Триумф поражения (СИ) - Володина Жанна. Страница 58

Мое сердце сжимается, отдаваясь болью под лопатками. Как же так? Почему?

— Я вам больше скажу, — как-то странно вздыхает Костик, словно боится нас расстроить. — У нее двое детей. Погодки. Мальчик и девочка. Пацан двух лет и годовалая девочка.

Мы пораженно молчим. Ленка всхлипывает. Это более чем странно… Кирилл Иванович описал мне Татьяну безответственной и равнодушной. Просто профессиональной кукушкой.

— Ты сможешь ее найти? — быстро загораюсь я новой идеей. — Пожалуйста!

— Постараюсь. Думаю, что смогу, — самодовольно усмехается Костик. — Дай мне времени до завтра.

Звонок в дверь заставляет меня посмотреть на часы. Правильно, девять часов вечера. Как по будильнику.

— О! — подкравшись к дверному глазку, шепчет Ленка. — Твой Дежурный!

— Мне теперь страшно любопытно, твой Холодильник ему руки-ноги медленно переломает или быстро голову свернет? — хохмит Димка, потирая руки.

— Ну, пятнадцать дней тронуть не должен, если слово сдержит, — неуверенно говорю я, растерявшись.

— А потом свернет, не сомневайся! — убеждает меня довольный ситуацией Димка и просит. — Достанешь билетики в первый ряд на это представление?

— Они лучшие друзья, — фыркаю я. — Мне поначалу вообще казалось, что его Холодильник приставил ко мне вместо Евгения. Типа негласной охраны.

— Поначалу? — улыбается Димка. — А теперь тебе так не кажется?

— Теперь нет! — смеется на цыпочках отошедшая от двери Ленка. — Не зря же всё агентство зовет его Дежурный.

Мои друзья несколько минут посвящают издевательствам надо мной и Матвеем Сокольским, который ежедневно приезжает в агентство меня "навестить". Даже не знаю, как так получилось…

Полтора месяца назад, на следующий день после того, как Матвей привез меня домой из загородного коттеджа Холодильника, он появился снова под предлогом проверить, всё ли со мной в порядке. В тот день он довольно долго сидел в нашем кафе и болтал с приходящими перекусить сотрудниками. Потом караулил меня под моим кабинетом. Я думала, чтобы приставать с расспросами. Но я ошиблась.

— Милая моя! — Матвей широко развел руки, словно собрался крепко обнять. — Да у вас тут так интересно! Я получил ответы на множество вопросов.

— А именно? — осторожно спросила я лучшего друга Холодильника, который заявился в агентство в элегантном сером костюме и пепельно-серой рубашке.

Смешно! Жили у бабуси два веселых гуся. Один серый, другой белый.

— Видите ли, — усмехнулся Матвей, заглядывая мне в глаза и ожидая какой-то реакции. — Час назад я пил кофе с главой рекламного отдела. Теперь…

— Вы знаете обо мне всё и даже больше! — искренне-облегченно рассмеялась я. — После Марины мне лучше не придумать. Не буду и пытаться…

— Почему же? — картинно расстроился Матвей. — Теперь вопросов еще больше! Я просто сгораю от любопытства, милая!

— И чем же я вам так мила? — удивилась я, приправив свой вопрос иронией.

— Вы милы сами по себе! — радостно сообщил мне Матвей. — Я чувствую, что являюсь вашим спасителем. Пока не понял от чего, но точно знаю, от кого. Это вы признаёте?

— Признаю! — мне весело и грустно одновременно. Что было бы, если бы вчера в доме Климова не оказался неожиданно приехавший друг?

— Значит, вы должны мне кое-что приятное! — Матвей осторожно, почти с опаской взял меня за локоть. — Завтрак? Обед? Ужин?

— Максимум — полдник! — невольно рассмеялась я, настойчиво освобождая свою руку.

— Оригинально! — подхватил смех Матвей. — Мне тридцать лет, а я еще никогда не полдничал с красивой, нет, очень красивой девушкой!

— Тогда я вас угощу! — пообещала я, уверенная, что передо мной шпион Хозяина.

— Вы в курсе, — подобострастно говорит мне Матвей, — что ваши глаза толкают мужчин на необъяснимые поступки? Только что они были голубыми, теперь почему-то зеленые.

Мы сидим в нашем кафе, и Павел Денисович угощает нас настоящей творожной запеканкой, за возможность попробовать которую любой из нашего агентства отдаст ползарплаты.

