Северские земли (СИ) - Волчок Сергей. Страница 58
На третий день температура спала и Ждан забылся глубоким крепким сном. А утром проснулся совершенно здоровым. Вот только с кровати долго не вставал – пялился в никуда, шевелил губами и зачем-то водил пальцем перед собой.
Потом встал с кровати, обнял Лушку – крепко, совсем как в детстве, и сказал:
- Мама, у меня Дар открылся.
- О, Господи! – только и смогла выдохнуть Лушка, и вдруг заплакала. Что в последнее время глаза у неё совсем на мокром месте стали.
Впрочем, причина плача выяснилась почти сразу:
- Недели Лексей не дожил! – провыла она, вытирая глаза платком. – А уж так мечтал, так мечтал увидеть. Бывало, сядем мы с ним вечером чай пить, ты уж спишь, набегавшись, а он не столько пьёт, сколько всё про твой Дар будущий талдычит. Свет в окошке ты ему был, упокой, Господь, его душу пресветлую!
И она размашисто перекрестилась.
- Ну перестань, мама! – попытался успокоить её Ждан. – Ну что ты плачешь? Он бы порадовался сейчас. Открылся же, всё хорошо. «Преображение» мой Дар называется. И еще… Он уникальный. Дед говорил – Даров такой силы на Руси почитай что и не было. Только у царей были, да и то больше по слухам. Ты только никому про это не говори, нельзя людям про это знать.
- Да Господь с тобой! – Лушка размашисто перекрестилась. – Что ж я, сыну своему враг? Я никому – ни словечка, ни полсловечка!
И тут же женское любопытство взяло верх, и она попросила:
- А что за Дар-то? Что делать позволяет? Давай, покажи, Глебка, пока нет никого.
- Ну, я пока не очень многое умею – смущённо пояснил сын. – Ветка только одна открыта, «Перекидывание», и заклинание всего одно, которое так же называется. Отойди на всякий случай в угол, а я прочесть попробую.
Лушка тут же забилась в угол, только глаза любопытно блестели ниже платка.
Ждан встал посредине комнаты, беззвучно пошевелил губами несколько секунд – и вдруг осел на пол безжизненной кучей тряпья. Тут же забился как будто в падучей, но лишь на секунду – руки и ноги не держали тело, как будто переломанные.
- Больно! – простонал подросток. И медленно встал на четвереньки, и только затем - на ноги.
- Господи Иисусе! – промычала Лушка.
Действительно – было чему ужаснуться. Больше всего Ждан напоминал Ричарда III в постановке любительской труппы интерната для инвалидов. Короткие кривые ноги образовывали знатную букву «Х», причём правая ещё и выгибалась в коленке назад, как у кузнечика. Руки, наоборот, были длинными, как у гамадрила и мало того, что свисали до колен – каждая, похоже, обзавелась дополнительным локтем. На загривке расположился огромный горб, а голова утонула в плечах, исключив даже намёк на шею.
- Страх Господен! – почти восхищённо протянула Лушка. – А ходить-то ты хоть можешь?
- Могу. – неуверенно ответил сын. – Только, похоже, медленно и печально.
И он, уморительно припадая на все конечности разом, заковылял к двери. Лушка не выдержала и прыснула.
- А обратно в свой прежний вид вернуться сможешь? – вдруг испугалась пришедшей в голову мысли она. – Или навсегда такой Страхолюдой останешься?
- Должен. – по-прежнему неуверенно ответил сын, опять рухнул на пол и застонал от боли. Не прошло и минуты, и Ждан вновь стоял посреди комнаты в прежнем обличье.
- И это всё? – на всякий случай поинтересовалась Лушка. – Других чудес нет?
- Всё! – мрачно подтвердил Ждан.
- Может, ты в страхолюдном виде что-нибудь особое делать можешь? Ну там – видеть, сколько денег у кого в кармане, или ещё что-нибудь в этом духе?
- Ничего! – всё так же мрачно отрезал сын. – Только болит всё, как будто меня полчаса палками били.
- Ну… - неуверенно протянула Лушка. – Всё равно очень хороший Дар. Полезный.
Ждан, который чуть не плакал от разочарования, ехидно поинтересовался:
- Чем же это он полезен?
- Ну… Можно, например, окуло церкви на паперти христарадничать. Такому хорошо подавать будут. Эк, - каждый скажет, - тебя жизнь поломала-то, болезного! Деньги лопатой грести будешь. Главное – чтобы другие нищие тебя не побили с зависти к доходам.
- Спасибо огромное! – разозлившийся Ждан шутейно поклонился в пояс матери. – Всю жизнь мечтал сделать карьеру побирушки.
- Пожалуйста! – не поддержав шутки, мать поклонилась в ответ. – Жизнь заставит – ещё не так раскорячишься. У нас, родной, знаешь ли, от тюрьмы да от сумы никто не зарекается.
- Ты серьёзно? – опешил Ждан.
- Почти. – Лушка улыбнулась и тем разрядила возникшее напряжение. – Я, конечно, из ваших бесед с отцом Алексием мало что понимала, но что Дар, как и любое ремесло, развивать требуется – поняла. Значит, и тебе это страхолюдство где-то пользовать надо будет. А где ещё?
- Ну да, прокачка мне кровь из носа нужна будет, в дереве видно, что другие ветки появятся, только когда «Перекидывание» до третьего уровня подниму. А где его качать? Загадка. Но не на паперти же…
С большим аппетитом позавтракав, начинающий чародей собрался прогуляться по городу – Козельска он, почитай, и не видел, сразу свалившись в горячке. Мать ему компанию составить отказалась – чего я там не видела? Лушка собралась разобрать, наконец, вещи – из-за болезни Ждана все мешки и узлы так и валялись кучей в углу.
***
Вернулся Ждан через три часа, и с порога поинтересовался у Лушки:
- Мам, ну что - вещи разобрала?
- Наполовину только, - ворчливо откликнулась Лушка, не любившая, когда ей мешали. – Что-то ты быстро нагулялся. Иди ещё проветрись, не вертись под ногами.
- Да нет… - замялся Ждан. – Тут это… Собирай всё обратно. Завтра утром выходим.
- Как выходим? Куда? – охнула Лушка.
- Да я, когда гулял, скоморохов повстречал – они на площади представление давали. Подумал я, ещё подумал, да и подошёл к их главному после окончания. Показал ему, как в Страхолюду перекидываюсь. Он сперва чуть в штаны не напрудил от страха, а потом чуть от восторга не обрыдался. Сказал – слух обо мне пойдет по всей Руси великой. В общем, они нас с тобой берут в ватагу, пока за пять процентов от выручки, а там видно будет. Они в Козельске уже неделю торчат, сборы все сделали, как раз завтра уходить собирались. Главный сказал, раз мне в Смоленск надо, пойдём в Смоленск, ему всё равно где публику веселить. Главное - по пути побольше концертов давать. Собирайся, мам, пора.
Подумал, и добавил:
- В путь-дорогу.
Конец первой книги