Образцовый самец (СИ) - Кузнецова Дарья Андреевна. Страница 32

Странно, но меня до сих пор не поймали. И вообще, кажется, не искали. И Мария почему-то не хватились…

Вспомнив аборигена, я передёрнулась от отвращения. Живот опять свело судорогой, но несильно, и выпитая вода удержалась внутри.

Кажется, потихоньку отпускает. И в голове уже достаточно прояснилось, чтобы начать думать.

Выходит, местные, несмотря на внешнее сходство, не люди. Или люди, просто заражённые неким паразитом, которого мне только что показал Марий. Или остальные нормальные, а заражён был только он, потому и озверел? В любом случае, у них всё более чем неладно и ненормально, но мне совсем не хочется углубляться в детали. То есть, конечно, хочется, но издалека, из безопасной лабoратории.

И сейчас это в любoм случае не главное. Куда важнее другой вопрос: что делать дальше?

Первым вариантом, пришедшим в голову, и самым заманчивым оставался побег. Куда-нибудь подальше и побыстрее, лишь бы больше никогда не видеть этих… аборигенов. Даже брухи сейчас виделись более приятной компанией.

Однако я уже достаточно пришла в себя, чтобы понимать: какими бы мерзкими ни казались эти существа, бежать некуда. И даже если бы имелась конкретная цель, глупо срываться с места ночью, без какого-либо снаряжения и запаса еды. Поэтому вернуться придётся. Хотя бы затем, чтобы попытаться надеть начбезовскую броню и запастись припасами. Γлавное, не думать, как и из чего готовится еда, которой они меня несколько дней кормили. Разумно? Вроде бы.

Что может ждать в лагере? Меня до сих пор не хватились, и это обнадёживает. Похоже, на дело Марий пошёл, никого не предупреждая, и о его внезапной смерти тоже пока неизвестно. Или известно, но им просто плевать? Когда брухи сожрали несколько человек, Нурий был совершенно спокоен. Может, сейчас сработало то же отношение? Умер и умер, попал в лапы хищника — сам дурак. В любом случае никакой суеты ни в лагере, ни вокруг не наблюдалось.

Кстати, очень может быть, что по меркам своих сородичей Марий cовершил преступление и я была в своём праве, защищаясь. Или в этом случае пофигизм аборигенов распространялся и на женщину? Отбилась — молодец, не отбилась бы — туда тебе и дорога. Или я всё же для местных потеряла статус женщины и перешла в разряд ашути?

Сильнее всего обнадёжило отсутствие реакции со стороны сторожевых арениев. Хоть они и не кинулись на мою защиту, но и Марию не помогли, а он ведь наверняка способен был им приказывать.

По всему выходило, что никакой угрозы для меня со стороны аборигенов нет. Значит, надо идти обратно в лагерь. Как бы ни было мерзко, страшно, тошно, но — надо. Как говорил Гаранин, из двух зол выбирaют знакомое.

Чёрт побери. Где полковника носит, когда он так нужен?! Скорее бы уже вернулся, пока я тут не рехнулась…

О том, что он может не вернуться вовсе, я продолжала старательно и очень сосредоточенно не думать.

И вообще, если разобраться, всё не так уж плохо. Мне продолжает феноменально везти: от Мария отбилась, новое про аборигенов выяснила. Жива, цела и даже почти невредима. Перепугалась, конечно, до истерики, руки до сих пор трясутся, ноги едва держат, и есть я в ближайшем будущем не смогу. Но зато голова на месте, а в ней — по — прежнему мой разум. Бедовый, не к месту пытливый, уверенно глушащий позывы инстинкта самосохранения, но — мой! И желания в нём мои, никаких странных мыслей о счастье слияния и других местных ценностях.

А самое главное, мне опять не скучно. Совсем. Ни на атом водорода. Время в окружающем мире стронулось с мёртвой точки, и это того стоило. И даже несмотря на то, что я признавала неадекватность собственного поступка с точки зрения здравого смысла, о вылазке этой не жалела.

Понятия не имею, как я умудрилась добраться до временного поселения, не свернув себе на камнях шею и не переломав ноги, но как-то спустилась. Повезло, что лагерь освещался; люди аборигены или нет, а в темноте они явно не видят и не чувствуют себя в безопасности.

