Понь бледный (СИ) - Соловьев Константин Сергеевич. Страница 38

Но все это было лишь началом обучения.

Сталин хмурится.

Его дух, освобожденный от оков плоти, парит в воздухе, используя десятки новых чувств, которые вдруг оказались в его распоряжении. Дух всемогущ и всевластен. Он порхает быстрее и ловчее самого прыткого пегаса. Он купается в прохладе пушистых облаков, пьет разлитый в небе рассвет, а звезды нежно щекочут его гриву. Но сейчас он слишком далек от того, чтоб предаваться подобным радостям.

Сталин ищет ответ. Этот ответ рядом, он чувствует его присутствие, как лошадь чувствует запах вкусной морковки. Но ответ недостижим. Он порхает неподалеку и иногда Сталину кажется, что он может разглядеть оставленные его крыльями следы в бескрайнем пространстве этого нового мира. Тщетно. Он тянется к ответу, но того уже нет. Он снова рядом и снова бесконечно далеко. Дразнит, манит, тянет — но не дается в руки.

Сталин мысленно стискивает зубы. Как тогда, когда только покорял Вечнодикий Лес. Упорство и терпение. У Эппл Джек были два крепких копыта, которыми она мастерски обтрушивала яблони, избавляя их от тяжелых сочных плодов. У него есть упорство и терпение — два его верных надежных копыта.

Ответ…

Почему ты проиграл, Коба?…

Ты проиграл дважды. Дважды судьба выдавала тебе отличный набор карт и оба раза ты, удачно начав партию, под конец все спускал. Совпадение? Не бывает таких совпадений. Оба раза у него было все. Четкий план действий. Надежные товарищи и исполнительные подчиненные. Благоприятствующая ситуация. Понимание сути. Оружие. Технические резервы. Авторитет. И оба раза он проиграл, лишившись всего. В первой жизни все его наследие было уничтожено и разорено вчерашними учениками. Огромная махина самого большого в мире государства оказалась подчинена одному маленькому винтику, с утратой которого начала рассыпаться на части. И после его, Сталина, смерти не было никого, кто смог бы этот винтик заменить, остановить лавинообразный распад. Во второй жизни получилось еще хуже. Юную революцию разбили наголову. Мятежный брониносец уничтожен, подпольная партия разгромлена, все товарищи — в застенках Принцессы. А ведь он мнил себя старым опытным революционером, таким, которому не составит труда разгромить игрушечную монархию Селестии и разогнать ее начитанных учениц…

Сталин морщится, мучительно пытаясь найти ответ на вопрос, который терзает его, подобно застрявшему в теле осколку снаряда.

Почему?…

Если ты так силен, так умен, если положил всю жизнь на алтарь самого верного в мире учения, если осознавал свою правоту — почему?…

Сталин напрягается, хотя его тело остается в полном покое, ни один мускул не дернулся. Той частью своего разума, которая парит в безбрежном океане он нащупывает скользкий хвост ускользающего ответа. И тянется за ним всем своим эфирным и прозрачным телом.

Сталин готов идти за ним до конца.

Были и другие уроки. Странные уроки, против которых поначалу бунтовала вся его сущность. От которых даже его стальная выдержка покрывалась пятнами разлагающей ржавчины. Хотя выглядели они поначалу безобиднее всех предыдущих затей Зекоры.

— Коль массы хочешь направлять, простым попробуй управлять!..

Зекора положила на землю перед Сталиным яблоко. Обычное яблоко здешнего сорта, серое и сморщенное, ничуть не аппетитное. Он не сразу понял, что требуется от него, а когда понял, едва подавил желание выругаться на не забытом еще грузинском языке, после чего покинуть этот безумный лес и его сумасшедшую отшельницу-зебру. Зекора хотела, чтоб он двигал яблоко мыслью. И если медитации уже не представляли для него серьезной трудности, телекинез оказался препятствием, в которое его воля врезалась подобно мчащемуся во весь опор скакуну, едва не сломав себе шею.

Можно долго твердить себе о том, что мысль повелевает материей. В конце концов, ему и самому приходилось не раз обосновывать это в партийных дискуссиях и публицистических работах. Мысль двигает прогресс. Мысль управляет народами и правительствами. Мысль вершит историю. Но мысль не может поднять яблоко. Не может и все тут!..

