Самые трудные дни(Сборник) - Чуйков Василий Иванович. Страница 4

Никто, кроме меня, члена Военного совета Гурова и Крылова, не знал тогда, что мы опасались, как бы, проснувшись, не очутиться под дулами немецких автоматов, не успев взять в руки свое оружие. Поэтому мы поочередно дежурили по ночам.

Наступила ночь с 13 на 14 октября. В эту ночь мы меняли свой командный пункт армии, приближая его к войскам. Командный пункт был подготовлен на северо-восточной окраине завода «Баррикады». Но переходить даже какие-нибудь 500–600 метров мы не рискнули все сразу. Работники штаба армии были разделены на три группы. С первой пошел член Военного совета Гуров, чтобы проверить на новом пункте связь с войсками и дать нам сигнал. Они выступили в 24 часа ночи, а только в два часа мы получили данные, что на новом пункте все готово.

Вторая группа во главе со мной выступила в третьем часу. Пройти эти несколько сот метров по обрывистому берегу было не так-то легко и просто людям, не спавшим несколько ночей подряд. Мы не шли, а в буквальном смысле слова ползли по камням, спотыкаясь и падая. Когда я пришел в блиндаж, а он был один на весь штаб, то свалился и тут же заснул, а возможно, и потерял сознание. Не слышал, как и когда пришел Н. И. Крылов с третьей группой. Проснулся около 7 часов утра, рядом лежит Крылов. Он тоже спал как убитый.

Проснулся я рано утром по какому-то интуитивному предчувствию. Возможно, сказывалось нервное напряжение от ожидания готовившегося удара противника. Оно пересилило сон, усталость и подняло меня на ноги.

Мой ординарец Борис Скорняков тут же налил мне стакан крепкого чаю. Выпив его, я вышел из блиндажа на воздух. Меня ослепило солнце. При выходе из блиндажа встретился с комендантом штаба и командного пункта майором Гладышевым. Мы прошли с ним несколько десятков метров к северу, где были расположены отделы штаба. Они ютились в спешно вырытых щелях или в норах, выдолбленных в крутом правом берегу Волги.

В одной из таких нор стоял тульский самовар с самодельной трубой. Он попыхивал дымком. Около самовара сидел, готовясь к чаепитию, генерал Пожарский — командующий артиллерией армии. Сам туляк, он всю войну не расставался со своим земляком — самоваром. Это была его слабость — крепкий чаек…

Поздоровался с ним.

— Как, Митрофаныч, — спрашиваю, — успеешь скипятить чайку до начала фрицевского концерта?

— Успею, — уверенно отвечает он, — ну, а не успею, самовар с собой на наблюдательный пункт захвачу, там и…

Договорить ему не пришлось. С запада донесся сильный гул. Мы подняли головы и «навострили» уши. И тут же услышали шипение снарядов и мин над головой. Вскоре близкие разрывы потрясли землю, в воздух выплеснулись султаны огня. На оборонявшиеся войска посыпались десятки, сотни тысяч снарядов и мин разных калибров. Взрывными волнами нас прижало к обрывистой круче берега. Самовар был опрокинут, так и не успев закипеть. Но буквально кипела от взрывов вода в Волге. Пожарский показывал рукой в небо. Над головой появились фашистские самолеты. Их было несколько групп. От взрывов снарядов и мин, шума авиационных моторов невозможно было говорить. Я взглянул на Пожарского. Он меня понял по взгляду, схватил планшет, бинокль и бросился бежать на свой командный пункт. Я поспешил на свой.

Солнца не стало видно. Дым, пыль и смрад заволокли небо. Подойдя к блиндажу, собрался ногой открыть дверь, но получил такой удар взрывной волны в спину, что влетел в свой отсек. И тут же услышал голос Гурова: «Получил, и поделом: не ходи, куда не надо». Крылов и Гуров уже сидели на скамейках и держали оба телефонные трубки. Тут же стоял начальник связи армии полковник Юрин, докладывая что-то Крылову.

Я спросил:

— Как связь?

Юрин доложил:

— Часто рвется, включили радио, говорим открытым текстом.

Кричу ему:

— Этого мало… Поднимите и задействуйте запасный узел связи на левом берегу. Пусть дублируют и информируют нас.

