В час волка высыхает акварель (СИ) - Бруклин Талу. Страница 67

Так прошло полгода.

Иногда меня упрекали за то, что сплю на ходу и работаю плохо, тогда я изображал болванчика — это умение очень полезно. Но всё равно, каждый день мне не давала покоя мысль, что кисть великого художника вот-вот попадёт в руки безмозглого, дрянного мальчишки. За эти полгода он стал только хуже. Я видел, как он входил в класс, где занимались «обыкновенные» ученики и унижал всех и каждого. Мне с трудом верилось, что такой желчный и бездушный человек может существовать, позже я понял, что виноват не только он. За спиной великого художника незримыми тенями всегда нависают кураторы и хранители. Они взрастили его таким, каким требовалось. Добавляли глупость в его молоко, поливали семена непомерной гордыни, а их чем больше поливай, тем сильнее они растут. На самом деле, судя по подслушанным разговорам, Аристофан был ещё очень великодушным и добрым человеком, по сравнению со своими предшественниками. Почти все ученики и преподаватели отмечали его связь с Адрианой Фэйт, однако когда разговор касался этой темы, беседующие мгновенно замолкали, в этом замке у стен действительно были уши.

За неделю до объявления нового художника меня вызвали на разговор, вызвали вежливо. Я сразу понял, что это Борян Аль Баян. Если поговорить хочет Адриана, то ты получаешь удар по голове и приходишь в создание привязанным к стулу, так рассказывали. Аль Баян представлялся для меня загадкой, в душе я понимал, что он не на стороне Адрианы и Аристофана. У него была своя собственная сторона.

Меня провели в самую высокую и недоступную башню дворца. Слуги ввели меня в зал и захлопнули двери, чародей ходил и рассматривал шесть огромных полотен — главное сокровище залы. Я попытался изобразить ничего не понимающего дурака — говорить с куратором было опасно.

— Ты до сих пор не взял себе имени. — Сказал Аль Баян, не оборачиваясь, одет он был тогда уж слишком просто. Исчезли его бесчисленные перстни с каменьями и тюрбан. В свете солнца блестели сальные волосы.

— Я слуга, мне не положено иметь имя.

— Не ври дядюшке Аль Баяну, ты знаешь, что я знаю, и я знаю, что я знаю. Я не Адриана, что логично, и не убью тебя. Я даже рад, что в нашей академии, наконец, появилась ученица, способная вложить душу в картину! Ты, как и каждый живой человек, можешь взять себе имя. Любое слово. Хочешь, зовись чайником или столом. Для веселья выбери сложное, мудрёное слово из научных трактатов, например — трансцендентальный. Отличное слово, правда, я без понятия, что оно означает. — Чародей закончил говорить и предложил сесть рядом с ним, в центре залы стояли обитые бархатом кресла.

— И как же мне выбрать имя? В мире столько слов…

— Глупый, плохой вопрос, откровенно отвратительный вопрос! Возьми слово, которое отражает тебя. Или поступи хитрее, выбери слово, которое отражает то, чем ты хочешь стать! Тебе ещё и года нет, ты появился на свет взрослым. Скажи спасибо, что рисовали молодого и красивого человека, а не сморщенного старика! — Чародей по-доброму улыбнулся и подмигнул.

— Маэстро. — Вымолвил я — Я хочу быть Маэстро. Рисование — лишь один из видов искусства! Мир огромен! Я хочу петь, играть в театре и писать сказки! Я мечтаю создавать удивительное! Но…

— Но ты — картина, слуга. Как только Адриана узнает, кто ты, тебя убьют. И Люсию тоже. — У меня на теле отплясывали джигу тысячи мурашек, в груди расцвёл ледяной цветок. Люсия, все, что у меня было, могло быть стёрто.

— Вы знаете, кто я. Почему до сих пор не сказали Адриане? Вы же куратор, это ваша работа.

