до действий, которые включают минимальное количество одежды. Кроме того, как я могу на тебя злиться, если сама так сильно ударила тебя по лицу, что теперь у тебя синяк под глазом?