В час волка высыхает акварель (СИ) - Бруклин Талу. Страница 32

Казнили девушку. Из всех присутствующих знали её трое: Данте, Лютер и Ренар. Мадмуазель Корин стала козлом отпущения и источником всех бед. Нужно было на кого-то переложить вину за взрывы, и нелюдимая девушка-учёный идеально подходила на роль кровожадной ведьмы. Данте взошёл на эшафот и погладил щёку Корин. Она изменилась. Морщины больше не кричали собеседнику в лицо, что его не рады видеть. Её сломило происходящее, и сейчас она делала то, о чём пару дней назад и подумать не могла — читала молитву. Она знала лишь одну, которую мама заставила выучить в раннем детстве под угрозой порки.

— Люди! Славные жители Тассора! — Начал Данте речь, силясь не показать голосом позорную усталость — Сегодня у меня для вас есть чудесная новость. Правосудие вот-вот восторжествует! — Толпа неуверенно хлопает — Вы хотели его?! — Малочисленные возгласы «Да…» — Я знаю, что хотели! И сегодня вы получите то, что ваше по праву! Это — театрально показывает на осуждённую. — убийца сотен людей! Именно сия безумная бестия устроила недавний огненный ад, который ваш покорный слуга поспешил устранить. — Данте поклонился.

— Хватит брехать, сын собаки! Это ты всё пожёг и поубивал тут каждого второго! — Откликнулось несколько голосов из толпы.

— Разумеется, нет! — Не растерялся кардинал — Эта безумная тварь помогала церкви Индерварда устроить кровавое жертвоприношение! Так они хотели вас испытать. Если кто-то действительно хочет сгореть заживо, то милости прошу — ваша воля. — Данте незаметно потёр набалдашник трости, глаза орла блеснули зелёным. Толпа на мгновение умолкла, а потом взорвалась яростными криками.

Крестьяне, ремесленники, купцы, актёры, ветераны: кто только сегодня не собрался на площади и все как один кричали: «Сжечь ведьму! Сжечь ведьму!». Разводить костер, правда, никто не собирался — это слишком сложно сделать в дождь. Метод выбрали старинный и проверенный веками — виселица. Наспех сколоченная, она стала «украшением» города. Толпа расступилась, пропуская вперёд палача. Весь усеянный шрамами и татуировками, человек в чёрном капюшоне. Сеятель страха среди народа, жнущий плоды по приказу.

Палач накинул петлю на шею Корин. Она спокойно вздохнула, сдерживая рвущийся на волю крик и посмотрела в глаза Данте — она хотела умереть сильной. Кардинал подошёл поближе и прошептал ей на ухо:

— Ты знала, на что шла милая, людям нужен злодей, и они его получат. В ведьму поджигательницу легко поверить. Я скажу больше: они хотят в это верить. Но не бойся, это всё на благо, я не вру. Клянусь тебе всеми богами, своей матерью и отцом — ни одна принесённая мною жертва не была напрасной, даю тебе слово, клянусь.

Учёная попыталась что-то сказать, но кляп не давал выговорить и слова, только невнятные звуки.

— Последние слова? Хорошо. Но только мне, не людям. Нечего их ещё сильнее волновать. Ты же понимаешь? Надеюсь, понимаешь. Я не могу не дать тебе последнего слова… В конце концов я тебе очень должен. —

Данте вынул кляп. Корин прокашлялась и заговорила сиплым, больным голосом семидесятилетней старухи.

— Я значила хоть что-то?

— Возможно ты думаешь, что я хладнокровно скажу «нет», развернусь и зловеще удалюсь, но нет. Каждый погибший значил что-то. И ты значишь не меньше. Прощай Корин. И знай — я люблю тебя, ибо это меньшее, чем я могу отплатить.

Данте развернулся и пошёл к карете. Раздался хруст ломающейся кости, задыхающиеся стоны. Кардинал бегом бросился к карете, закрывая лицо руками. Он снова плакал. А самое страшное — винить кроме себя никого он не мог.

***

Солнечный и радостный день в Тассоре нарушила опустившаяся на город тень. Испуганные люди закрывали ставни, запирали двери и только самые отчаянные осмеливались посмотреть в небеса.

Там, будто от самого солнца, спускался к городу монструозный цирковой шатёр. Конструкция напоминала гигантского осьминога — она парила в воздухе, перебирая его змеевидными канатами. Наконец шатёр завис над руинами бывшего университета, схватился за шпили зданий и настенных башен цепкими канатами и застыл в безмолвии.

