УОНИ 2 (СИ) - Гедеон. Страница 75

Теперь ничто не сдерживало Чимбика. Он вдыхал полной грудью наполненный запахами воздух и ощущал небывалый покой.

– Вы полетите с Блайзом и Лорэй, мэм, – сказал он.

Бэйджинка кивнула, не прерывая странного занятия.

Чимбик облегчённо выдохнул. Ещё одной заботой меньше. Теперь дело за малым – обеспечить безопасный отлёт группы.

Оставив бейджинку, сержант направился к реке. Под подошвами хрустела оставшаяся после взлёта корка обожжёной почвы. Чимбик устроился на берегу и замер, глядя на бегущую воду. Рядом, захлопав крыльями, приземлилась белая птица размером с земного голубя – эдемский вилохвост. Сержант уже видел таких в Блесседе: эти птицы абсолютно не боялись людей, став на Эдеме неизменными жителями практически всех человеческих поселений.

Вилохвост наклонил голову и уставился на сержанта круглым жёлтым глазом. Вода стекала по его перьям, но птице, казалось, это не доставляет никакого дискомфорта. Чимбик плавно протянул руку и схватил вилохвоста до того, как тот сообразил, что происходит.

Какое-то время репликант рассматривал птицу, а потом осторожно погладил по голове и разжал пальцы. Вилохвост, расправив крылья, тут же взлетел, оставив сержанта задумчиво смотреть вслед удаляющемуся белому силуэту.

На душе у репликанта было легко и… пусто. Он словно отрешился от всего мира, забот и напастей. Не стало волнений, терзаний, ушли на задний план все мучившие его вопросы.

Всё было решено.

– Ты сегодня всех отпускаешь? – раздался голос Эйнджелы.

Она подошла неслышно в шуме дождя и стояла неподалёку, глядя на Чимбика. Девушку заметно пошатывало, и она оперлась рукой о ствол дерева. Капли дождя соприкасались с её кожей и теряли чистоту, окрашиваясь розовым.

Сержант поднялся и молча смотрел на Эйнджелу, желая лучше запомнить.

– Вам необходимо смыть кровь, мэм, – наконец сказал он.

– Зачем? Теперь мой облик куда больше соответствует сути, – Эйнджела странно улыбнулась, широко развела руки и крутанулась, будто демонстрируя себя всему миру.

При этом она пошатнулась от накатившей слабости, и Чимбик едва успел удержать девушку от падения. Он бережно усадил Эйнджелу на широкий древесный корень, выпиравший из земли подобием арочного моста. Сам репликант опустился перед ней на колено и полез в подсумок за автодоктором.

– Всё ещё считаешь, что уродство – это жалкая отметина на лице? – тихо спросила Эйнджела.

Её пальцы потянулись к лицу репликанта медленно, будто девушка сомневалась, позволит ли Чимбик прикоснуться к себе.

Он позволил.

Эйнджела улыбнулась уголками губ и нежно провела подушечками пальцев по шраму, оставляя на коже репликанта кровавый след. Ощущение оказалось приятней, чем он когда-то представлял.

– Нет, мэм, – ответил тот, наслаждаясь лаской с лёгкой примесью безумия.

Сержанту странно было смотреть на это идеальное лицо и осознавать, что девушка считает себя куда большим уродом, чем он сам.

– Сама жизнь уродлива, – повторил репликант сказанное когда-то Эйнджелой и приложил автодоктор к её шее.

Девушка печально усмехнулась и отвела руку от лица Чимбика:

– Ты запомнил...

– У репликантов эйдетическая память, мэм. Согласно показаниям автодоктора, вам необходимы покой и сон, мэм. Рекомендуется ввод небольшой дозы транквилизатора. Вы можете поспать в машине, мэм, – возвращаясь к привычной манере речи, предложил сержант.

Странно, но близость Эйнджелы сейчас не волновала, как прежде. Будто Чимбик сделал шаг за некую грань, надёжно отделяющую его от девушки и всего, что их связывало.

– Не хочу, – упрямо покачала головой эмпат. – Я так давно не видела дождь, не ощущала столько запахов... На Тиамат мы не покидали городского купола.

– Понимаю, – Чимбик выпрямился и отряхнул прилипшую к наколеннику грязь.

Бейджинка стояла всё также – подставив лицо дождю. Глядя на неё, сержант подумал, что в эту минуту слова Блайза о его, Чимбика, сходстве с серокожей были близки к истине. Сейчас он ощущал в душе пустоту, сходную с той, что часто видел в глазах бейджинки.

