Когда устанет даже смерть (СИ) - Гедеон. Страница 26

– Умные учатся на чужих ошибках, а дураки – на своих, – процитировал услышанную недавно поговорку Чимбик.

– Да, – согласился Запал. – Умными этих дворняг назвать сложно.

Заблокировать шлемы в этот раз репликанты не сочли нужным.

– Дворнягами вы называете людей? – покосилась на них идиллийка.

– Да, мэм, – кивнул сержант.

– Почему?

– Потому что вы получаетесь в результате неконтролируемого спаривания, – объяснил Чимбик.

– А как вы называете тех, кто рождается в результате строгой селекции, к примеру, на планетах работорговцев?

В памяти сержанта всплыл Эдем. Рабский аукцион, безжизненные глаза бейджинки, рассказ Батлера о “воспитании”

Лорэй. Перемазанные кровью Эйнджела и Свитари. “Ты всё ещё считаешь, что уродство – это отметины на лице?”

Вслед за воспоминаниями пришла ярость. Дикая, безрассудная. Какое право эта “говорящая голова” имеет рассуждать о том, чего никогда не видела? Она, всю жизнь проведшая в сытом, благополучном мирке?

– Рабы, – вслух сказал Чимбик, сдерживая рвущийся наружу рык. – Таких людей называют рабы. Я прав, мэм?

Последние слова он буквально выплюнул, сдерживая желание ударить идиллийку, чтобы та хоть немного прочувствовала несправедливость и боль, наполнявшие мир. Настоящий мир, а не эту витрину для богатых идиотов.

Талика отшатнулась и одновременно репликанты ощутили страх. Чужой страх. Не знакомые с проявлениями эмпатии братья Чимбика растерянно замерли, осмысливая необычные ощущения, а сам сержант на миг будто вернулся в прошлое. Он словно наяву увидел лес и перепуганную связанную Эйнджелу. И её ужас перед фигурой в броне.

Плечи сержанта опустились. Злость стремительно отступала, оставляя после себя ощущение пустоты и горечи.

– Похоже, это типичная реакция эмпатов на меня, – тихо сказал он.

– Брат, успокойся, – раздался в наушниках голос Блайза. – Ты чего?

Сержант молча мотнул головой.

– Мы собирались поесть, – напомнил он странным, словно надтреснутым голосом и пошёл прочь, вынудив остальных нагонять.

– Это что было? – потрясённо спросил Брауни.

– Эмпатия, – тоном знатока пояснил Блайз.

Репликанты мгновение молчали, переваривая новые впечатления, а затем Сверчок сказал:

– Да, теперь я понимаю разумность ограничения эмпатии в туристической зоне. Я как контуженный.

– Не ты один, – отозвался Диего. – А чего садж сорвался?

– Не знаю. Но если сержант будет и дальше так себя вести, то мы останемся без гида, – глубокомысленно заметил

Запал.

– И без увольнений, – добавил Блайз.

– И без сержанта, – вставил Брауни. – Это меня куда больше беспокоит.

Блайз расстроено вздохнул. Он хотел помочь брату, но не понимал как.

– Это всё Дюран, – неожиданно заявил Сверчок. – Садж такой после той ссоры с лейтенантом в ангаре.

– Точно, – согласился Блайз.

– Надо как-то успокоить саджа, – задумчиво произнёс Брауни. – Но как?

– Придумаем, – уверенно заявил Блайз.

Подхватив под локоть толком не пришедшую в себя идиллийку, он сказал:

– Простите, мэм. Для саджа тема работорговли неприятна.

Лицо идиллийки вновь приобрело виноватое выражение:

– Простите. Я не должна была вступать в эмпатический контакт. Это недопустимо и непрофессионально с моей стороны. Если захотите, я вызову кого-то на замену себе.

– Не надо! – поспешно возразил Блайз. – Да и сержант тоже будет против. Вы ему явно понравились.

– Я ощутила что угодно, кроме симпатии, – грустно призналась Талика.

– Для первой встречи с саджем это нормально, – успокоил её Блайз.

– Ага. Главное, что вы её пережили, – пошутил Диего. – Значит, точно понравились.

– Может, вы расскажете мне о темах, которые не стоит поднимать в вашем присутствии? – попросила идиллийка. –

Увы, мы практически ничего не знаем о вашей культуре.

