Триумф поражения (СИ) - Володина Жанна. Страница 36

— Что за одержимость?! — психую я. — Настоящая паранойя!

— Если я одержим, то в ваших силах провести обряд экзорцизма, — губы Холодильника ставят клеймо на лбу, подбородке, щеках.

Застываю и не двигаюсь. Как его остановить? И надо ли останавливать?

Спасительная мысль приходит неожиданно и кажется единственным способом отвлечь Холодильника от того, что он делает.

— Василий, — тихо напоминаю я, когда губы Холодильника прижимаются к моим губам.

— Василий? — вопросительно выдыхает в мой рот Холодильник.

— Я рассказываю вам о Василии, а вы сразу уходите, — ставлю я условие.

Холодильник подозрительно смотрит на меня:

— Вы расскажете правду?

— Я вам правду покажу, — выбираюсь из объятий и иду к закрытому большим платком аквариуму.

— Почему-то мне кажется, что я делаю неверный выбор, — бормочет Холодильник.

Отбрасываю платок. Василий спит за большим декоративным камнем.

— Это Василий? — Хозяин нервно кашляет.

— Он! — гордо говорю я. — Живем вместе два года.

— Кем он был до этого? — лицо Холодильника светится улыбкой счастливого человека. — До того, как вы его заколдовали?

— Он был навязчивым мужчиной, распускающим руки. Теперь их восемь, но протянуть не к кому, — отвечаю я, примагнитившись взглядом к его улыбающимся губам. — Вы обещали…

— Если бы у меня было восемь рук, вы бы со мной не справились, — вместо прощания говорит Холодильник и уходит.

— Я и с твоими двумя не справляюсь! — выдыхаю я, без сил плюхаясь на диван.

Приехавшая утром Ленка привезла горячий завтрак и теперь, открыв рот и распахнув глаза, слушает меня и постоянно перебивает.

— В сейф? Гена напился? В Париж? Отказалась?!!!

— Зато он познакомился с Василием, — говорю я с набитым ртом. Блинчики с творогом великолепны.

— Значит, Светланин отец — вдовец? — задумчиво спрашивает Ленка. — Очень старый?

— Меньше пятидесяти точно! — клянусь я.

Ленка лезет в планшет.

— Так… Костров Кирилл Иванович. Сорок семь лет. Вдовец. Двое детей. Сын и дочь. Сыну двадцать четыре, дочери двадцать. Есть внучка. О! У него сейчас роман с актрисой мюзик-холла.

— Меня пригласили стать следующей, — поливаю блинчик вишневым вареньем.

— Ты правда в Париж не полетишь? — недоверчиво спрашивает Ленка.

— Конечно, нет! — удивляюсь я вопросу. — Я не готова к роли любовницы. И это крайне мерзко по отношению к Светлане!

Ленка долго думает, потом осторожно говорит:

— Понимаешь, Нинка… Тут ведь как могло быть… Жил-был на свете Холодильник. И все у него было хорошо. И бизнес успешный, и невеста молодая и красивая. И брак светил по расчету, крепкий и договорной. Но однажды встретил он Нину Прекрасную. И влюбился… И теперь не знает, что делать и с бизнесом, и с невестой, и с браком… И слово нарушить нельзя. И от любви отказаться… Призадумаешься тут!

Давлюсь блинчиком и кашляю до слез.

— Какая любовь, Лена? Так не бывает!

— Еще как бывает! — горячо спорит Ленка. — Да сплошь и рядом! Ради одного секса не стал бы такой человек к тебе вязаться! Я уверена! Да с ним любая пойдет!

— Не любая! — гордо говорю я. — И ты бы не пошла.

Ленка с сожалением смотрит на меня и шепчет:

— Я бы пошла. И с Холодильником, и с папой Кириллом.

— Ты специально так говоришь, — не верю я подруге. — Попала бы в мою ситуацию, поняла бы, что это не шутки.

— Да хоть бы разик попасть! — молится Ленка.

Дверной звонок снова пугает меня до одури. Это Павла Борисовна.

— Нина! Я к вам вот за этими документами, — она подает мне листок бумаги со списком.

— Что случилось? — тупо смотрю на список документов.

— Александр Юрьевич завтра вылетает в Париж, — докладывает исполнительная Павла Борисовна. — В командировку.

Пока я мстительно проговариваю про себя метафору про "фанеру над Парижем", Павла Борисовна добавляет:

— Нина, вы летите с ним.