Почему-то сейчас это совсем не волновало сержанта.

– Не сердись на брата, – неожиданно попросила Эйнджела. – У нас ведь нет никого ближе семьи. И никому больше мы не нужны.

– Я не сержусь, мэм, – криво улыбнулся сержант. – Наиболее точным определением будет “переживаю”. Блайз склонен…

Он замялся, подбирая подходящее определение.

– Мечтать, – наконец нашёлся Чимбик. – Он не знает мира, в котором хочет жить. Его представления серьёзно расходятся с реальностью.

Эйнджела едва заметно пожала плечами:

– Жизнь это лечит. Я присмотрю за ним, научу трезво смотреть на мир.

– Спасибо, мэм, – искренне поблагодарил репликант.

Почему-то он сразу и безоговорочно поверил, что Эйнджела сдержит обещание и Блайз не останется один на один с едва знакомой гражданской жизнью.

– Думаете, ваша сестра его простит? – осторожно спросил он.

– Не знаю, – вздохнула девушка. – Мы со Свитари не сильны в прощении.

Сержант невольно бросил взгляд на врытый в землю модуль, словно мог увидеть сквозь стены изуродованный труп работорговца.

Репликант задумался: а умеет ли он сам прощать? Сложный вопрос, учитывая то, что обидеть подобных ему могли лишь близкие. До недавнего времени список этот был ограничен только братьями-репликантами, обид на которых сержант никогда не держал. Теперь же...

Взгляд Чимбика вернулся к Эйнджеле. Все его обиды основывались на мысли о её предательстве и развеялись, едва сержант понял, что ошибался. Но, глядя на неё, Чимбик осознал, что простил бы ей многое.

– Блайз точно не безразличен Ри, – как могла, ободрила сержанта Эйнджела. – Иначе она бы сделала вид, что всё в порядке, и использовала его.

Чимбик едва заметно кивнул, успокоенный этими словами. Может, они прозвучали не особенно лестно по отношению к Свитари, но были честны.

– Не переживай за брата, – мягко улыбнулась Эйнджела. – Он освоится и осознает, что в мире много других женщин. И, скорее всего, забудет о Свитари.

Чимбик на миг задумался, а потом отрицательно качнул головой:

– Не забудет, мэм.

Девушка едва заметно пожала плечами.

– Время покажет...

Сержанту хотелось сказать, что такое попросту невозможно, потому что он никогда не забудет Эйнджелу.

Но промолчал.

Шумела река, вторя весёлой песне дождя. Чимбик настороженно прислушался – показалось, что слышен свист турбин вертолёта, но это был всего лишь ветер. Успокоившийся сержант отвернулся к реке и замер, глядя на бегущую воду.

– Почему ты нас отпустил? – нарушила молчание Эйнджела.

Сержант задумался над ответом. Его решение противоречило приказу и строилось на иррациональных побуждениях, которые он затруднялся облечь в слова.

– Принял оптимальное решение, мэм, – произнёс он, наконец, привычным ровным тоном, хотя секундой раньше хотел сказать совершенно иное.

То, что в своей сказке дошёл до момента, когда происходит превращение в героя. Но передумал в последний момент, когда слова уже вот-вот готовы были слететь с языка. Зачем? Ведь ничего уже не изменить.

– Хватит с вас одного Батлера, мэм, – добавил он.

От упоминания покойного хозяина Эйнджела вздрогнула, а затем медленно покачала головой:

– Ты – не такой. Совсем.

– Я так не считаю, мэм, – отрезал сержант.

Обернувшись, Чимбик посмотрел девушке в глаза и задал давно мучивший его вопрос:

– Мэм. Почему на Вулкане вы сказали Блайзу в первую очередь идти за мной?

Девушка молча смотрела на него, а затем произнесла:

– Ты был добр ко мне. Добрее, чем большинство людей. Я не хотела, чтобы тебя изучали и резали, будто животное.

Эти слова вызвали горький смешок репликанта. Он был добр... Хвалёная эйдетическая память услужливо воскресила всё то “доброе”, что он творил с близнецами. С Эйнджелой. Следом пришли воспоминания о рабском рынке, аукционе, рассказе Батлера и обо всём том, что он успел увидеть за время пребывания среди людей. Репликант со всей ясностью осознал, что он – искусственно созданное для войны, насилия и убийств существо – при сравнении с “цивилизованными людьми” и впрямь мог показаться этой девушке добрым.