Юрин понял и вышел. Я прошел по всему п-образному блиндажу-туннелю. Он достался нам от штаба 10-й дивизии НКВД, который отвели на левый берег несколько дней тому назад. Все командиры штаба армии, связисты и связистки были на местах. Они глядели на меня, пытаясь по моему лицу угадать о моем настроении, о положении на фронте. Чтобы показать, что нет ничего страшного, я шел по блиндажу спокойно и медленно, так же вернулся и вышел на улицу из другого выхода блиндажа.

То, что я увидел на улице, особенно в направлении Тракторного завода, трудно описать пером. Над головой ревели пикирующие бомбардировщики, выли падающие бомбы, рвались снаряды зениток в воздухе, а их трассирующие траектории расчеркивались в небе красивым пунктиром. Кругом все гудело, стонало и рвалось. Пешеходный мостик через Денежную протоку, собранный из бочек, был разбит и отнесен течением. Вдали рушились стены домов, полыхали корпуса цехов Тракторного завода.

Захожу в блиндаже в свой отсек. Те же Крылов и Гуров с телефонами в руках рассматривают план города. По синим стрелам и цифрам, а также по красным изогнутым линиям оцениваю положение на направлении главного удара противника. Вопросов не задаю, знаю, что полученные 5—10 минут тому назад данные об обстановке уже устарели. Вызываю к телефону командующего артиллерией армии Пожарского. Приказываю дать два дивизионных залпа «катюш». Один по силикатному заводу, другой — перед стадионом. Там, по-моему, должно быть скопление войск противника. Прошу хоть немного угомонить фашистских стервятников. Генерал Хрюкин сказал откровенно, что сейчас помочь нечем. Противник плотно блокировал аэродромы армии. Пробиться нашей авиации к Сталинграду пока невозможно.

После короткого обмена мнениями между членами Военного совета стало ясно… Противник бросил свои главные силы против 62-й армии. Имея явное превосходство в живой силе, технике и огне, он будет стараться разрезать армию и уничтожить ее по частям. Сейчас главный удар он наносит между заводами Тракторным и «Баррикады». Ближайшая его цель — пробиться к Волге. По силам и средствам, введенным в бой, было видно, что он приложит все силы, чтобы не допустить переправы из-за Волги к нам сильных подкреплений, и будет стараться сорвать подвоз боеприпасов в Сталинград. В ближайшие несколько дней нам предстояла небывало жесточайшая борьба только имеющимися в распоряжении 62-й армии силами, но, независимо ни от каких причин, мы не могли отойти за Волгу, так как поклялись перед партией и народом удержать Сталинград. Наш блиндаж трясло как в лихорадке, кругом гудело, ухало, и в уши иголками впивались эти звуки, с потолка сыпался песок, в углах и на потолке под балками что-то потрескивало, толчки от разорвавшихся вблизи крупных бомб грозили развалить наш блиндаж. Уходить нам было некуда. Лишь изредка, когда совершенно нечем было дышать, несмотря на близкие разрывы бомб и снарядов, мы по очереди выходили из блиндажа.

В тот день мы не видели солнца. Оно поднималось в зенит бурым пятном и изредка выглядывало в просветы дымовых туч.

Под прикрытием ураганного огня три пехотные и две танковые дивизии на фронте около шести километров бросил Паулюс в наступление. Главный удар наносился по 112-й, 95-й, 308-й стрелковым и 37-й гвардейской дивизиям. Все наши дивизии были сильно ослаблены от понесенных потерь в предыдущих боях, особенно 112-я и 95-я. Превосходство противника в людях было пятикратным, в танках — двенадцатикратным, его авиация безраздельно господствовала на этом участке. Около трех тысяч самолето-вылетов насчитали мы в тот день.

Пехота и танки противника в 8 часов утра атаковали наши позиции. Первая атака противника была отбита, на переднем крае горели десять танков. Подсчитать убитых и раненых было невозможно. Через полтора часа противник повторил атаку еще большими силами. Его огонь по нашим огневым точкам был более прицельным. Он буквально душил нас массой огня, не давая никому на наших позициях поднять голову.

В 10 часов 109-й полк 37-й гвардейской дивизии был смят танками и пехотой противника. Бойцы этого полка, засевшие в подвалах и в комнатах зданий, дерутся в окружении. Против них противник применяет огнеметы. Нашим бойцам приходится отстреливаться, переходить в рукопашную схватку и одновременно тушить пожары.