Само строение это не подчинялось каким-либо природным законам. Стены его не свисали послушно под тяжестью веса, а постоянно меняли форму и цвет, держась, впрочем, более тёмных оттенков с примесью красного и чёрного. Чудесные канаты по ощущению были натянуты до упора и еле держали шатёр, чтобы тот не улетел в небеса. Но иногда эти крепления слабли, разбалтывались, но ничего не происходило! Шатёр не взмывал в небеса, уносимый попутным ветром. Он продолжал укрывать своей тенью город.

Прошёл день, два. Люди привыкли к свалившемуся с небес чуду. Страже даже пришлось разогнать оккультных «Свидетелей шатра». Эх, Иннирцы. Им бы только помолиться чему-то необъяснимому. Хотя, шатёр и не располагал ему поклоняться. Он просто был. Изредка, ночами, можно было услышать тихую мелодию фортепиано, что доносилась с небес. Это была текучая, прекрасная музыка, и у немногочисленных, но благодарных слушателей она вызывала слезу. Ещё в Тассор неожиданно вернулись несколько знаменитых художников и певцов, изгнанных церковью несколько лет назад. Их с радостью приняли в общину, даже устроили представление на руинах форта. Удивительно, но в город пришла радость. Данте смотрел на это и грустил: ничто не вечно. Он никак не мог уснуть, ходил кругами по комнате и опустошал очередной бокал вина, терзаемый муками совести.

— Солнце показалось из-за туч сегодня. Дети играли на площади в догонялки, и никто их не бранил, наоборот, люди смеялись. — Кардинал часто говорил сам с собой. Больше не с кем поговорить. — Представление удалось на славу. Пинкерто замечательно играл на скрипке, а ведь я обожаю скрипку! Не пойди я в политику, играл бы в консерватории… Хотя нет, музыку я люблю, но ни слуха, ни голоса нет. Ни слуха, ни голоса. А ведь это была бы хорошая судьба. Я бы не выступал для богачей в душных залах. Инструмент в футляр, пояс затянуть и в путь! По городам по сёлам, и только бы шляпа и скрипка меня бы кормили. Посмотрел бы как живут простые люди. Может, и сам так стал жить. Жена, дети. Днём учил бы за деньги знатных ребят музыке. Ближе к вечеру давал бы бесплатные уроки простым ребятишкам. Ну, а совсем вечером музицировал бы для себя. — Перед тем как отойти ко сну Данте выглянул в окно и посмотрел на парящий шатёр — С тобой пришло мимолётное счастье. Извини, но я вынужден пожертвовать им ради будущего счастья для всех. Кто бы ни был твой хозяин, какую бы цель он не преследовал, но спасибо за эту передышку, однако Инниру нужно новое начало, а не передышка. Надеюсь, ты поймёшь. Я жертвую этими людьми не просто так.

В ответ слышалась только тихая мелодия фортепиано, что сливалась с трелями сверчков и подобных звуков ночи. Данте говорил в пустоту, но Маска услышала его. Маска нежно перебирала клавиши и слушала монолог кардинала. Маска ждала, её время близилось, но ещё не пришло. Нет, пока ещё не пришло…

Глава 8. Ночная беседа

Иногда уходить бывает трудно, но то был не тот случай. В повозке ехало трое: барон, поэт и чародей — всем им были не рады в Иннире. Так и чего же людей то раздражать?

Путники медленно продвигались к границе, где за Пассорской стеной их ждала Мёртвая долина, а за ней — Аурелион и новая жизнь. Ввиду неудач прошлого каждый хотел начать заново. И чем дальше продвигалась повозка, тем больше путники понимали, что нужно убираться и поскорее.

Дороги в Иннире были ухабистые и жуткие. По таким купеческие караваны плелись медленно, ограбить их никакого труда не составляло. Потому их и обдирали бандиты изо всех окрестных лесов. Те немногие, которые осмелились жить бок о бок со старыми богами. За смелость их наградили какой-никакой силой: божества не замечают слуг, когда тех легион, но стоит количеству последователей резко упасть и «всемогущие» хранители начинают проявлять к жалким остаткам последователей жаркую, чуть ли не материнскую любовь…

Одним утром путники наткнулись на разорённый караван, он перекрывал почти всю дорогу.