В час волка высыхает акварель (СИ) - Бруклин Талу. Страница 84

Через полчаса дороги я полностью удостоверился в том, что за мною следят. Пройдя очередной поворот, я притаился за углом и стал ждать шпиона, обнажив оружие. Он шагал почти бесшумно — ступал на цыпочках Жизнь попрошайки выучила меня верить слуху больше, чем глазам, я бы увидел этого наблюдателя, даже будучи слепым.

Момент настал, шпион подкрался предельно близко к углу, и я приготовился его схватить, но внезапно услышал знакомый голос.

— Ты хорошо слышишь, но отвратительно прячешься. Хотел бы я сейчас быть умертвием, чтобы сделать кларнет из твоих костей. Очень звонкий инструмент, кстати.

Я опустил клинок, всё это время за мною следил Нэк. Он где-то смог раздобыть кинжал и кожаные перчатки, этот парень уже был не просто тенью в углу, но тенью смертоносной. Сомнений не было, ножом он орудовать умел, я понял это по хвату.

— Красться за людьми с ножом не хорошо, очень мягко говоря, и вообще, что ты тут делаешь? Я же велел остальным оставаться в зале! — Крик не произвёл никакого впечатления, отстранённое выражение лица Нека нисколько не изменилось. Мог бы хоть из приличия сделать вид, что стыдно.

— Я иду к хранительницам, восемь дней назад я одолжил им некоторые интересные штуки, нужно вернуть.

Я сразу постарался прогнать навязчивую мысль: «Что Нэк может называть интересными штуками?» Один раз я видел, как этот молодой джентльмен элегантно разложил на холсте трупы крыс и лягушек. Нет, я точно не хочу знать, что он там одолжил хранительницам!

— Иди в зал, я могу забрать твои вещи сам. Просто скажи, что нужно.

— Нужно идти. — Он проигнорировал мои слова, и что я мог сделать?! Бить его? Нет, не вариант. Орать?..

Дальше мы шли вместе.

Не могу не признать, что Нэк оказался крайне полезным спутником. Он предсказывал появление одержимых предметов и шёл уверенно, точно зная дорогу. Самому мне тут пришлось бы плутать несколько часов. Местоположение цели я знал очень отдалённо. Слуг мы по пути так и не встретили.

Дальнейшую часть похода я являлся в основном простым наблюдателем. Нэк не просто говорил, какие предметы опасны, он с ними беседовал. Уже полчаса с нами шёл старинный доспех возрастом около пяти сотен лет. Весь покрытый ржавчиной и вмятинами, он стерёг дорогу ко входу в башню хранительниц. Сомнений не было, будь я один, эта замечательная куча металла безо всяких вопросов и предостережений проломила бы мне голову тяжеленым цепом с шипами, но с Нэком он просто болтал.

Разговор их выглядел можно сказать забавно, говорил Нэк, а его металлический спутник просто кивал на каждую фразу.

— Рад, что у тебя всё хорошо, дружище. Стоишь тут, небось, ржавеешь целыми днями. Я принесу тебе маслёнку. Ты сам-то когда в последний раз смазывался? — Доспех со скрипом пожал плечами. — Знаешь, я больше не смогу за тобой ухаживать. Не спрашивай почему, я всё равно не скажу. Сходишь ночью в мою комнату и возьмёшь остатки масла, не спутай с пузырьком крысиной крови, тот, что тебе нужен — самый крайний в ящике. Я, кстати, неплохо живу. Когда всё это замечательное безумие началось, смог поговорить с каждым шкафом и табуреткой. Представь себе, они знают каждый мой грех! Я вот сам даже забыл, что отрезал пальцы на правой ноге своей сестры, чтобы попробовать призвать демона. Интересно, а что считается за грех? То, что я пальцы отрезал, или сам призыв?

В таком духе и проходил разговор этих странных персон на протяжении всей дороги, я уже старался не слушать рассказы Нэка. Он был человеком странным: то перечислит способы лечения чёрной чумы, то про крыс что-то расскажет. Он ведал в алхимии и демонологии, увлекался прорицанием. На его счету числились как поступки бесчеловечные, так и те, которые не любому светлому праведнику или пророку под силу совершить.

Спустя два часа медленной ходьбы мы добрались до входа в башню хранительниц, доспех распрощался с Нэком посредством крепких стальных объятий и отправился обратно нести свой вечный караул.

— Можешь, пожалуйста, не оставлять оружие при входе?

— Это почему же? — Поинтересовался я, такую странную просьбу слышал впервые после случая в библиотеке. Тогда меня попросили не есть книги по кулинарии. Видимо, прецеденты были.

