Девушка без лица (ЛП) - Боросон М. Х.. Страница 25

Я не хотела давить на Сю Шандяня, ведь ему было больно. Пора было поискать ответы.

— Когда вы были в Перу, — сказала я, — вы видели что-то похожее на растение, убившее Анцзинь?

— Я мало видел в Перу. Не мог далеко уйти из-за оков на лодыжках, — он притих на миг, вспоминая. — Это унизительно, это влияет на разум. Приходилось страдать в жаре на полях, трудиться днями напролет, спать в клетке, и одно дело, если бы труд имел цель. Но куда сложнее страдать так и знать, что это только для того, чтобы другие люди, которые важны, могли съесть конфету.

— Вы теперь едите конфеты, мистер Сю.

— Да, — сказал он. — И всегда делился с девочкой. Я пытался дать ей хорошую жизнь, мисс Сян. Одежда, теплая вода, еда, музыка, конфеты… Даже катал ее.

— Катали, мистер Сю? У вас есть лошадь?

— Нет, мисс Сян, — сказал он, — Дью-ри-а.

Я не сразу поняла, о чем он, а потом мой рот раскрылся.

— «Duryea»? — сказала я. — У вас есть автомобиль?

Он кивнул, мой рот раскрылся еще шире. Когда я впервые увидела автомобиль, я думала, его тянут невидимые лошади. Во всей стране было меньше сотни работающих автомобилей. Они были для элиты, вещью странных миллионеров. В редких случаях, когда «Duryea Motor Wagon» появлялся, гремя, на улицах Китайского квартала, все собирались посмотреть на замысловатый прибор, и водители гордо махали, словно принцы восхищенной толпе.

— Почему же я вас ни разу не видела на машине, мистер Сю?

— Я оставляю ее в конюшне, которую снимаю вне Китайского квартала, — сказал он. — Кататься чудесно, мисс Сян, и моя «жена» любила, когда я брал ее с собой, — он глубоко вдохнул, встал и прошел по комнате. Свет из окон сделал его силуэтом. Квартира была такой большой, что он словно тонул в пространстве, одиноко плыл по океану.

— Как она проводила дни?

— Она ходила в миссионерскую школу, — сказал он. — За каждую хорошую оценку я награждал ее лимонной карамелькой.

— Что за лимонная карамелька?

— Вкусная твердая конфета. Хотите, мисс Сян? Или лучше мятную?

— Может, позже, мистер Сю, — сказала я, чтобы быть вежливой. — Я не знала никого, кому так нравятся конфеты.

— Конфета — часть того, как я решил жить, — сказал он. Его улыбка обезоруживала бы, если бы боль не была видна за ней. — На сахарной плантации заставляли работать, пока солнце жгло спину, и надзиратели били меня, если я плохо работал. Приходилось трудиться весь день, даже если мышцы болели. Я всегда хотел пить, кожа была сухой, и я был окружен сахарным тростником. Вокруг меня были сладости, которые нельзя было попробовать. Я страдал днями, чтобы другие могли пробовать сладости.

— Я думала, вы ели конфеты, потому что не любили сигары. А теперь понимаю, что конфеты означают для вас, — сказала я. — То, что вы едите сладости, подтверждает вашу свободу, да?

Он задумчиво кивнул.

— И чистые руки. Мои ладони всегда были в мозолях и грязи, когда я был мальчиком. Теперь для меня важны чистые руки, — он прошел к комоду, опустил руки в чашу и потер их там. Мы молчали миг, он пронзал меня задумчивым взглядом.

— Мисс Сян, могу я спросить, зачем вы занимаетесь своим делом?

— Что вы имеете в виду?

— В прошлом году вы спасли Китайский квартал, сразившись с огромным монстром. Вам за это не платили. Теперь вам платят за защиту Бок Чоя и его семьи, но вы идете на лишние шаги. Я вас видел.

— Что вы имеете в виду?

Он потер руки в воде, тихо плескался.

— Как когда вы изгоняли духа из фабрики сигар и нашли убийцу. Ваш босс дал вам задание, и вы его выполнили, но добавили еще десять лишних шагов.

— Если бы я делала только то, что от меня просят, — сказала я, — торжествовала бы несправедливость.

— Это вас ведет, мисс Сян? Непоколебимое чувство того, что верно, а что — нет?

— Кое-что правильно, мистер Сю. Кое-что неправильное.

