Повесть о бедном солдате - Привальский Всеволод. Страница 7

Доставить письмо адресату взялся тот же Серников, который с этой минуты перестал быть для однополчан Недомерком.

В знакомый дом Серников отправился на следующий же день с утра, но сразу войти не решился, сообразив, что рано и хозяева, должно быть, спят. Поднявшись на третий этаж и присев на ступеньку, он обнял винтовку и задумался. Думы были все те же: о жизни, которая вся от начала до конца была один обман, о том, что теперь-то он все это дело раскусил, и, главное, светила ему надежда повидать Ленина да расспросить, когда же будет замирение и когда, наконец, поделят землицу по справедливости. С этими мыслями он уснул.

Проснулся он от толчка в плечо и сразу вскочил. Перед ним стоял высокий и плотный мужчина со встрепанной бородой и в железных очках.

— Проворонишь, кого сторожишь, — сердито и насмешливо пробасил мужчина.

И тут Серников его узнал: тот самый бородатый, которого он во время обыска принял было за Ленина и которого юнкера все-таки арестовали.

— Извиняйте, господин, мне бы товарища Ленина повидать.

Бородатый с изумлением взглянул на солдата: первый раз он видел такого странного шпика.

— Ленина? — переспросил он, немного удивленный тем, что этот несуразный солдат, явно посаженный в засаду, называет Ленина не господином, а товарищем. — Нет здесь Ленина, напрасно дожидаетесь.

— Это мы очень даже понимаем, — с готовностью откликнулся Леонтий. — Само собой, им здесь никак находиться нельзя, потому как велено его пымать. Только я по другому делу, письмо у меня к нему.

— Что еще за письмо?

— От солдат, стало быть, всем полком писали.

Бородатый с любопытством взглянул на Серникова и неопределенно хмыкнул.

В это время открылась дверь, и на площадку вышла знакомая уже Серникову женщина, сестра Ленина.

— Марк, что это у вас здесь происходит?

— А вот, видишь ли, солдат письмо Володе принес.

— Письмо? Какое письмо? — Женщина вгляделась в Леонтия и вдруг сказала: — A-а, вот это кто, старый знакомый. Ну, заходите, товарищ. Марк! — обратилась она к бородатому. — Вы скоро вернетесь?

— К обеду. — Он еще раз с сомнением взглянул на Серникова. — Впрочем, может быть, мне задержаться?

— О нет, нет, можете не беспокоиться, — отозвалась женщина.

Леонтий вновь оказался в знакомой квартире. На этот раз его пригласили не в кухню, а в столовую.

— Садитесь, товарищ, — предложила женщина.

— Благодарим покорно, так что я постою, госпожа Ленина, — уважительно ответил Леонтий.

— Во-первых, не называйте меня госпожой, во-вторых, я не Ленина, а Ульянова, а зовут меня Мария Ильинична. Садитесь же, садитесь.

Леонтий осторожно сел на краешек стула, расстегнул гимнастерку, достал письмо и положил его на стол.

— Вот, — сказал он. — Письмо наше солдатское к товарищу Ленину. Передать бы надо.

— Но товарища Ленина нет в Петрограде.

— Это мы понимаем, — снова поспешно ответил Леонтий. — Оченно даже понимаем. Только вам-то, наверное, известно, оде они сейчас живут, может, вы передадите или перешлете?

— Нет, мне совершенно неизвестно, где находится товарищ Ленин, — очень твердо сказала Мария Ильинична.

— Эх! — Леонтий сокрушенно вздохнул. — Как же теперича быть?

Мария Ильинична пожала плечами.

Открылась дверь, и в комнату вошла еще одна женщина; в ней Леонтий тотчас признал жену Ленина, которую в ту ночь арестовали юнкера. Он обрадовался, что ее выпустили, и, не зная, как выразить свои чувства, вытянулся во фронт и старательно гаркнул:

— Здравия желаем, вашество!

Надежда Константиновна вздрогнула и замахала руками:

— Что это вы на меня, как на генеральшу? И вообще что здесь происходит, Маняша? — повернулась она к Марии Ильиничне.

— Да вот старый знакомый зашел, говорит, письмо товарищу Ленину принес.

— Письмо Володе? Но ведь его нет здесь.

Серников и этой женщине принялся объяснять, что он понимает, что товарища Ленина здесь и не должно быть, только больно уж надо передать ему солдатское письмо, а еще более желательно получить ответ, потому как нет никаких сил дальше терпеть.