Пробиралась я осторожно, судорожно прижимая к груди скомканный халат, поминутно обмирая от каждого шороха и привидевшейся в сумраке тени, но во временном поселении царили тишина и спокойствие. Когда я рискнула всё же выбраться на свет и попалась на глаза одному из местных, готовая сорваться с места в любую секунду, тот лишь проводил меня обычным для них заинтересованным взглядом.

Чтобы найти «мой» шатёр, пришлось поплутать. Пару раз едва не сунулась в чужие, но вовремя замечала отличия. Хорошо, что таких вот временных жилищ было совсем немного и я вспомнила несколько особых примет нужного места, иначе блуждала бы до утра и дольше. Холостые мужчины почему-то спали прямо на камнях, где придётся, и спали не очень-то чутко; во всяком случае, те, которых я обходила и даже порой перешагивала, на звук не отреагирoвали и не проснулись.

Но до цели я добралась окончательно вымотанная. Было уже плевать, что со мной будет и чем это всё закончится, лишь бы упасть на что-нибудь мягкое и уснуть. Может быть, навсегда. Умом понимала, что сбегать нужно прямо сейчас, пока труп не нашли, но также понимала, что на подобный подвиг не способна.

Ввалилась в шатёр — и едва с визгом не вылетела обратно. Сдали нервы. Я совершенно не ожидала встретить кого-то внутри, а этот кто-то еще и поймать меня попытался. То есть не попытался, поймал, и заткнул рот. Я забилась, но через пару секунд осознала, что держит меня не очередной местный мутант, а — Гаранин.

Стоило мне обмякнуть, как мужчина разжал руки.

— Вась, ну вот куда тебя понесло? — вздохнул он. — Я уж решил, что тебя там бросили…

— Захар! Пришёл! — всхлипнула я и изо всех сил вцепилась в рубашку мужчины свободной рукой.

— Вась… Вась, ты чего? Ну что могло случиться! Вась, прекрати истерику! Да что с тобой?!

Но ответить я не смогла.

Вывод, что стресс прошёл, оказался слишком поспешным. Оказывается, это просто организм временно мобилизовался. А когда всё самое страшное — моё мытарство в одиночестве среди аборигенов — закончилось, вслед за физическими окончательно иссякли и душевные силы.

Гаранин несколько секунд постоял в растерянности, неловко обнимая меня за плечи. Потом, отчаявшись добиться сквозь истерику какого-то ответа, подошёл к матрацу, не размыкая объятий. Уселся, устроив меня перед сoбой, между расставленных коленей, и принялся терпеливо ждать, пока слезоразлив закончится. Ласково, как ребёнка, погладил по голове своей жёсткой шершавой лапищей.

Осторожно забрал из моей ослабевшей руки халат. Тихо ругнулся — видимо, рассмотрел пятна. Отложил грязную тряпку в сторону, бережно взял мою ладонь. Опять ругнулся.

Всё это я отмечала краем сознания — той малой, отстранённой его частью, которой не владела истерика. Остальное моё «я» продолжало отчаянно, навзрыд реветь на груди мужчины, обнимая его одной рукой и нервно комкая в пальцах ткань рубахи. Тело опять сотрясала крупная дрожь.

Долго всё это, однако, не продлилось, на продолжительную вспышку просто не осталось сил. Вместе со слезами вышли остатки напряжения, и не осталось, по ощущениям, сoвсем ничего. Я чувcтвовала себя холодным сгустком пыли, пустым и бессмысленным.

— А теперь давай коротко и по существу, — строго заговoрил Гаранин, когда я утихла и окончательно обмякла в его руках, не поднимая головы с плеча. — Что случилось?!

— На меня напал Марий. Я его убила. Камнем. Эти существа, кажется, не люди, — доложила я отрывисто, сипло, гундося из-за опухшего от слёз носа.

— Кхм. Ладно, а чуть подробнее?

Подробнее получилось не совсем по существу. Я то и дело запиналась, перескакивала с одного на другое, раз десять сообщила начбезу, что если он начнёт меня ругать, я его прямо сейчас придушу… В общем, объяснение затянулось. Не знаю, что из сказанного мужчина понял, но я честно вывалила на него все переживания этого очень длинного дня.

— Вась, это… слов нет! — подытожил полковник. — Приличных. Почему нельзя было просто дождаться меня?

— А я знала, когда ты вернёшься? — недовольно спросила его, не шевелясь. — И что ты вообще вернёшься, а не похоронен там, в лаве, под горой.