Книга Кораблей. Чародеи (СИ) - Медянская Наталия. Страница 52

— Триллве… А ты смеяться не будешь?

— Нет, не буду. Ни за что.

— С неделю назад мне приснился сон. Будто я иду в Твиллеге по коридору, а ко мне бежит девочка. Слегка похожая на Артемию, только волосы рыжие. Звонко смеется и руки раскинуты. Я присел, чтобы ее обнять, но тут меня Сингард разбудил. Думал, я знаю, куда подевался перегонный куб из лазарета, — князь хмыкнул. — И знаешь, в том сне я был уверен, что эта девочка — моя дочь… Э-э… А почему ты так на помидор уставилась?

Я всхлипнула.

— И… что здесь смешного? А помидор? Ну, я его хочу съесть.

Брови Одрина встали домиком:

— Ты так расстроилась из-за помидора? На вот, только не реви, — он погладил меня по голове. — Просто в следующий раз попроси сразу.

— Я не из-за помидора… — я с благодарным видом затолкала останки овоща в рот, — а что Сингард сон не дал досмотреть… и вообще… мне тебя жалко… Я мальчика хочу-у. Но можно и девочку…

И, смутившись, спрятала лицо в ладонях.

— Боюсь, тут от нас уже ничего не зависит, — засмеялся элвилин. — Смотри, к ночи тучи совсем разойдутся… Будет у нас свадьба под звездами…

— И под комарами! — шлепая себя по плечу, пробурчала я. — Одрин! Ну какая из меня жена? И уши не острые, и по дому ничего не умею… И… мне просто страшно. Я не знаю, как это… будет все. Ты князь, а я… вообще кто, не известно. И что будет потом? — выдохнула я. — Когда ты останешься вот такой, а я состарюсь.

Он опять стал гладить мои волосы:

— Девочка моя… Ну что ты… Я ведь не служанку себе выбираю… А когда… Триллве, я не смогу жить без тебя и тоже уйду.

Горло перехватило. Несколько секунд я напрасно старалась вдохнуть.

— Ну, не надо так… Я обещал тебе, что буду рядом. И неужели ты думаешь, что я оставлю тебя одну там? — он запрокинул голову и посмотрел на темнеющее небо и первые звезды, загорающиеся над головой.

— Меня уже оставили там… одну… — внезапно выплеснулось из меня. — Забывали, бросали… как старую куклу… задвигали в угол… потом манили и били в незащищенные места… я не… — я скользнула в траву, скорчилась, зажимая рот рукам, трясясь от беззвучных слез.

Жених рванулся ко мне и, прижав к груди, глухо сказал:

— Я его убью, девочка. Я тебе обещаю. Вот только доберусь туда…

У меня зашлось сердце и звезды раздробились в глазах, полных слез.

Князь уткнулся губами мне в волосы и начал тихонько укачивать:

— Тише… тише, моя звездочка. Я клянусь, что это последние слезы, которые тебя кто-то заставил проливать. Я клянусь, что теперь ты будешь плакать только от счастья…

Звезды раскатились по небу цветным стеклянным крошевом, мелким серебром. И среди них из туманной дымки над озером вальяжно всплывали две луны — красно-золотые, как ножны моего меча. Они были похожи на смеющиеся лица.

— Скоро осень, — сказал элвилин. — Гляди, Танцовщицы встретились.

Тоненько звенели комары, плескали волны, вздыхала трава… Ну разве можно спать в такую ночь? Я взяла теплую ладонь князя. Глубоко вдохнула ночной воздух.

— Идем…

— Куда? — шепотом спросил он. Будто мальчишка, встретивший древнее божество.

Я поискала глазами коней… они хрупали травой на холме — на фоне неба смутно рисовались силуэты. Поднимаясь туда, мы словно шли среди звезд.

Одрин подвел меня к гнедому и подсадил в седло. Привычно устроился сзади, обнимая меня рукой. Свободная лошадь послушно потрусила следом.

Перед нами раздвинулись кусты терновника и снежноягодника. Наверху кроны сосен зашуршали хвоей. Сосны, красноватые, плотные и высокие, выглядели странно. Они словно наклонились под вечным ветром, но не от него, а к поляне, почти что сойдясь над ней мохнатыми лапами. Но на поляне не было темно. Среди ее мха, цветочков и бледно-зеленой травы над робким родничком распростер во все стороны корни и сучья ясень. Как небо, как защиту. Его листья тихо шевелились, отливая золотом; плескали ленты из бледного шелка, привязанные к ветвям, и вся поляна была пронизана легкой светящейся дымкой, как вокруг Твиллега: словно тут тоже дремал золотой котище Люб — первопредок любовых детей, и ласково урчал во сне.