Обе женщины с интересом посмотрели на солдата, но ни о чем не спросили: им превосходно было известно, чего именно дальше не могут терпеть такой вот солдат и миллионы ему подобных. В другое время они обязательно расспросили бы его поподробнее, но сейчас они просто не могли, не имели права рисковать: все-таки этот солдат два дня назад приходил сюда с обыском да еще проявлял особое рвение, проткнул штыком корзину, заподозрив, что именно туда спрятался Владимир Ильич.

Надежда Константиновна еще раз развела руками и повторила:

— Нет здесь Ленина. И, поверьте, дорогой товарищ, я и сама не знаю, где он.

Горестно вздохнув, Леонтий невнятно проговорил «извиняйте», взял со стола письмо, надел фуражку и вышел.

Медленно бредя по улице, он думал, что же теперь ему делать, как быть с письмом и что скажет он солдатам? Он уже начинал жалеть, что не оставил письмо на столе, ведь рано или поздно жена да сестра узнают, где Ленин, и перешлют ему письмо. Он даже остановился, подумывая, не повернуть ли обратно, и тут на стене дома увидел почтовый ящик, обыкновенный синий почтовый ящик с белыми стрелами-молниями. Лицо его озарилось улыбкой: теперь он знал, что нужно сделать с письмом. У ближайшего дворника он разузнал, где почта, и там, сопя от усердия, вывел на купленном конверте адрес: «Улица Широкая, угол Газовой, квартира 24, товарищу Ленину в собственные руки». Сунув голову в окошко, за которым сидел почтарь, он выпросил кусочек сургуча и, растопив его над спичкой, запечатал конверт пятью печатями, употребив для этой цели медный пятак. Получился солидный пакет, вроде тех, какие ему доводилось видеть в полковой канцелярии. Опустив конверт в ящик, Леонтий Серников, страшно довольный собой, отправился в казармы.

Разыскав Федосеева, он рассказал ему, как выполнил свою миссию, и спросил, не созвать ли опять митинг, чтобы рассказать однополчанам все как есть. Федосеев, крутя рыжий ус, с интересом взглянул на Леонтия и сказал, что митинга не надо.

— Слышь, Федосеев, — поманил Леонтий пальцем собеседника и зашептал в склонившееся к нему ухо: — Как считаешь, ответ от товарища Ленина получим?

— Это уж будь уверен, — успокоил Федосеев. — Обязательно дождемся. А ты, брат, знаешь что? Ты бы пока агитацией занялся: это тебе задание от полкового комитета.

— Агитацией? Это чего такое? — переспросил Леонтий.

— Эх, ты, тетеря, агитации не знаешь, — усмехнулся Федосеев. — Да ведь ты же на митинге сам и агитировал. А теперь давай то же самое, только без митингов. Поговори по душам с солдатами, которые несознательные, объясни, что вся война — один обман, что солдатам она ни к чему, а нужна только господам офицерам да министрам-капиталистам и что надо эту войну поскорее кончать, замиряться, стало быть, а министров-капиталистов по шеям.

— Это как же по шеям? — изумился Серников. — Самих министров — и по шеям? А замест них кто?

— Да вот хотя бы и мы с тобой, — пошутил Федосеев, лихо крутя ус. — Чем мы не министры? Ты слушай да соображай, — продолжал он, посерьезнев. — Власть, она кому должна принадлежать? Народу. Почему, опрашивается? Очень просто! Кто все делает, кто землю пашет, кто уголь добывает, кто сталь льет, сапоги тачает, полушубки шьет, дома строит? Кто? Народ! Вроде вот нас с тобой. Стало быть, и власть должна быть наша. Это как с землей: кто ее обрабатывает, тот ею и владеет.

Объяснения Федосеева очень понравились Серникову, особенно насчет земли, но и смутили.

— Значит, по шапке, говоришь, министров? Ну, а как, ежели они не схотят.

— А мы их штыком.

— Штыком?.. Штыком, это можно, — согласился Серников, для которого винтовка да штык давно уже стали такими же привычными, как когда-то соха или лопата.

И опять он малость подумал и снова задал вопрос:

— Ну, а когда же это самое, когда их всех можно будет того… по шапке?

— Это, брат, и есть самый важный вопрос, тут надо, понимаешь, всем народом навалиться.