В час волка высыхает акварель (СИ) - Бруклин Талу. Страница 85

— От этого яда есть лекарство? Как его изготовить? Ну же, неужели ты хочешь умереть?!

— Я же говорил, придурок. Конечно, я хочу умереть. — Огрызнулся он. Безумцы способны даже под действием самого сильного наркотика сохранять «чистоту» разума. — Я хочу знать, что после смерти. А ждать лень… Ой как лень! Ты знаешь легенды? О пустоте и кошмарах… О старых богах один чей вид мог заставить ослепнуть… О том, как изо всех могучих существ чудом смогло выжить самое слабое, бесталанное, завистливое и никчёмное. И как это существо назвало себя Великим Художником. Я хочу увидеть тьму сам…

— Я обещал вывести вас, и тебя в том числе из этого замка. Что скажет Дейзи?! Она почему-то пригласила тебя! Значит, ты важен!!!

— Плевать. Ей на меня плевать. Передай своей шлюхе — должок прощён. Хе-хе… Только вот ты никогда не узнаешь, за что она была мне должна. А что до жизни — так разве же я жил? И будете ли вы жить после побега? Бежать постоянно? Подчиняться приказам и думать о других? Я это ненавижу. Я ненавижу всех людей, всех и каждого! Ясно? Но я не тот урод, который считает себя выше всех. Просто я вас ненавижу, хочется схватить каждого за голову и бить ей об пол до тех пор, пока она не треснет как орех, и из трещины не польётся алая жижа. Я хочу мучить людей, приносить жертвоприношения, просто чтобы пролить кровь. Я болен, очень болен. Рано или поздно я сойду с ума и убью кого-то. Ты не представляешь, как тяжело жить, смиряя своих демонов — никакого удовольствия. Потому я и попросил отца отправить меня сюда, чтобы в дали от дома тихо умереть. А вы живите, это ваше дело. Без меня вам будет просто легче. Горбатого только могила исправит.

Когда Нэк встал и подошёл к окну, я не стал ему мешать. Самое страшное, что в чём-то я с ним был согласен. Неожиданно понял, что сердце заледенело. Я только безучастно смотрел, как он встаёт на карниз, и также спокойно смотрел, как он рухнул камнем вниз, и не испытал ничего, когда его тело превратилось в кровавые ошмётки.

— А ты, мой милый ненаглядный друг, изменился, и мысли твои хоть всё ещё запутаннее клубка любого, уже не те — совсем другие. — Сказал до боли знакомый раскатистый бас.

Я обернулся, и с трудом узнал в старике позади себя Аль Баяна. Он подкрался ко мне, вышел из покоев хранительниц с чайником в правой руке и чашкой в левой. Больше при его виде не хотелось смеяться. На пёстрой жилетке поселились многочисленные дыры и заплатки. Туфли прохудились, на одной ноге и вовсе обуви не было, а мешки под глазами заставили бы любого, даже самого искусного пьяницу, позавидовать такому успеху. По запаху я понял, что в чайнике совсем не чай, Аль Баян, видимо, теперь предпочитал, что покрепче.

— Здравствуй. Я бы тоже хотел назвать тебя другом, но не могу. — Ответил я, стараясь сохранить серьёзность вида, колдун потупил пьяные глаза.

— Могу понять… Могу понять… Нехорошо вышло, я ведь другое тебе обещал? Ну, как говорил кролик, угодив на сковородку — «Зато тут тепло»! — Он постарался беззаботно улыбнуться, но у него вышла лишь странная гримаса.

— Не разделяю восторга этого кролика.

— Что он пел? Этот странный парень. Забавная мелодия. — Аль Баян подошёл к окну и посмотрел вниз, спустя пару секунд он резко отдёрнул голову, зрелище и правда было отравительное.

— Схороните духи леса Лизу беззаботную, вы в лесу своём дубовом детку берегите. Средь ветвей то вьющихся, да холмов сокрытых, вы мою малютку, счастьем одарите. Не жила она совсем, месяц сутки и три дня, и сгорела на глазах, милая моя. Схороните духи леса Лизу беззаботную. — Тихо напел я, меня слишком часто просили исполнять эту песню во время чумы, слишком много «беззаботных» детей тогда было. — Языческая песня. Изгнание старых богов было жестоким временем. Детей возводили на костёр первыми. Одна мать сочинила эту песню и объединила сотни других скорбящих кормилиц. Вместе, ночью они напали на слуг Индерварда, били оглоблями и косами, сжигали палаточные лагеря, даже одолели одного мага, но в конце концов — проиграли. На поле, где раньше возвышалась гора сожжённых тел, теперь стоит памятник — «Великим святым воинам, за победу над коварным врагом». То место не любят, ненавидят, и боятся. Песня же прижилась. Везде её у нас пели.