Глава 18. Пирожки с котятами

В ревматизм и в настоящую любовь

не верят до первого приступа.

Мария Эбнер-Эшенбах

— Нина! Не давайте ему повода вас уволить! — растерянно убеждает меня расстроенная Павла Борисовна.

— Согласна! Глупо не воспользоваться такой замечательной возможностью! — подключается к уговорам Римма Викторовна.

Ну не могу же я рассказать этим чудесным женщинам, пришедшим ко мне вечером в субботу, про модный сейчас харассмент, добравшийся и до нашего милого старого агентства. Они-то уверены, что для их любимой Нины поездка в Париж — прекрасная возможность увидеть город, о котором та мечтала, и вырасти в профессиональном плане.

— Дорогие мои! — молитвенно складываю ладошки. — Я не полечу в Париж. Миссия господина Климова-младшего совершенно выполнима и без моего участия в ней. Я не очень хорошо себя чувствую, не хочется разболеться в полете или на чужбине.

— Может, к врачу обратиться? — беспокоится Римма Викторовна. — Провериться? Уверена, что ничего серьезного. Зато спокойно полетишь…

— Я. Никуда. Не полечу, — с чувством говорю я, и женщины умолкают, неловко улыбаясь.

— Давайте пить чай! — играю роль радушной хозяйки. — У меня есть лимонный кекс. Павел Денисович только что принес.

Расстроенные женщины, не выполнившие свое диверсионное задание, усаживаются со мной за кухонный стол, и мы втроем наслаждаемся лимонным чудом нашего кондитера-волшебника.

Оживает сотовый телефон Павлы Борисовны. Она берет трубку и, извинившись, выходит в гостиную. Возвращается через десять минут, бледная и чем-то огорченная.

— Ниночка! Александр Юрьевич просил вам передать, что если вы не вылетаете с ним завтра утром в Париж, то…

— Могу паковать чемоданы? — горько усмехаюсь я.

— Что-то вроде этого… Можете писать заявление на увольнение, — вздыхает Павла Борисовна.

— Не дождётся! — фыркаю я, нисколько не расстроившись. — Писать заявление я не собираюсь. Увольнять меня не за что!

— Вы не выполняете прямой приказ своего непосредственного руководителя, — мягко напоминает Римма Викторовна.

— Я в понедельник принесу справку от врача о том, что мне нельзя летать на самолетах, — весело смеюсь я. — И никто не посмеет меня уволить.

— Он посмеет, — убеждает меня испуганно Римма Викторовна.

— Судиться будем! — смело провозглашаю я. — И выиграем!

— Это ваше окончательное решение? — на что-то еще надеется Павла Борисовна.

— Более чем! — констатирую я.

Субботний вечер проходит нервно. Я планировала прибраться и почитать, но со страхом прислушиваюсь, не раздастся ли дверной звонок. Убираюсь лениво и некачественно. Читать вообще не хочется. Жду нападения. Ни за что не пойду в холл с молоком. Чувствую, охотник уже там.

Включаю телевизор и пытаюсь настроиться на фильм, в котором кипят нешуточные страсти: героиня изменяет герою и скоро попадется. Незаметно втягиваюсь в просмотр и заливаю горячим кипяченым молоком зеленый чай с миндалем. В одиннадцать часов вечера раздается звонок в дверь.

С громко бьющимся сердцем на цыпочках пробираюсь к дверному глазку. Весь обзор закрывает мощная грудь Холодильника. Стою не дыша и не двигаясь.

— Я прекрасно знаю, что вы дома, — громко сообщает мне очевидное Холодильник. — Откройте. И мы поговорим.

Пока я думаю, ответить ли что-нибудь значительное и остроумное, Хозяин добавляет:

— Советую открыть дверь. Не бойтесь!

Я боюсь?! От немедленного решения открыть дверь и смело встретиться с врагом меня удерживают только остатки здравого смысла. Нина! Он тебя провоцирует! Держись!

— Самолет в восемь утра. Мы еще всё успеем! — чуть хриплым голосом уговаривает меня Холодильник

Что всё?! Меня слегка потряхивает от перевозбуждения и страха. Всё — это работа и постель? Я и в России прекрасно поработаю, а в его постель я не собираюсь. Можно, конечно, всё это гордо и громко выкрикнуть из-за двери, но это кажется мне малодушием. Лучше промолчу. Открывать опасно. Кричать из укрытия глупо. И я снова молчу, прижавшись глазом к глазку.