— Если войти в башню с оружием, то сработают защитные чары. Сначала ты ничего не почувствуешь, но уже тогда твоя кровь начнёт медленно нагреваться. Сначала тебе станет дурно, потом постепенно сойдёт кожа, обнажая дымящееся мясо. Твой мозг уже успеет оплавиться, и ты будешь видеть безумные образы, будто омерзительные сверхъестественные твари пришли, чтобы высосать твои глаза. Кровь свернется, и ты мучительно умрёшь, ещё долго корчась в агонии.

Меня порадовало такое предупреждение об опасности. Это замечательно, когда твой товарищ размышляет — сказать другу о смертельной ловушке или не сказать? Хоть Нэк мне и не друг вовсе: он сам говорил. Почему он тогда меня всё-таки предупредил?

— Хватит думать: ты делаешь это слишком громко, у меня от тебя голова болит! — Раздражённо заворчал он.

Я заметил, как Нэк прячет в карман монетку. Только что случай решил, буду я жить или нет.

Мы начали подъём по широкой винтовой лестнице. Нэк то и дело останавливался, чтобы внимательнее изучить украшавшие стены барельефы фантастических созданий, нагонявшие на меня промозглый ужас, а у него вызывавшие нескрываемый восторг, какой бывает у маленьких детей, которые впервые в жизни видят саблезубого кролика или другое милое животное.

Я видел пляшущие огоньки в каменных глазах восьмикрылых птиц со змеиными головами, прятался от всепроницающего взгляда древних гигантов без ног. Они, видимо, передвигались на своих парадоксально мощных руках. У каждого следующего изображённого на стене великана количество рук увеличивалось. Я уже не удивлялся, что в академии когда-то появился Безумный художник. Это рано или должно было случиться. Историю о нём мне рассказали совсем недавно, но в память она мне намертво врезалась. Он был гениален. Чересчур гениален.

Лестница в итоге вывела нас в большую комнату, оканчивавшуюся дверь, что делила башню на две части. Первая — вестибюль, вторая — покои хранительниц. В комнате нельзя было передвигаться, не наступив при этом на какую-то ценную вещь. На полу валялись картины, которые ещё недавно висели на стенах: об этом свидетельствовали оставшиеся на них следы. В правом углу комнаты лежал перевёрнутый стол, а рядом с ним рассыпанный порошок цвета расплавленной зависти. В помещении этом я окончательно замёрз: сквозь распахнутое окно сюда задувал беспощадный ветер, впивавшийся в меня ледяными зубами. И хоть в этой башне таилось ещё много секретов, внимание моё привлекло красовавшееся на самом потолке изображение — огромный фиолетовый лис с тремя хвостами и шестью маленькими глазками.

Я хотел спросить Нэка об этом чудовище, но только сейчас заметил, что мой спутник склонился над рассыпанным порошком.

— Нэк? С тобой всё в порядке?..

Он сначала не ответил, а вместо этого взял целую пригоршню зелья и втянул носом несколько шепоток. Когда он обернулся, его было уже не узнать. Карие глаза сильно покраснели, зрачки расширились так, будто он беззаботно пьянствовал не меньше недели. Вены по всему его телу вздулись, с трудом пропуская кровь. Волосы встали дыбом, а изо рта медленно вытекала зелёная струйка. Нэк, пошатываясь, подошёл к креслу около горящего камина и блаженно в нём развалился, что-то напевая себе под нос. Я знал эту песню — «Схороните духи леса Лизу беззаботную».

— Какие же вы все глупые! Не в силах видеть розовых бабочек, которые летают у меня во рту, только бирюзовые лианы наставят вас на путь истинный!

Поняв, что случилось, я бросился к Нэку и замерял пульс — его почти не было.

— Что произошло?! Что ты принял?! Это те самые вещи, которые у тебя «одолжили» хранительницы? — Заорал я ему в лицо. Мне не было дело до Нэка, но Дейзи, почему-то, было. И потому я орал на этого кретина-наркомана, что есть мочи.

— Да не переживай ты, лучше возьми себе тоже шепотку счастья. Я знал, что всё так и кончится. Ты не волнуйся, тебе я никто. Ты ничего обо мне не знаешь и не узнаешь. Просто надоело быть принцем на побегушках. Послушным сыночком. Многим надоедает, но только мне хватило смелости уйти красиво. — Голос Нэка менял высоту и тембр каждую секунду, он то визжал, словно младенец, то разливался басом. Изо рта у него выливалось всё больше разноцветной слюны, появилась пена. Однако этот самоубийца не терял чистоты мысли, он говорил со мной, и ему это нравилось.