— Мисс Сян, — он все мыл руки, — думаю, вы видите свою жизнь как череду обязательств, ожиданий, которые нужно оправдывать, сложных дел, которыми никто больше не занимается.

— У меня контракт, долг дочери влияет на мои действия, и путь скромной вдовы диктует мое поведение.

— Мисс Сян, вы говорите о долге как заведенная игрушка, не можете выбирать действия. Но посмотрите на себя. На то, что вы делаете для всех. Вы изгоняете призраков, защищаете квартал талисманами, помогаете мертвым обрести покой. Мы все, живые и мертвые, существуем в гармонии, и это отчасти ваша заслуга. Разве вы не должны гордиться своей работой?

— Ох, — сказала я.

Он вытащил руки из воды и сказал:

— Куда бы вы ни шли, людям не по себе рядом с вами. Никто не хочет приближаться. Они боятся, что их затянет. У нас нет того, что позволяет вам выполнять вашу работу. Но мы знаем. Мы знаем, что вы рискуете жизнью и душой, оставаясь ближе к земле призраков, чем любой из нас хотел бы, и мы благодарны вам. Многие считают вас особенной.

Я отвернулась, чтобы он не видел слезы в моих глазах.

— Вы когда-то такое чувствовали, мисс Сян? — он тряхнул пальцами, капли упали в чашу. — Подозревали, что в вас есть нечто значительное, как и во всем происходящем? Что ваша жизнь имеет больше смысла, чем у остальных? Вы думали, что вы, Сян Ли-лин, можете быть важной, избранной незримой силой, и что вам суждено вершить великие дела?

— Нет, Сю Шандянь, мне не нужно быть особенной. Я просто хочу жить так, чтобы почтить тех, кто был до меня — моих предков, моих родителей и моего мужа.

Он вытер руки о толстое полотенце.

— Это все в жизни Сян Ли-лин? Не хотите сделать нечто большее, чем почитать мертвых? Это может делать кладбище, а вы слишком юна и мила, чтобы быть кладбищем, — он сложил полотенце и вернул на комод.

— Я собираюсь идти по пути, который я считаю значимым, Сю Шандянь.

Он поманил меня помыть ладони в чаше, и я подошла.

— Интересная фраза, Ли-лин, «идти по пути». Когда я был мальчиком, было время, когда я гадал, есть ли смысл в моей жизни.

Глядя в чашу, я заметила нечто любопытное. Что-то было не так. Искажение света. Тени под странными углами. Вода рябила, разбивая отражения, а потом успокоилась, и я увидела…

«Боги и предки».

Мое отражение пропало, заменилось. Из воды смотрело лицо Сю Шандяня с торжествующей усмешкой.

Я склонилась над чашей, глядела в воду. Сю Шандянь был в четырех шагах за мной, но его отражение захватило мое. Я не успела отреагировать. Расстроиться.

Часть моего разума говорила отпрянуть, но было поздно.

— Прошу, — сказала я, — не делайте этого со мной.

— Я думал, что был жалким рабом, — сказал он, — пока дерево, которому десять тысяч лет, не сказало, что я лучше. Оно сказало, что я важный, что я — победитель, а вы — просто люди. Люди, как Анцзинь, как ты, не важны. Вы тут, чтобы собирать сахар, чтобы такие люди, как я, могли насладиться конфетой. Я один в этой комнате, ты не считаешься. Ты говоришь, что хочешь значимый путь. Но ты не понимаешь свою роль в жизни. Ты не идешь. Ты — путь, Ли-лин, а я иду. Я пройду по тебе для достижения своих целей.

Слыша это, зная, что он сделал со мной, я просто разваливалась на кусочки, потому что понимала, что все потеряю.

И что у меня все заберут.

Все, что делало меня собой. Все, что было важным. Все, что было моим, заберут.

Персиковое дерево и талисманы не могли защитить меня. Я не могла никак это остановить. Кто услышит меня, если я закричу? Никто не поможет. А если кто и придет, будет уже поздно для меня.

Когда я увидела его лицо в воде, было уже поздно для меня.

Я смогла выдавить два слова, последнюю фразу, которая покинула мои губы, пока они были еще моими. Два слова до того, как улыбающийся игрок, убивший свою маленькую невесту, украдет мою жизнь. Два слова, чтобы назвать проклятие, пока оно не уничтожило меня.

Уже горюя по концу жизни, какой я ее знала, я сказала:

— Любовные чары.

И начался ужас.

ВОСЕМНАДЦАТЬ