— Боже! — восклицает Матвей, положив в рот маленький кусочек запеканки. — Я прошу политического убежища в вашем агентстве. Могу отрабатывать дворником или посудомойкой.

Я смеюсь, попадая под обаяние его веселых серых глаз, смотрящих на меня с интересом, но без подтекста.

С того самого дня ежедневно Матвей появляется в агентстве под любым предлогом: пополдничать у Павла Денисовича (подсел, что ж поделать!), привезти мне букетик подснежников (не смог пройти мимо, надо подарить, ведь их уже сорвали!), прочесть мне новое стихотворение, которое он выучил (раз в неделю учу по одному стихотворению — и так всю жизнь!), пригласить на выставку, на прогулку, в театр, в кино (знаю, что не пойдете, милая, но… попытка не пытка!).

За полтора месяца все в агентстве так привыкли к Матвею, что он, с легкого языка Павлы Борисовны, получил прозвище Дежурный.

Последнюю неделю Матвей приходит в девять часов вечера, минута в минуту. Агентство уже закрыто, и он приходит со стороны внутреннего двора ко мне в квартиру. Напрашивается на чай и развлекает меня стихами или шутками. Задерживается ненадолго, минут на тридцать-сорок. Потом уходит, чтобы прийти на следующий день.

— Запускать? — хихикает Ленка.

Киваю и задумываюсь: Матвей вообще знает, что Холодильник вернулся? Или нет?

Май стоит теплый, почти жаркий. Матвей в легких джинсах и синей футболке.

— Всем привет! — здоровается Дежурный. — Вечеринка или заговор?

— Вечеринка! — отвечаю я.

— Заговор! — дружно подтверждают Ленка, Костик и Димка.

Матвей раскатисто смеется, наполняя весельем и хорошим настроением комнату.

— Проводишь? — находчиво спрашивает Димку Ленка.

— Конечно! — быстро понимает намек мой помощник и вскакивает с дивана.

Друзья уходят, оставляя нас наедине и напоследок беспрестанно подмигивая.

— Обязательно скажи своему Дежурному, что жить ему осталось две недели, — Димка очень доволен собой и своей шуткой.

— Окуджава! — улыбается Матвей, увидев на журнальном столике старый сборник стихов. Он начинает артистично декламировать:

Эта женщина! Увижу и немею.

Потому-то, понимаешь, не гляжу.

Ни кукушкам, ни ромашкам я не верю

и к цыганкам, понимаешь, не хожу.

Напророчат: не люби ее такую,

набормочут: до рассвета заживет,

наколдуют, нагадают, накукуют…

А она на нашей улице живет!

— Прекрасно! Спасибо! — благодарю я гостя, улыбаясь против воли от уха до уха, и говорю. — Мне есть, чем ответить!

Девочка плачет: шарик улетел.

Ее утешают, а шарик летит.

Девушка плачет: жениха все нет.

Ее утешают, а шарик летит.

Женщина плачет: муж ушел к другой.

Ее утешают, а шарик летит.

Плачет старушка: мало пожила…

А шарик вернулся, а он голубой.

— Прелесть! — улыбается мне Матвей.

— Еще какая! Это наивное стихотворение Окуджавы мое любимое! — соглашаюсь я.

— Вы не поняли! — смеется Матвей, обливая меня теплым расплавленным оловом добрых серых глаз. — Это вы, милая, прелесть!

— Спасибо за комплимент, — осторожно говорю я. — Но он лишний.

— Почему? — глаза Матвея внезапно становятся темно-серыми, как хмурое весеннее утро. — Мне приятно говорить вам комплименты, тем более они правдивы и искренни.

— А мне неприятно, — честно отвечаю я. — Вернее, не неприятно, а неловко. Я не хотела бы изменять что-то в наших отношениях.

— У нас есть отношения? — быстро спрашивает меня Матвей, подходя близко-близко.

— Нет. То есть, да… — путаюсь я под внимательным строгим взглядом насторожившегося мужчин. — Я не знаю. О дружбе говорить рано, об отношениях бесполезно.

— Почему? — снова быстрый вопрос и странный взгляд.

— Дружба для меня чувство серьезное и ответственное, — я старательно подбираю слова для объяснения своих представлений о жизни. — А отношения я ни с кем строить не готова.

— Почему? — звучит в третий раз.

— Потому что не люблю, — тихо и твердо отвечаю я, не отводя своего взгляда. — Других отношений с мужчиной я себе не представляю.