Ясень стоял среди плеска и легкого шороха — словно топота мягких невидимых лапок. Он был узловатый, могучий и древний. И в изгибах коры мне почудилась усмешка дедки-лекаря Сингарда, добрая, мудрая, все понимающая.

Подъехав к подножию сосен, Мадре остановил лошадей и осипшим от волнения голосом произнес:

— Это здесь, Триллве…

— Одрин… мне нехорошо…

Это была не физическая боль, не усталость и даже не предчувствие. Просто мохнатый выворотень крутанулся в груди, будто всплыв из глубоких вод, и властно напомнил об ужасе… полузабытом, смутном… о страхе высоты. «Твоя любовь — это болезнь. Ты выдумала себе сказку и отчего-то решила, что и другие должны ей следовать»…

— Что такое? Тебя мутит? — Одрин соскочил с лошади и протянул мне руки: — Иди ко мне.

— Не мутит… плохо… вообще. Расскажи: что тебе поведал призрак в «Плясунье Сарк». Ну, пожалуйста.

Лилейный прижал меня к груди:

— Хорошо… Только ты, пожалуйста, помни, что это уже все прошло… Я видел, как тебя скинули с башни… и ты просто растворилась в воздухе у самой земли, — князь еще крепче сжал объятия, должно быть, до смерти боясь, что я сейчас опять испугаюсь, расплачусь, а он, как последний дурак, не сможет ничем помочь.

Я запрокинула голову к усыпанному крупными звездами небу. Над лесом короной сияли сполохи, прочерчивали небо частые падающие звезды… Мир из серебра… А впереди ожидал золотистый туман святилища. Теплый-теплый.

— Я люблю тебя, Одрин. Идем.

— Триллве… — Одрин зарылся лицом в мои волосы. — Постой… Скажи теперь ты. Там, в том мире, ты не помнишь? Вдруг ты уже связана браком с этим… черным человеком?

Точно змея скользнула в желудок: склизкая, холодная. Я облизнула враз пересохшие губы.

— Может быть. Я не помню.

Вырвалась из рук жениха и села на траву, сердито сдвинув меч.

Вот и окончилась моя сказка.

Одрин опустился рядом на корточки:

— Триллве… Ты что, не доверяешь мне? — он взял меня пальцами за подбородок. — Я люблю тебя. И мне наплевать на ваши людские законы. Просто я хочу, чтобы между нами не было никаких тайн и секретов, понимаешь?

Он поднялся. Потом, наклонившись, подхватил меня на руки и молча вступил в обволакивающий золотой свет:

— Я очень сильно тебя люблю, — сказал он тихо.

Мир плавно скользил мимо меня, насыщаясь золотом, теплея… это был туман, как в раннее августовское утро, только теплый — точно вода в озере с лилиями. И Одрин нес меня сквозь эту воду, моя голова покачивалась у его плеча, щека терлась о шелк его рубашки.

Казалось, это длится бесконечно. И светло становилось уже во мне. Тот ровный огонь… он был теперь со всех сторон.

Мадре опустил меня у подножия древнего ясеня. Поцеловал в лоб и осипшим от волнения голосом сказал:

— Возьми меня за руку, девочка, а второй обними ствол. Думай только обо мне, а остальное я сделаю сам…

Он прислонился щекой к шершавой коре и зашептал что-то. Я — понимала! Как понимала руны в загадочной Книге. Одрин говорил сейчас на ее языке.

«Мы пришли к тебе, потому что нам некуда больше идти. Наш корабль стоит на приколе, четвертая кровь потеряна, Врата к звездам закрыты. Предвечный ясень, корнями уходящий в твердь земли, а ветвями упирающийся в звезды. Помоги нам вспомнить, что такое летать, научи, как вернуться домой».

В груди полыхнуло. Я вдохнула загустевший воздух. Одной рукой взяла руку Мадре, второй прикоснулась к шершавому стволу, потом порывисто прильнула к дереву вся — доверчиво, как будто обнимая любимого. Шершавые касания коры были нежными и знакомыми.

Золотое сияние загустело вокруг нас коконом, колкими искрами рванулось к древесной кроне. Плыла мелодия слов… Я растворялась в ней, раскрывая себя навстречу — словно распахивались или взлетали вверх кованые ворота — только не снаружи, а внутри меня. Одрин… я… ясень… земля… звезды… мы…