Волгари в боях за Сталинград - Тажуризин Анвер Тажуризович. Страница 25

— Я «цветок», я «цветок». Выхожу в «степь». Прикройте.

Наши артиллеристы знают позывные «Пугачева», знают, что «степь» — это Волга, и стараются прикрыть его своим огнем.

Землянка заводского парткома набита до отказа. Поздно ночью жадно слушаем последнюю сводку Информбюро. По общему уговору курим, не выходя из блиндажа. Дышим не воздухом, а газообразной махоркой.

— Говорит Москва! — раздался голос диктора. Мы приготовили карандаши, чтобы записать сообщение Информбюро, — завтра оно должно быть известно всем рабочим завода. Слушаем сводку, но кое-что мы видим и сами: десятки автоколонн день и ночь возят и возят снаряды, их складывают в лесочках и не расходуют. Значит, затевается что-то большое! И хоть очень тяжело еще нашим в Сталинграде, но всем ясно: скоро и на нашей улице будет праздник. Я вглядываюсь в лица сидящих и думаю: «Вот они, русские богатыри, суровые и кряжистые котельщики Треножкин и Жарков, юркие и быстрые татары Ахмедов и Шарипов, медленный украинец Куница и спокойный Ситняковский, вихрем войны занесенный сюда из Киевщины; евреи Генкин и Ройтер. Великая сила сплотила всех нас в железный кулак, готовый нанести любой удар по первому зову. Сколько неистребимой силы таится в нашем народе, если ее так много в одном этом блиндаже!»

— Вас вызывают на переправу: пришла летучка!

От морозного полушубка и шапки посыльного идет густой пар.

Срочно уезжаем в Тумак. Со мною Шарипов и Ройтер.

В землянке подполковника Ткаченко уже сидят Везломцев и военный комендант.

— Оба обломались. И рули и винты.

Нам ясно: оба — это «Пугачев» и «Двойка».

Подполковник нервничает:

— Сколько времени надо?

— Сколько надо — столько не дадите. Будем торопиться. Нужна помощь: полсотня бойцов.

— Дать сто человек, — приказывает Ткаченко.

Баркасы вытащили на берег на руках. У «Двойки» повреждения оказались пустяковыми, и их быстро исправили, но хуже с «Пугачевым»: у гребного винта только одна лопасть, а руль пришлось выбросить.

— Давайте отольем чугунный винт, — предложил Борис Гущин, начальник литейного цеха.

— Нет, дымить нельзя, — возразил Ройтер.

— Винт надо делать сварной, — настаивал Генкин.

Не прошло и суток, а летучка уже доставила на «Пугачев» еще не остывший винт, сваренный по чертежу Генкина из листового металла.

Командование еще раз поблагодарило ремонтников.

В дни наступления

19 ноября, на рассвете, грохот артиллерийской канонады не мог поднять только мертвых. Ураганный огонь мощных орудий накрыл фашистов. Солдаты в одних гимнастерках обливались потом, едва поспевая подносить снаряды. В частях читали приказ командования фронтом.

— В наступление, товарищи! За кровь наших детей — потоки вражеской черной крови! — повторяли слова приказа.

В этот день мы спешили в Татьянку — там случилась авария с пароходом «Механик Власов». В блиндаже комбата Павлова — та же радостная сутолока. Но седой майор встревожен:

— Не терпят колеса у вашего «Механика».

— Так они ведь не могут лед рубить!

— А мне от этого, думаете, легче?

Степан Андреевич Толстой, наш «полпред» в Татьянке, отзывает меня в сторону:

— Давайте привяжем вместо плиц дубовые бревна.

— Бревна? А чем привяжем?

— Цепями. Сломаются — новые привяжем.

Дубовые бревна вместо плиц — «новинка техники». Делать просто, а в работе будут надежнее.

Майору Павлову тоже понравилось это предложение:

— Правильно, Толстой!

Степан Андреевич стал смущенно протирать свои очки.

«Механик Власов» до середины декабря «молотил» лед дубками. На корму посадили бойцов, они по указанию наших кадровых слесарей Чепачина и Полякова то и дело меняли дубки и цепи.