У самой Зекоры это получалось с легкостью. Подхваченные едва видимым алым ореолом, порхали по всему саду грабли, ведра, плоды и даже тяжеленные пни. Зекора делала это легко и невозмутимо, без всяких усилий. Но если она ожидала, что у него получится так же, в голове у этой зебры еще меньше винтиков, чем думается жителям Понивилля.

«Эта безумная зебра вытащила тебя с того света, — хмуро буркнул „внутренний секретарь“, обычно вспыльчивый, но сносящий без возражений все ухищрения Зекоры, — Попробуй, Коба. Когда-то и атомную бомбу считали безумием, невозможным в принципе…»

«Дело в другом, — уныло подумал он, пялясь на злополучное яблоко, — Это вопрос веры. Я вырос на том, что полагал всякую веру в невозможное уделом клерикалов и мракобесов. На том, что коммунист получает плоды не веры, но труда. Верить в невозможное и пытаться его приблизить без труда, одним лишь напряжением разума — это идет вразрез со всем тем, что мне близко».

«Ну и сиди, как дурак, — сплюнул желчный старикашка, — Пока не сообразишь, что вера — категория иного порядка, не имеющего отношения к твоему любимому материализму. Верить позволительно всякому и по любому поводу. Отличие между верой ленивой, низменной и верой деятельной, созидающей. Михаил Ильич Кошкин, советский конструктор, верил в то, что у него получится создать лучший в мире танк. И эта вера вела его, поддерживала, позволила в конце концов сотворить маленькое чудо. А ты…»

Он глядел на проклятое яблоко столько времени, что видел его даже когда закрывал глаза. Оно преследовало его ночью — крохотное, но совершенно неподвластное ему тело. Сталин смотрел на него пристально, не мигая, как смотрел на послов вражеских держав на переговорах. Но яблоко не сдвинулось и на миллиметр. Сталин представлял, как оно отрывается от земли, взмывает, точно воздушный шар на первомайской демонстрации… Но яблоко лежало на прежнем месте, там, куда его положила Зекора. Самое дерзкое и упрямое яблоко в мире.

— Это невозможно, товарищ зебра, — сказал он как-то Зекоре после того, как целый день провел за этим занятием, — И дело не в том, что это нарушает привычные мне законы физики. В конце концов, их нарушают даже пегасы, которые имеют совершенно недостаточную площадь крыла, чтобы создавать подъемную силу, сообразную их массе… Эта… магия требует от меня слепого подчинения той силе, которая всегда останется мне чужда. Я прагматик и привык решать уравнения, зная, что у любой неизвестной величины рано или поздно можно найти значение. Здесь же… Я не знаю, товарищ зебра. Боюсь, ваши ожидания не оправдаются. Скорей всего, япросто обычный пони без всяких способностей.

Зекора лишь улыбнулась в ответ на эту тираду, в ее взгляде как обычно сложно было распознать истинные чувства. Но насмешка там определенно присутствовала.

Еще четыре дня он провел перед яблоком, мысленно проклиная все, связанное как с ним, так и с родственными ему объектами, от товарища Евы до товарища Мичурина. Это было совершенно бесполезное занятие, но ничего другого ему не оставалось.

— Хорошо, — устало пробормотал он на пятый день, с отчаяньем начиная ощущать, что теперь яблоко вглядывается в него и прикрывая глаза, — Вера. Смешно говорить, будто бы я не верю. Я верю во многое. Верю в то, что коммунизм — дело всей моей жизни и это дело будет продолжено после меня. Верю в то, что человеку подвластна материя и настанет час, когда советские космические корабли вырвутся за пределы Галактики. Верю в то, что человеческие познания неограниченны, а упорный всегда достигнет результата. Верю в то, что люди могут жить в созидательном труде, не мешая друг другу. Верю в удивительную мощь образования и искусства. Верю в науку, которая творит настоящие чудеса. Верю в неотвратимость наказания для тех, кто его заслуживает. Верю в летающее яблоко. Верю в…

Его отвлек легкий удар по носу.