— Грустная песня.

— Не отвечай очевидным. Почти все народные песни в Иннире грустные. Поводов для радости мало было. Ты поможешь мне и моим друзьям покинуть это место?

— Нет — Сразу ответил чародей.

— Почему?

— Кисть. Адриана мертва. Хранительницы обратились в камень, много лет назад их создала куратор Фэйт, теперь её силы здесь нет. Сюда идёт мой бывший ученик, он жаждет эту землю. Вместе с ним идёт человек, которого я очень сильно подвёл. С другого конца мира сюда выдвинулись войска пяти островов. Всем им нужна власть кисти великого художника. Я последний страж и не имею права бежать, хоть и очень хочется…

— Ты многих подвёл.

— Да. — Аль Баян немного помолчал, я смотрел ему в глаза, а он — куда-то в пол, видимо, каменная кладка была уж очень красивой. — Не хочешь остаться? — Это прозвучало жалко. Так пьяницы просят подать монету на бутылку.

— Нет.

— Вместе мы защитим кисть, и всё будет хорошо!

— Нет, Аль Баян. Уже ничего не будет хорошо. Я вспоминаю твои истории, рассказы других людей о тебе и начинают кое-что понимать. Несмотря на огромную силу, которую тебе дали, ты остаёшься слабовольным, трусливым и мягкотелым бессмертным стариком. Не более. А это видано, чтобы в конце истории трус одерживал победу?

— Трусы всегда побеждают, потому что, когда все остальные бьются, они смотрят из тени. Я рассказывал тебе, кто собственно такой Великий художник? Одно из начальных божеств. Их было очень много, и они решали, кто сильнее всех. Бились со страшной силой! Я их боя не видел, а потому не могу описать. Но знаю, что в конце концов осталось двое. Могущественный, но израненный и уставший победитель, и жалкий маленький божок, который прятался и вечно бежал. Божок добил победителя и остался единственной сущностью с даром что-то создавать. Это и был Великий художник.

Он был слаб. Его воли хватило лишь придумать вот этот дворец и долину. Крошечный клок земли в пустоте. А потом ему всё надоело. Он не захотел отвечать за своих же, пока ещё немногочисленных, детей. Ему претили любые проблемы, и он придумал меня, дал силы и сказал: «Вот, Аль Баян! Теперь этот мир на твоих плечах! Держи, в сей кисти сила созидания. Ищи достойных её, чтобы мой мир жил. А я пошёл, мне нужно идти». И он покинул меня. Конечно, тогда он выглядел как мудрый старец, который знает, что делает. Но недавно я понял — седые волосы не доказательство ума. Мне вот больше сотни лет, а я всё ещё дурак-дураком!

— Твоя речь ничего не оправдывает. Да, Великий художник с твоих слов и правда был плохим отцом, но у тебя был шанс всё изменить! С твоей силой люди могли бы жить счастливо. Не было бы чумы в Иннире. Гражданских войн. Убийств и жестокости, которые я видел в каждый из дней своей юности!

Аль Баян пожал плечами.

— А разве я кого-то просил делать меня таким сильным?! У меня на лице написано: «Взвалите на меня все свои проблемы, я справлюсь!» Нет! Никто не дал мне выбора! Был расчёт, что я буду думать так, как заложено в картине. Но, когда ты создаёшь новую жизнь, ты никак не сможешь за неё решать и думать. Иначе это будет не живой человек, а кукла. Я не кукла. Я хочу парить в небесах, любоваться закатом и засыпать на мокрой вечерней траве близь искрящихся прудов. Я хочу рассказывать детям прекрасные сказки и пить чай с имбирём. Я хочу полюбить девушку. А может, я даже хочу когда-нибудь, но умереть. Потому что даже я не знаю, что ждёт после смерти!

— Тогда я не пойму одного. Ты, вроде, хочешь бросить это всё и уйти. Так почему же остаёшься, чтобы защищать кусок дерева, хоть и волшебный? Пошли со мной.

— В том то и дело, что уже не могу. Я долго бежал от своего долга. Я правда не хочу быть таким сильным! Я не хочу быть куратором Аурелионской академии! Но пока я имею в руках такую мощь — обязан стоять до конца. Несколько раз я бежал от боя, и причинял страшную боль тем, кого любил. Мне очень холодно, Илиас. Мне страшно одиноко! Я чувствую, как само небо давит на меня! Останься! Ты последний, кого я в силах назвать другом!