Наступление нашей армии ширилось. Это чувствовалось и на переправах. Высокие штабели ящиков с боеприпасами, сотни орудий, горы мясных туш, валенки, полушубки — беспрерывный поток всего, что нужно фронту, шел с разных концов страны и упирался в водную преграду. И речники — капитаны, механики, ремонтники делали свое дело. Истрепанные беспрерывными бомбежками суда пробивали ледовые заторы, доставляли грузы воинам-героям, отстоявшим волжскую твердыню.

Но вот ударили крепкие морозы. Первые смельчаки с гружеными салазками проскочили по тонкой ледовой корке, а через несколько дней пошли автомашины-«полуторки». Наконец, в один из морозных дней через Волгу переправились гусеничные гаубицы, а за ними вереницей — машины, орудия, повозки…

Спешно, вдогонку наступающим войскам, переправлялись тыловые части, санбаты, склады. Канонада советской артиллерии гремела все дальше и дальше.

А. В. Голубихин [12]

СВЯЗИСТЫ

Фронт приближался к Сталинграду. В то время я работал главным инженером узла связи Нижне-Волжского речного пароходства. Одновременно исполнял обязанности заместителя начальника узла. Находились мы тогда в двухэтажном домике, напротив транзитного вокзала.

20 августа меня вызвал к себе начальник главсвязи наркомата речного флота Семен Кузьмич Самылин.

— Собирай ремонтную бригаду, — сказал он. — Только что получено сообщение: в результате налета вражеской авиации повреждена магистральная линия Сталинград — Астрахань. Связь нужно восстановить немедленно.

Сборы были недолгими. Вместе со мной на участок Красноармейск — Светлый Яр отправились дежурный техник телефонной станции Иван Михайлович Тихонин, техник связи Константин Иванович Кузнецов, линейный техник Константин Иванович Лобанов и еще несколько связистов.

К вечеру приехали на участок. Связь была нарушена во многих местах. В некоторых пролетах свисали обрывки порванного провода.

— Да, работенки хватит, — покачал головой Иван Михайлович Тихонин. — Только бы новых налетов не было: не очень-то приятно на столбе висеть, когда рядом бомбы рвутся.

Вдруг послышался надрывный гул приближающихся бомбардировщиков. Фашисты не зря так часто наведывались сюда: здесь пролегала дорога, по которой шло интенсивное движение войск.

Из-за облаков вынырнули четыре бомбардировщика и сделали круг над дорогой.

— Жаль, нет наших голубков, — вздохнул Лобанов. — Они дали бы стервятникам жару.

— Ложись! — крикнул Тихонин.

Послышался свист летящей бомбы. В ста метрах от канавы, где мы укрылись, взметнулась земля. Сверху в укрытие посыпались комья.

— Что, приехали в канаве отсиживаться? Так связь и будет бездействовать, — проворчал Кузнецов. — Вижу, бомбежка скоро не кончится. Одни самолеты улетят — других жди.

— Следи за воздухом, — говорю одному из связистов, — а мы начнем. В случае налета дашь сигнал.

Мы быстро взобрались на столбы. Не успели как следует взяться за дело, как слышим сигнал:

— Воздух!

И сразу же начали рваться бомбы.

Недалеко от нас находилась зенитная батарея. Она не давала возможности вражеским самолетам спускаться низко и обстреливать войска, шедшие по дороге.

Это было нáруку и нам: мы продолжали свое дело.

Уже восстановили четыре пролета, как взрыв большой силы потряс воздух. Несколько минут нельзя было разобрать, где разорвалась бомба. И лишь когда рассеялся дым, мы установили, что она попала в торец телеграфного столба и взорвалась в воздухе. По счастливой случайности никто из наших товарищей не пострадал.

Всю ночь связисты работали без отдыха. Бывало так: восстановим связь в одном месте, едем в другое и вдруг узнаем: там, где мы недавно были, опять все разбито. Возвращаемся и снова начинаем восстановительные работы.

Трудно сказать, кто больше отличился в эти долгие и трудные часы. Все работали с особым рвением. Казалось, что люди забыли о смерти, бродившей совсем рядом и постоянно напоминавшей о себе вспышками ракет и взрывами бомб.

В семидесяти местах нам пришлось восстанавливать линию связи. Только поздно вечером 21 августа бригада возвратилась в Сталинград. Связь с Астраханью была восстановлена.