— Ха! Если бы все должным образом выполняли свою работу, было бы чертовски скучно жить! Я тут появился раньше Адрианы, меня нарисовал первый художник. Она пришла сюда сама, ведомая желанием служить сильнейшим. В ней не было той искры, которая есть у творца, но она обладала силой и верностью. Её сделали цепным псом, и справлялась она отлично, я даже косточками её подкармливал, жаль, что она их выплёвывала их мне обратно в лицо. Мы стали кураторами академии — главными наставниками будущих великих художников. Между нами всегда шло соревнование — чей ученик получит кисть. Сначала побеждал я, все эти картины нарисовали мои ученики — сказочные фантазёры. Жить тогда было весело! Пять островов: страна тёплого льда, царство говорящих растений, королевство людей весом с перышко, империя божественных животных и Странное племя Ирэлины, последнее это моё любимое! Каждый мой ученик создал прекрасную работу, новый, удивительный мир. Но время фантазёров прошло. Потому я и хочу помочь тебе и Люсии! Я знаю, получив кисть, она создаст истинный шедевр! — Аль Баян говорил уже не со мной, а с самим собой, он с головой окунулся в бездонный и манящий омут хороших воспоминаний.

— А как так вышло, что фантазёров перестали любить? Как сухая и мёртвая техника вытеснила душу?

— Не спеши, мой мальчик. Техника тоже невероятно важна. — Начал читать нотацию Аль Баян. — Как ты думаешь, почему художника так долго готовят? Кисть повинуется только истинному мастеру, она инструмент. Без техники повелевать кистью невозможно. Она только помогает воплотить фантазии в жизнь, если не знать как, то и не выйдет ничего. Мы разрешили недоучке использовать кисть один единственный раз, этот подлец наделил себя божественной силой и бежал в другую страну, хоть кисть успели отбить! Представляешь, теперь этому невежде там поклоняются! У него свой культ! Ой, разбойник! Я-то помню, как этот Индервард воровал у меня фарфоровые чайники и продавал их крестьянам за бесценок, я же говорю — разбойник, да ещё и бездарный!

— Но нельзя же только на технику опираться! Я видел, как учит Адриана! Аристофан только копирует, ничего своего не создаёт. Даже меня он рисовал по эскизам.

— Согласен, нельзя. — Рассудил волшебник и покрутил ус. — Я расскажу тебе про своего шестого ученика, самого талантливого из всех. — Протяжный вздох, выплавленный из свинца. — Это был истинный гений! Я обучил Лариана техническим приёмам за две недели! Как учитель я потерял всякую полезность спустя двадцать дней, он оказался даром небес! Кисть не просто приняла его, она стала его другом! Он говорил с великой кистью, которая хранит в себе частичку души первого художника. Лариан отказался жить во дворце и построил для себя башню с поземными катакомбами, тогда мы ещё не видели опасности. Я и Адриана считали, что он уединился, чтобы создать новый остров, мы ошибались. Через два месяца из башни полезли чудовища — плоды больного воображения Лариана. Он не хотел кому-то навредить, просто не следил за своими картинами. Монстры истребили больше половины деревенских жителей и поползли на другие острова. Месяц мы с Адрианой боролись с тварями, очищали от них Аурелион, в один момент их поток иссяк. Мы спустились в катакомбы, чтобы покончить с этим безумием, но нашли только горы созданных им магических вещей и зеркало. Он исчез. В той битве пали почти все ученики академии, большинство учителей, потому нас сейчас так мало и с каждым днём всё меньше. Люди уходят. — Аль Баян притих, ему не доставляло удовольствия говорить о своём крупнейшем провале. — С тех пор моих учеников опасаются. Адриана поклялась, что безумного художника больше никогда не появится. Мы стараемся убить фантазию в каждом претенденте на кисть. Я понимаю, что это правильно в кой-то мере… Но, боги! Как же я скучаю по старым временам!

Мы немного помолчали. Я дал Аль Баяну отойти, после рассказа его немного трясло, а на глаза навернулись слёзы.

— Люсия не станет безумной. Я прослежу. Клянусь. — Я приложил руку к сердцу и сделал как можно более серьёзное лицо. Вышло отвратительно. Я походил на хмурящегося ребёнка, которому поручили играть солдата в детском утреннике.

— Я верю тебе, потому и позвал. Я помогу ей получить кисть, но без твоей помощи не обойтись, милый друг.

— Каков план?

Аль Баян призадумался немного.

— Уже завтра хранительницы и Адриана примут окончательное решение, способ его изменить лишь один — устранить Аристофана.

— Вы предлагаете… Неужели я должен отрубить ему руки?! — Я отшатнулся в ужасе, никогда ещё я не причинял невинным боль.