– У нас нет никакой культуры, мэм, – несколько удивился Блайз. – Вам разве не сказали?

– Так не бывает, – покачала головой Талика. – Любые разумные, образующие сообщество, перенимают чужую культуру или порождают собственную. К примеру, то, что вы называете людей дворнягами. Это – часть вашей культуры.

Рассуждения идиллийки озадачили репликантов. До этого момента никто из них даже не задумывался о таком явлении, как собственная культура.

– Я всегда считал, что живу по уставу и правилам внутреннего распорядка, – задумчиво протянул Запал.

– Аналогично, – кивнул Сверчок.

– А устав считается за культуру? – полюбопытствовал Брауни.

– В каком-то смысле – наверное, – неуверенно протянула идиллийка. – Но разве слово “дворняги” – уставное?

– Никак нет, мэм. Это жаргон, – ответил Диего. – Подобные термины и сокращения облегчают передачу данных, сокращая время переговоров и повышая их информативность.

– Это и есть часть культуры, – пояснила Талика, время от времени бросавшая взгляды на идущего в отдалении сержанта. – Язык и жаргон отражают особенности культуры. Вы, к примеру, не отождествляете себя с рождёнными естественным образом. Судя по презрительности слова “дворняги” – даже противопоставляете, ставите себя выше.

– Ну, так и есть, – с ноткой самодовольства подтвердил Блайз. – Мы – результат работы генетиков, выбравших лучшее для того, чтобы мы идеально соответствовали своему назначению.

– Это и есть часть вашей культуры, – резюмировала Талика. – Нам туда.

Она указала рукой в сторону небольшого двухэтажного здания с кольцевой галереей по внешнему краю.

– Подходящее место, чтобы поужинать.

Встретившая репликантов у входи идиллийка-администратор и глазом не моргнула при виде шести фигур в броне, словно подобные посетители заявлялись в ресторан ежедневно. Пока она говорила с Таликой, Чимбик и Блайз кратко объяснили братьям правила поведения в пунктах общественного питания. Особо они отметили, что нужно заказывать двойные порции, поскольку стандартные рассчитаны на дворняг и слишком малы.

Улыбчивый официант провёл репликантов в кабинет на галерее, откуда открывался прекрасный вид на квартал и парковую зону. С интерфейсом электронного меню репликанты освоились быстро, а вот разнообразие блюд ввергло их в растерянность. Блайз, раздувшийся от чувства собственной важности, давал пояснения и рекомендации менее опытным братьям.

Чимбик же смотрел на веселящуюся толпу внизу и вспоминал проведённый с Эйнджелой вечер на лайнере.

Воспоминание согревало душу и сержанту казалось, что над ухом вот-вот раздастся её голос. Он задумался, что бы

Эйнджела сказала об этой планете. Да, Лорэй и сами родом с Идиллии, но даже скромного жизненного опыта Чимбика хватало, чтобы понять – он видит ложь и притворство. Репликант успел узнать жизнь достаточно, чтобы понимать –

так не бывает. Не бывает всеобщего счастья и вечного праздника. Где-то скрыта грязная изнанка, спрятанная от глаз туристов: трущобы, преступники, тюрьмы.

Мысли вновь вернулись к прошлой операции. Исправившееся было настроение мгновенно испортилось. Сон никак не желал забываться, вновь и вновь заставляя сержанта задумываться о содеянном. И словно этого мало, Чимбика угораздило сесть рядом с Таликой. Вышло это случайно: сработала многолетняя привычка, выработанная на Эгиде, где место сержанта за общим столом находилось у прохода. Потому Чимбик пропустил вперёд солдат и лишь потом заметил, что свободные места за непривычным круглым столом остались лишь рядом с идиллийкой.

Соседство не радовало. Чимбик мрачно подумал, что плохое настроение в последнее время стало его привычным состоянием. Казалось, что те крохи радости, что были в его жизни, остались в тёплой ладошке Эйнджелы. И сержант уже не особенно надеялся, что когда-то снова окажется рядом с ней.

Как они с Блайзом не старались, им не удалось обнаружить и следа Лорэй. Ни в одном из доступных им отчётов, ни в одном подслушанном разговоре не упоминали никого похожего. Ни сестёр-близнецов, ни агента-эмпата, ни случаев применения феромонов. Блайз даже наладил контакт с некоторыми дворнягами-военнослужащими, но и тут его ждало разочарование.